Неизменный

Глава 20

Содержимое папки лежало передо мной, парализующее, закрытое и разоблачающее одновременно. Именно так я себя и ощущала. Выставленной напоказ, полностью обнаженной и в тоже время в полной темноте, в совершенном неведении.

Там были мои недавние фотографии, сделанные до того, как Сойер приехал в город. Я прочитала временную метку и попыталась подумать о своей жизни в это время. Это было еще до реконструкции «Инициативы Вашингтон».

Это было до того, как сюда приехал Сойер.

Он нанял кого-то, чтобы он меня нашел и сфотографировал. Вот я выхожу из бакалейной лавки. Вот я на работе. Вот я забираю Джульетту из детского сада.

Внутренности скрутились. Выходило, что он знал о ней. Но знал ли он, что она его дочь? Он никогда не упоминал её. Ни разу.

Далее были распечатанные электронные письма с его личным помощником.

— Ты нашёл её? — спрашивал Сойер.

— Возможно, — его личный помощник напечатал в ответ. — Я продолжаю копать, но нашёл кого-то, кто соответствует описанию.

— Мне нужна фотография, — потребовал Сойер.

— Пока нет, — пытался урезонить его личный помощник. — Позволь мне сначала удостовериться.

Сойер был неумолим.

Это был конец той цепочки писем. Я не знала, что случилось потом, за исключением того, что Сойер, должно быть, получил какое-то подтверждение, потому что мои фотографии были повсюду. С Джесси на его ранчо, с Франческой в «У Фута», с Мэгги, двумя стаканами кофе между нами и широкими улыбками на наших лицах.

Также была и другая корреспонденция, на сей раз аккуратно сложенная в небольшие белые конверты — какие-то сообщения, только без адресов, обратных этикеток или штампов.

Они даже не были запечатаны.

Я схватила ближайшее и вытащил письмо.

Каро,

ты где? Что я сделал? Почему ты уехала? Когда ты вернешься?

Мне нужно, чтобы ты вернулась.

Мне просто нужна ты.

Сэйер

Мое сердце сжалось в груди, выжимаясь, как мокрая губка. На письме не было даты, но я могла догадаться, когда он это написал.

Я открыла ещё одно письмо, которое, казалось, предшествовало первому.

Шестёрка,

я начинаю волноваться. Я не видел тебя две недели. Я ждал что ты придёшь. Ты в опасности? Что-то не так? Я сделал что-то, что тебя расстроило?

Я недостаточно говорю об этом, но я люблю тебя, Кэролайн. Ты лучшее, что когда-либо случалось со мной. Я сомневаюсь, что смогу прожить следующие десять лет без тебя. Здесь невыносимо. А без тебя ещё хуже. Ты единственное, что заставляет меня дышать. Единственное, что поддерживает меня в здравом уме. Так было с того дня, как я встретил тебя.

Ты спасла меня, когда мы были детьми. И я эгоистичный ублюдок, потому что мне нужно, чтобы ты снова меня спасла. Пейн говорит, что обвинения не снимут. Ни одно. Что мне делать?

Прости, Каро. Что бы я не натворил. За всё. Пожалуйста, прости меня. Пожалуйста, приди ко мне.

Пожалуйста, не оставляй меня.

Сойер.

Было больно дышать, мои руки дрожали. Но всё же я открыла следующий конверт. И еще один после него. И потом ещё один.

Я когда-нибудь говорил тебе, что мой отец был полицейским? Безумно, правда? Учитывая то, чем я занимался. Хотя не исключено, что ты знаешь всю историю. Что ты знаешь, что иногда люди, которые притворяются хорошими, на самом деле худшие из них. Так что, может быть, нет ничего удивительного в том, что я присоединился к синдикату. Они никогда не выбивали из меня дерьмо. Они никогда не трогали меня. Не запирали меня в подвале на несколько дней без еды. Не совершали с моей мамой настолько невыразимые вещи, что она не могла больше терпеть свою жизнь, что она не могла даже заботиться обо мне, чтобы продолжать жить. Единственной надеждой моей матери было самоубийство. Мой отец вскоре поступил также.

Для меня это была хорошая новость, до тех пор, пока я не попал в патронажную систему. Приемная семья? Больше псевдохороших людей, использующих маленьких детей. Честно говоря, ближе к концу было несколько хороших домов, но ущерб уже был нанесен, и я был слишком диким, чтобы остепениться.

И тогда ты и нашла меня. Я был дворнягой, живущей на улице, настолько близкой к смерти, что чувствовал её каждый божий день. А затем появилась чертова Кэролайн и вдыхает в меня жизнь, находит мне дом и дает мне цель. Ты знаешь, что спасла меня? Ты знаешь, что спасла мою душу?

Я был мертв до тебя, Кэролайн. Не заставляй меня жить без тебя сейчас. Я не имею понятия как это делась. Я не имею понятия, как делать что-либо вообще без тебя.

Вернись ко мне.

Вернись домой.

Убери эту постоянную боль.

Вдохни в меня жизнь снова.

Слезы текли, и я была не в силах их остановить. Как я могла? Он никогда не рассказывал мне о своем прошлом, и это было не из-за того, что я не стремилась его узнать. Я без конца спрашивала его о том, какой была его жизнь до синдиката, до меня. Но он ни за что не стал бы об этом говорить. На его лице было такое озадаченное выражение, и он сжимал ключ на шее.

Как он мог мне не сказать? Как он мог так долго хранить все это в секрете?

Я прижала руку к своему разбившемуся сердцу, безуспешно пытаясь собрать его обратно.

Шестёрка,

я должен ненавидеть тебя. Я хочу тебя ненавидеть. Три самых тяжелых года в моей долбаной жизни, а тебя нигде не найти? Я думал, что мы вместе. Я думал, что у нас была договорённость — нас разлучит только смерть.

Но ты ушла. И всё рушится. И я не знаю, где заканчивается верх и начинается низ, где лево или право.

Тебе лучше, чёрт возьми, найти хорошие оправдания. Тебе не кажется, что я заслушиваю хотя бы услышать их?

Вернись и объясни мне.

Черт возьми, просто вернись.

Я прочла все письма, кроме одного. Они не были в какой-то конкретной временной шкале, и некоторые из них были такими злостными, что я не могла ничего поделать, кроме как рыдать, читая их. Он имел право злиться. Он имел право меня ненавидеть. Но каждое письмо заканчивалось тем, что он просил меня вернуться, несмотря на то, что он чувствовал.

Он всё больше и больше упоминал о своем прошлом. Каким ужасным был его отец. Как его оскорбляли. И как вновь подвергался жестокому обращению в двух разных приютах. Он только начал верить, что избавился от постоянной физической боли со стороны того, кто должен был любить его, как она превратилась в сексуальную боль со стороны того, кто должен был защищать его. Он сбежал из патронажной системы только для того, чтобы столкнуться с непрекращающейся опасностью на улицах.

Он верил в то, что я помогла ему избежать этого.

Я не заслуживала его благодарности. Я помогла ему сменить один ад на другой.

Но он этого не понимал. Неудивительно, что его не беспокоили дела братвы. Неудивительно, что он был так предан организации, которая дала ему новую жизнь, дала ему возможность позаботиться о себе, стать независимым.

Неудивительно, что он не хотел уходить от них.

Оставалось одно письмо. Его я больше всего боялась открывать. Я нарочно оставила его напоследок.

Потому что, в отличие от всех предыдущих писем, на этом был адрес. Сойер написал все письма, кроме этого, из тюрьмы, когда он не знал, куда я ушла и где меня искать.

Но это письмо было адресовано Кэролайн Бейкер с моим адресом в Колорадо. Моим домашним адресом.

Это было письмо, которое он написал, когда наконец нашел меня.

Страх остановил поток слез, хотя мои щеки оставались влажными, поскольку я была слишком сосредоточена на письме, чтобы вытереть их насухо. Вытащив его из конверта, я заметила, что оно было на другой бумаге и написано чернилами другого цвета. Все в этом свидетельствовало об изменении Сойера, который больше не был заключенным, больше не задавался вопросом, что со мной случилось.

Кэролайн Бейкер,

неудивительно, что я так долго не мог тебя найти. Я не ожидал, что ты воспользуешься чем-то настолько знакомым. Чем-то, что ты использовала и раньше. И среди всех мест — Фриско? Ты рассчитывала, что это будет пощечиной? Если честно, не могу сказать. Я больше не умею тебя читать.

Я тебя больше не знаю.

Тебя не было пять лет. Не кажется ли тебе, что это слишком долго? Мне кажется, что это ещё дольше. Но, может быть, это потому, что я гнил в тюремной камере, пока ты продолжала жить своей жизнью. Может, ты больше не думаешь обо мне. Может быть, в свете своей новой жизни ты полностью забыла обо мне.

Хотел бы я забыть. Хотел бы я забыть, как ты смотрела на меня, как будто я был самой причиной твоего существования. Хотел бы я забыть, как вы улыбаешься той тайной улыбкой, скрывая тысячу мыслей, запертых в твоём блестящем уме, о которых остальным из нас оставалось только догадываться. Хотел бы я забыть, как ты разговаривала сама с собой, кусала губу или смеялась над всем, что говорит Гас.

Хотел бы я забыть Мандарина, Толстого Джека, склад, когда мы были детьми, и каждый раз, когда я касался тебя, хотел прикоснуться к тебе, или думал о том, как к тебе прикасаюсь. Как ты ощущаешься. Твой запах. Твой вкус. То, с каким умением ты лжешь, что даже я тебе поверил. Даже я думал, что ты говоришь правду. Хотел бы я забыть тебя, Шестёрка. Больше, чем я хочу сделать свой следующий вздох, я хочу забыть тебя.

Было бы намного проще. Я бы мог продолжить свою жизнь. Я мог бы спасти синдикат и приказать ФБР отвалить.

И если я не могу забыть тебя, я бы хотел просто ненавидеть тебя. Все было бы намного проще, если бы я мог тебя ненавидеть.

Но и этого я не могу сделать. Так что я буду продолжать делать то, что могу. Чтобы дать тебе жизнь, которую ты желаешь. Я позабочусь о том, чтобы синдикат больше никогда тебя не беспокоил. Я собираюсь дать грёбаным ФБР то, что они хотят, чтобы они оставили тебя в покое навсегда. И я собираюсь бросить эту одержимость тобой. Я закончил, Кэролайн. Я отпускаю тебя. Если ты смогла забыть меня и жить своей жизнью, я тоже смогу.

Считай это моим уходом из твоей жизни навсегда. Удачи тебе, Шестёрка.

Теперь ты действительно свободна. Как ты всегда и хотела.

Сойер.

Я икнула, всхлипнула и впервые поняла, что плачу. Его слова были ножами в моей груди, внезапно пронзив пустые места, где раньше было моё сердце. Я не ожидала ничего подобного. В лучшем случае, я рассчитывала, что мы просто больше никогда не встретимся. Мне не было необходимости слышать эти слова. Мне не приходилось смотреть правде в глаза. Я просто хотела неоднозначный финал нашей трагической любовной истории, чтобы я могла сама заполнить пробелы.

Я наклонилась и сжала письмо обеими руками. Почему было так больно? Каким образом, после сколького времени, он всё ещё имел власть надо мной? Почему чувства не потускнели? Почему я не двинулась дальше?

И что действительно отстойно, я имею в виду, что больше всего ранило меня, так это то, что я все это время лгала сама себе. Я была пешкой в своей собственной глупой игре. Я была единственной кого одурачили. Обманули. Сделали так, чтобы я выглядела полной идиоткой.