Группа дополнительных занятий

– В университете тоже был не тот, – сказала Орифия, – но все ходили такие надутые! А здесь... я хотя бы при деле, которое по душе и получается. А матушка плакала, когда увидела у меня мозоли, представляете? – Орифия прижала пакет к груди, неловко оторвала руку, показала раскрытую ладонь.

Элин посмотрела и подумала, что ей-то теперь предстоит труд именно до мозолей до самой старости. Сказала:

– Возможно, это от ее опасения, что вам будет тяжко жить. Нельзя винить ее в этом.

Орифия фыркнула и молчала до Вязового проезда.

Наконец, сказала:

– Дед всю жизнь мастерил, и им тоже были за это недовольны. Грязь, мол, повсюду, и некрасиво – делать что-то самому, когда можно купить.

И не были неправы, подумала Элин. Состоятельные правы в своем состоятельном мирке, в реальности, где они не задумываются о том, чтобы что-то себе позволить, потому что могут позволить все.

– Рискну предположить, – сказала Элин, – дед ваш был упрям и не сдался.

Орифия снова прижала пакет, тряхнула рукой, как раньше, показала браслет.

– Он починил мне застежку, когда сломалась, вставил камень... вот этот, от порчи, когда выпал. Я когда-то всего боялась, а теперь не боюсь, но... ношу, потому что... – она замолчала вдруг, Элин не успела удивиться, а она уже выправилась и сказала спокойно: – Сентиментальная ценность. Мои родители ничего не могут, да и братья с сестрами тоже... они прекрасны в другом... а дедушка все мог. Как можно этого стесняться?

Они шли по узким улочкам, прижимались друг к другу, чтобы не идти по краю канавы посередине мостовой, а то края у нее скользкие от влаги, и можно красиво полететь, а Элин уже хватит больных ног на сегодня.

Она подождала положенные несколько секунд и спросила:

– А что же ваш дедушка, здоров ли?

– Жив, – сказала Орифия, – но здоров уже не будет. Не встает и почти не двигается, тягостно на него смотреть. Характер у него, однако, стал!.. – Орифия старательно хохотнула, угрюмая складка между бровей слегка разгладилась. – И был-то претяжкий, а сделался еще невыносимее. Мы постоянно ругаемся.

Я все бы отдала, чтобы услышать тетин голос, подумала Элин, хотя бы она и ругала меня. Но тетя была тиха, даже в последние недели, когда было очень больно. Настоящая леди не теряет лица. Она хотела сказать это Орифии, но та произнесла сама:

– Я знаю, что буду скучать даже по ругани, когда уже... природа пересилит. Я ни на кого больше не похожа, только на него.

Элин промолчала. Не отпуская пакета, извернулась, подцепила пальцем дверь, потянула, пропустила Орифию. Сказала: наверх.

На этаже пришлось поставить пакет, чтобы достать ключ. Конечно, хорошо было бы намекнуть сейчас, что знак сам себя не скопирует, и Орифии пора, и не приглашать... Элин запустила ее внутрь комнаты, поставила пакет на накрытый платком ящик и зажгла лампу.

– О! – сказала Орифия, безо всякого стыда завертела головой.

– Я прекрасно понимаю, что размерами мое жилище шикарно, – сказала Элин. Добавила мрачно: – Для гроба.

Орифия захохотала и сказала:

– По-моему, вы сделали лучшее из возможного для такой площади. Я ожидала чего-то более...

– Жуткого?

– Именно, – сказала Орифия просто. Поставила пакет рядом с первым.

– Чаю? – спросила Элин. – Я пойду нагрею воды.

– О нет, у меня еще много работы, если нужно успеть до утра. Единственное, – она разворошила пакет, достала плюшку и тут же откусила. Прожевала и окончила: – Если позволите. Иначе я не дойду, все-таки у нас была длинная прогулка.

– И вновь мне следует напомнить, все эти “несметные количества изысканных яств” и вино из черепов – моя неумная шутка, – сказала Элин.

– Что?

– Я обмолвилась как-то, и ребята решили, что я требую еды за учебники, и передали это заблуждение дальше.

– Ах, вот оно что, – сказала Орифия. – А я уж было подумала, что они догадались сами. Я, впрочем, совершенно не из тех... но пусть его. Мне следует торопиться.

– Вы успеете ли за ночь?

– Успею. Я уже рассмотрела и поняла. Уверена, кстати, что не одни мы додумались до такой операции.

– И наверняка за подделку знаков существует внушительное наказание, – сказала Элин, – как и за все, что мы делаем.

Орифия откусила от плюшки, оглядела комнату еще раз и проговорила, едва проглотив:

– Вы принимаете советы по интерьеру? Сюда отлично лег бы ковер.

– Мы с коврами, к сожалению, пошли разными дорогами, – сказала Элин.

Орифия сказала, что это случается, и пообещала быть здесь до начала занятий, чтобы успеть передать знак Элин. А провожать не нужно.

Элин не настаивала: из пакетов пахло так, что слюна затапливала рот. Она, сдерживаясь, раскрыла пакет, потом другой, отщипнула от булочки, напомнила себе, что человека от животного отделяет способность потерпеть, и пошла за чаем.

Под булочками оказались пирожки с мясом, под ними, отделенные хрусткой бумагой – два чесночных хлеба. В другом пакете – пирожки с рыбой под плюшками, рулеты и пакетик конфет. Не тех самых, но тоже с орешком.

Элин пила чай, проглядывая тетрадь Йоаннеса, уже с пометками – довольно глупыми для студента второго года – и думала, что такой, как Орифия, она не была, хотя и поспешила найти множество сходств. Элин не пришло бы в голову купить еды. В ее мире никто не голодал, а нищие, которым подавала матушка и сама Элин, когда взрослые давали ей на паперти монетку и говорили: “иди помилосердствуй” – заслужили быть в своем отвратительном, полузверином состоянии.

Элин отставила кружку, достала перо и свои тетради и занялась. Работа была несложная, но ее было много, Йоаннес, как видно, тянул до последнего. Милый мой, подумала Элин. Особенно милый, когда узнал, что в подружках у нее девица Алдеринк.

Тесто словно бы распухало внутри, и Элин ложилась спать сытой. Пока засыпала, глядела на портрет, и сначала шептала, а потом сонливо думала новости.

Проснуться до света было легко: соседка за стенкой начинала кашлять задолго до первых лучей. Элин никогда не видела ее, но знала от минейра Мезея, что она работала в шахте, а здесь осталась помирать, не нужная выскочившей замуж дочери. Еще даже молодая и миловидная, если бы легочная болячка не обглодала ее.

Элин в который раз недобрым от недосыпа голосом пожелала ей здоровья и встала в потемках.

С Орифией столкнулась на лестнице.

– Я думала, разбужу вас и пойду, а вы станете досыпать, – сказала она. Элин проводила ее наверх, к себе, и Орифия достала на свет лампы мешочек, расшнуровала и вытряхнула Элин на ладонь знак.

– Это образец?

– Это подделка, – сказала Орифия, – я только недавно закончила, глаза не видят, так что посмотрите, сделайте милость, вдруг я что-то пропустила.

Элин крутила в руках точно такой же знак, как был у нее, когда она училась в университете. И на ощупь такой же, и на вес. Студентам положено было носить его на шее, но никто не носил, все таскали в ранцах и карманах. Элин несчетное количество раз щупала его и перекатывала в ладони на занятиях.

– Неотличимо, – сказала она. – Вы настоящая мастерица.

Орифия, в таких же брюках и сапожках, как вчера, измученно улыбнулась и попросила разрешения сесть. Элин ахнула:

– Вы и не спали!

Орифия опустилась на кровать, что-то неразборчиво сказала, растирая глаза. Элин вспомнила, что шла за водой, сказала, что сейчас вернется, сбежала вниз. Когда вернулась, Орифия лежала на покрывале на боку, сунув под щеку ладонь. Элин подошла, потом осторожно, чтобы не разбудить, краем платка убрала с виска грязь того же цвета, что и знак. Несколько пятен обнаружились на рукавах и на брюках. Она еще и не переодевалась... подумают, что ночевала не дома.

Впрочем, добрачная связь у “полешек” – обычное дело. У более приятных слоев общества – тоже, как знала Элин, слушая сплетни, однако они поступали как приличные люди и скрывали это. Элин притворялась, что Йоаннес ходит к ней заниматься, и всегда приводила одежду в порядок, а если бывала у него ночью, то убеждалась, что ее видели у гостевой комнаты.

Элин, зевая, заварила чай до черноты, выложила на тарелку булочки и хлеб, выбрала в пакете под окном яблоко побольше, нарезала дольками, выложила на край тарелки в гармонии с узором. Тронула Орифию за плечо.

Так ловко устроить место для двух персон, как у Резели, Элин не смогла, поставила стул к кровати, расстелила бумагу и устроила трапезу на нем. Орифия взяла яблочный ломтик и ела, запивая чаем. Глаза были пустые.

– Сожалею, что недостатки моего плана поставили нас в такие жесткие рамки, – сказала Элин.

– По крайней мере, у вас был план, – сказала Орифия, – и нужное знакомство. Кстати говоря, не проще ли было просто попросить вашего жениха?

– Ни в коем случае! Он... ему необязательно знать. Природа наших с ним отношений не позволяет мне втягивать его в погоню по кровавым следам.

– Или не позволяет доверить ему это?

Элин подняла брови. Орифия пила чай и смотрела поверх кружки прямо, словно это не она только что сказала вопиющую бестактность.

Впрочем, в чем она не права? Элин сжевала остаток булочки, не нашла в себе сил оправдывать Йоаннеса и сказала:

– Очевидно, вы составили определенное мнение о моей партии.

– Безусловно. Всякий составляет мнение обо всяком встречном, и потом очень сложно понять, что ошибся, потому что судил, не зная всего. Я признаю, что не знаю всего. Но со своей неосведомленной позиции скажу, что уж вы-то могли себе позволить кого получше.

Элин отвела волосы, заправила за ухо. Сказала:

– В тех ли я кондициях, моя драгоценная мефрау, чтобы быть особенно разборчивой?

– Это он вам сказал? – спросила Орифия.

– Нет, – сказала Элин.

Это я сама себе. Потому что слышала шепотки. И умоляла тетю позволить исправить, а потом стыдилась, потому что тетя справедливо замечала: это не сделает тебя лучшим человеком, это не привлечет к тебе лучших людей, а только любителей симпатичного личика. Их ли ты хочешь подле себя?

Тетя была мудра, и рассчитывала на мудрость Элин, которой в том возрасте еще не было и быть не могло.

– Он в самом деле не так плох, – сказала Элин, – мы с ним очень ладно жили.

Орифия, глядевшая остановившимся взглядом на хлеб, пробормотала, что она, конечно же, согласна. Элин повернула блюдо так, чтобы ей было удобнее, а сама попросила поднять ноги, вытащила из-под кровати сундучок, разворошила подарки и достала самоцветный гребень. Она причесывалась другим, этот просто лежал, ни разу не использованный.

– Если пожелаете расчесаться...

Орифия прихлопнула себе колтун на голове, хмыкнула и сказала, что она вечно забывает о таких мелочах, когда работает. Какая разница, вряд ли кому-то есть дело, училище – не такой змеюшник, как высший свет.

Элин попросила ее сесть боком и встала за спиной. Расстегнула заколку. Волосы Орифии рассыпались по спине с шорохом, Элин собрала их в кулак и начала расчесывать с кончиков. От волос пошел запах, теплый запах тела, который смешался с яблочным ароматом. Элин расчесывала и приговаривала, что у Орифии хорошие волосы, а та сонно отвечала, что это тоже в дедушку и его родню, у родителей и братьев с сестрами – жиденькие, тонкие, как они сами. Сестры очень мучаются.