Место в будущем

Однако, было известно, как это должно было выглядеть. На металлических стенах висели пустые кронштейны для проводов, а также различные приспособления для их подключения в… гнезда? Следующее, что я рассмотрел — гнезда для подключения в стенах. Они все имели числовые значения, некоторые — особые запоры или защелки, но в основном — открытый вид контактов приема. Эти гнезда не всегда были правильно расположены относительно друг друга: вопреки рациональному их размещению, где, казалось бы, все должно быть понятно, они были разбросаны чуть ли не хаотично.

Другое, что я отметил, двигаясь по коридору — аккуратно уложенные детали по некоторым стенам. Видимо, это были вышедшие из строя запасные части, которые просто не выкинули при монтаже новых. Далее по коридору появлялись надписи N-001, N-002 — причем не только на дверных проемах (и не столько на дверных проемах, коих было всего ничего), сколько на входах различных проводов и ячейках каких-то цифровых устройств. Обучаясь, я, конечно, представлял, как это все работает, но видеть вживую такой хаос было несколько непривычно. Тем не менее, хаос вел меня в верном направлении, и я, наткнувшись на N-053, скорее открыл эту металлическую дверь.

За тонкой открывающейся перегородкой с выпадающей ручкой скрывалась комната полтора на полтора, где со всех сторон торчали мерцающие светотронами20 нейроблоки19, которые мне и требовалось заменить. Три погасли, остальные — нет. Стало быть, три и нужно поменять на новые.

Не закрывая дверь, я пошел к тележке и взял с нее сразу три нейронных коробки, едва дотащив их до места назначения и поставив на пол. Операция замены была незамысловатой: я просто доставал механический вращательный ключ и начинал откручивать блоки по одному. Было неудобно. Открутив одно, два, три крепления, я устал — это усугублялось тем, что сами крепления были автоматами — необходимо было просто обращение чипа к ним. Видимо, здесь когда-то можно было работать и с включенным «мозговым» оборудованием… В начале мой мозг будто бы «на автомате» приготовился сделать характерный запрос, движение зрачками, но в последний момент остановился. В этот же момент ДО активировалась: это было сообщение с неизвестной стороны. Я не на шутку испугался, поспешив все выключить, но все происходило так стремительно, что я лишь через миг осознал, что наделал… Тем не менее, ничего не происходило, а потому я был спокоен, продолжая выполнять свою работу.

Ну, что же, один, два и три ящика были извлечены мной наружу, новые три — были подключены. Я, честно говоря, не знал, как убедиться в их работоспособности на полную, но, увидев заветные три красных огонька, повторяющих остальные здесь, понял, что все сделал правильно. Легкая работа…

В этот раз я даже не устал — «приключение» прошло так стремительно, что мне даже показалось, что все слишком просто. Особенно по сравнению с тем, как я ходил раньше. С другой стороны, оно и понятно, мы ведь всегда видим все новое более долгим, чем старое — будто прогуливаясь по новому пути от школы до дома и затрачивая на него те же пятнадцать минут, что в голове растягиваются на все полчаса…

Вдруг мои мысли прервал какой-то писк, резко и быстро усиливавшийся прямо у меня в ушах, затем грохот! Нейроблоки засверкали светотронами разных цветов, задрожав, как листок, срывающийся с ветки на ураганном ветру. Я же, подобно ему, упал со своих ног вниз, ощутив невероятную головную боль. «А-а-а, как же… больно…» — закричал я, будто отвлекаясь на эту фразу, чтобы не оставаться наедине с поражающей способностью пронзительно острой мигрени. Это растягивалось в бесконечность, пока вдруг не наступила пустота — черная, обволакивающая мой взгляд. Кажется, все кончается…

Странное состояние… Я потерял сознание. Но я это чувствую. Мои глаза видят черное ничего. Мои уши слышат пустую тишину. Сонный паралич..? Нет, это было что-то иное. Ощущение, что я нахожусь в открытом космосе, но не рядом с планетами и звездами, а в тех его уголках, где нет ничего, кроме темноты и пустоты. И нет ничего — это значит, что нет в прямом смысле ничего, кроме меня самого: ни звуков, ни света, ни ощущений — все было отброшено куда-то далеко, оставив меня единственным дрейфующим телом в этом пространстве. Хотя… меня, снова же, все еще сопровождал разум. Куда я попал? Может, это смерть? Неужели она такая, и мне теперь придется сидеть так вечность? Должно быть страшно, но я почему-то был спокоен.

…

Прошло много… ощущения были, что прошло много времени. Внутренний голос, что я не в силах был заглушить, описывал невероятные словесные кульбиты, проговаривая все, что можно было проговорить — и не по одному разу. Особенно о причинах случившегося. Я не чувствовал скуки, но в голове назрели мысли о заточении. «Наверное, стоило больше медитировать при жизни, вот уж где медитация помогает, так это здесь — после ее конца.» — что за бред? Хотя бессмыслицей это не назовешь. Мысль за мыслью: одна находит противоречие в другой, одна цепляется за другую, как армии на войне они сцепляются и перемешиваются — и нет победителя, все что-то теряют, обтесывают, получают травмы и увечья, вынося лишь опыт. Бесценный, но, в то же время, не стоящий того опыт. Вероятно, между мыслями двух голов могут вспыхнуть войны еще посильнее, но эти войны мы не ощущаем, исходя на эмоции, если видим сильное отклонение от наших воззрений. Защитная реакция — не иначе. И все же, сейчас мне хотелось иметь вторую голову, чтобы попробовать эти ощущения, очистившись от рефлексов и подсознательных защит.

Вновь неожиданно ко мне начали приходить образы помещений, в которых я только что был. «Аккуратно раскиданные» по стенам провода, те же стены с числовыми обозначениями входов… Я наконец-то открыл глаза, растерзанные страшной болью. Уверен, они были залиты кровью лопнувших от перенапряжения сосудов. Такое же ощущение было и в голове, терзаемой мигренью. Он (мой мозг) ужасно «дребезжал». Что это значит? Я не знаю, но он же подкинул мне такую фразу.

Впрочем, разбираться в себе я не стал, кое-как встав на ноги, опираясь на стену. Мне было намного интереснее, что произошло, потому как то, что я увидел — это не обычная ситуация для рабочей обстановки, да и вообще непопадающая в ряд обычных. «Импульс! Вот, что это было.» — сказал я себе, окончательно выбрав направление движения, чтобы поковылять на выход. Неужели при каждой замене блоков происходит такой выброс энергии? Неужели ДР была задета? Может, поэтому все старые нейроблоки тоже были брошены? Наверное, кто-то произвел пуск снаружи или что-то в этом роде…

Тележка ждала меня у стены — с ней я выдвинулся наружу, так и не освободившись от треска в головной коре и какой-то особой усталостью.

Выйдя на мост, я осмотрелся и сделал глубокий вдох, как будто бы ощущая свежий земной воздух. Так, буквально небольшая эмоциональная разрядка позволила мне пройти по мосту на выход, у которого я оставил тележку и вывалился из рабочей зоны.

Китакадзе не было — он мог просто уйти домой, тем более, время в рабочей зоне идет для меня совершенно иным образом. Два шага — я был уже в небольшом нашем кабинете. В этот раз его стены действительно успокоили меня, и я, вернувшись чуть назад и оставив костюм, побрел через него домой, смотря ровно перед собой.

Дверь отворилась, и я медленным шагом побрел вперед: людей вокруг было не так много, и они, будто не замечая меня, мешали проходу и давили на меня, отчего я, очень уставший, лишь вздыхал, не в силах что-то сделать. Проход за проходом, толпа становилась все более ненавистна мне, пока, наконец, мы не столкнулись с одним ученым, испачканном в чем-то. Я, ударившись плечом об его плечо, резко развернулся и посмотрел ему вслед, но заметил нечто иное за ним… Буквально долю секунды после моего поворота окружение замерло в сине-серых красках, показывая лишь тенистые отблески граней монументального окружения. Люди, детали на них как независимые объекты двигались по серой бесповерхностной фигуре — похоже, я настолько переутомился, что уже не мог не то, что поспорить с кем-то: от усталости у меня начались какие-то галлюцинации. А, возможно, я получил сотрясение?

При резких движениях, я продолжал видеть какие-то непонятные артефакты, но не придавал более этому значения: нужно отдохнуть. Дверь впустила меня в апартаменты, и мне ничего не оставалось, кроме как скинуть с себя одежду, а затем плюхнуться на кровать.

Сон — это спасение. Я всегда возвращаюсь к нему, когда хочу забыть что-то, пережить день или отложить самокопания. Я уверен, что многие так делают. Даже если я бодр, но ужасно расстроен или взволнован, мне всегда легче лечь в кровать, а затем, машинально или от скуки заснуть, промотав время вперед: на утро, когда разум чуть более адекватен. Слишком много спать для меня — это не проблема, и речь идет не о моем отношении к своим обязанностям. С детства я, в самые неприятные периоды жизни, тратил на это состояние часы, словно я кот.

Мигрени и усталость даже после пробуждения сопровождали меня — против организма не попрешь, но возможность просто выйти на время из волнительной череды событий для меня была чем-то вроде отдушины. При этом, я часто забывал сны. Даже мой чип говорил о низкой мозговой активности во сне, что, как говорили мои воспитатели и опекуны, должно было повлиять на фантазию, на мысли и чаяния, которых в моей голове будет меньше, чем должно быть — я превращусь в глупого, неспособного к творчеству ребенка, которому придется, подрастая, выполнять самые неприятные задачи. Пугали..?

Отсутствие фантазий с подачи моих родителей «лечили», устраивая мне сессии управляемых сновидений, позже — осознанных. По началу это выглядело странно, похоже на какие-то глупые ритуалы секты или веру в антинаучный рекламный трюк, но несколько позже, обучаясь искусству сновидений, мой мозг, видимо, решил извлекать из этого пользу, удовольствие — сны действительно начинали приходить чаще. Однако, у этого была и обратная сторона медали. Данные о моем сне очень часто просматривались взрослыми, и я знал это — ну, не удавалось держать это в секрете, а, возможно, никто и не старался.

Конечно, они не могли видеть то, что я творил там — это кажется мне сейчас смешным, но тогда, помимо графиков мозговой активности, некоторых медицинских премудростей, у меня было ощущение, что они могут смотреть все будто в записи: от моего лица и со стороны, в любом ракурсе и с подробными описаниями и толкованиями. Можно ли себе представить, что в твои сны, в которых ты должен осуществлять свои мечты, будет кто-то вторгаться?

Время шло, а терапия, заточенная под несколько лет тренировок, застала меня во время полового созревания, когда во сне, особенно осознанном, я хотел делать то, о чем не рассказываешь родителям — мои предубеждения не давали этого сделать. Так, попав в игровую комнату мечты, я был заточен в суровой клетке, походящей на реальность, воспроизводя лишь самые невинные моменты. Удивительно, что я до сих пор люблю пломбир, хотя в моих снах получение его — это самый тупой и избитый сценарий, навязанный мне «лечением».

Конечно, так продолжалось не бесконечно. Вскоре от меня отстали, говоря про «вылеченное творческое начало», но теперь, когда в привычку у меня вошло «думать» лишь о том, о чем не было бы стыдно думать перед родителями, я окончательно утратил свое желание к этому самому творчеству. В данный момент я понимаю, насколько глупыми были мои догадки, и как ошибочно было мое отношение к «внутренней игровой», но многолетний опыт сложно стереть в одночасье.