Клады великой Сибири

XXII

Куда же девались за это время наши друзья?

Для того чтобы быть последовательным, читателю придется возвратиться несколько назад, к тому памятному дню, когда Верлов и остальные его спутники покинули на далеком северном берегу пленных японцев.

В четверо суток «Владыка» перелетел Охотское море, на двое суток остановился на пустынном каменистом островке и затем понесся дальше.

На все вопросы относительно того, куда они направляются, Верлов неизменно отвечал:

– Пока не спрашивайте! На полете вы сами увидите все.

И он приказывал все время держать курс на юг.

С ним происходило что-то непонятное: все время он ходил задумчивым, рассеянным и часто невпопад отвечал на задаваемые ему вопросы.

Какая-то страдальческая складка образовалась у него между бровями, и с каждым днем он все чаще и чаще уединялся, забиваясь куда-нибудь в дальний угол, откуда почти не отрываясь смотрел на Веру.

Молодая девушка тоже заметила перемену в своем возлюбленном и страдала душой.

Несколько раз она подходила к нему, нежно спрашивая о причине перемены, но он всегда уклонялся от прямого ответа, говоря, что объяснит ей после, когда, по его мнению, этому настанет время.

Дни шли за днями.

Путники пролетели над северным японским островом Иессо (Йезо), пронеслись над Тихим океаном, миновали группы островов Парри и Бонин, оставили к востоку за собою острова Марианские, или Ладроны, и подлетели, наконец, к Каролинскому архипелагу.

Острова, покрытые зеленью и совершенно пустынные, замелькали под ними.

Их было очень много, некоторые из них были населены дикими туземцами, другие были совершенно необитаемы.

Когда группа островов Маккензи осталась позади, Верлов приказал замедлить ход.

Он внимательно осматривал острова в подзорную трубу и наконец выбрал один из них.

Это был довольно большой остров, величиною около семи квадратных верст, покрытый роскошной девственной растительностью.

Коралловые рифы окружали его сплошным кольцом, а буруны бились и пенились вокруг них, делая остров совершенно неприступным со стороны моря.

Облетев остров кругом, Верлов с довольным видом произнес:

– Великолепная пристань! Даже шлюпка не подойдет к этому острову. Бьюсь об заклад, что наши последние приключения в Охотском море переполошили весь мир и нас ищут по всему свету! Ну да здесь нас не особенно-то достанут!

И он приказал спускаться на остров.

Действительность превзошла их ожидания.

Не было конца всеобщему восторгу, когда «Владыка» плавно спустился на прибрежную поляну, покрытую сочной, густой травой.

Зеркальный ручей весело журчал, стремясь к морю, в версте от берега зеленел лес разнообразных пальм, всевозможные ярких цветов птицы наполняли воздух веселым щебетанием и криком.

– Да это настоящий рай! – восторженно сказала Вера, оглядывая окружающую местность.

– Да, дивно хорошая картина! Таких картин я не видал никогда в жизни! – отозвался Суравин. – По всему видно, что человеческая нога никогда еще не ступала на этот остров.

– По всей вероятности, вы правы! – вступил в разговор и Бромберг. – Посмотрите-ка, как относятся к нам все пернатые и млекопитающие обитатели этого острова!

И он указал на лужайку.

Действительно, взглянув туда, все увидели пару кенгуру шагах в пятидесяти от себя.

Животные сидели на своих длинных задних ногах и, вытянув мордочки с длинными, торчащими ушами, с любопытством глядели на людей.

Птицы вели себя не хуже животных.

Они почти не стеснялись присутствия людей и опускались на траву шагах в двадцати – тридцати от них.

Вот из леса выскочила дикая коза.

Она стрелой промчалась по лугу и вдруг, круто остановившись, посмотрела на пришлецов, грациозно приподняв левую переднюю ногу.

Несколько секунд она с тревогой и любопытством смотрела на невиданных до сих пор людей, потом тряхнула шеей, опустила голову и как ни в чем не бывало стала щипать траву.

Нянь-Си весело захлопала в ладоши при виде этой картины, Вера весело рассмеялась, а на лицах мужчин заиграла веселая улыбка.

Между тем Верлов отошел от компании и направился к лесу, захватив с собою на всякий случай винтовку.

Часа через два он вернулся назад, видимо, очень довольный результатом своей прогулки.

– Ну, что вы там видели? – спросила его Вера.

– Я сделал очень ценное открытие! – ответил Верлов. – Вообразите: нашел в лесу не только финиковые, банановые и кокосовые пальмы, но даже хлебное дерево!

– Да не может быть! – воскликнул Бромберг. – Значит, мы имеем все необходимое для питания – и все это даром?

– Выходит, так. Я нашел также порядочное количество дикого картофеля, – продолжал Верлов. – Остается нам поймать парочку коз, и тогда мы обеспечены молоком и маслом. По-видимому, здесь можно устроиться великолепно и прожить сколько угодно, но… мы останемся здесь недолго и тужить нам не о чем.

Он немного помолчал и добавил каким-то странным, грустным и в то же время твердым тоном:

– Впрочем, сегодня все должно решиться. Я попрошу вас, господа, быть дома часа через четыре. Сейчас я снова уйду в лес и постараюсь изучить хорошенько остров, а когда я приду, мне надо будет переговорить с вами об одном очень серьезном деле.

Сказав это, Верлов взял винтовку и опять направился к лесу.

Изредка вспугивая смирных кенгуру, диких коз, лисиц и других незначительных зверков, он обошел весь лес и вообще весь остров и, сильно утомленный, вернулся к друзьям.

– Пойдемте, господа, в каюту! – сказал он.

Все молча последовали за ним, сгорая от нетерпения услышать то, о чем он обещал говорить, предчувствуя, что это нечто имеет для всех очень важное и особенное значение.

Войдя в каюту, Верлов подошел к коробкам с сокровищами и, открыв их, заговорил:

– Господа, когда мы были еще в России, я сказал вам, что цель моего путешествия – отыскать клад. В настоящее время я достиг этой цели, и первое, что я должен сделать, это расплатиться со своими кредиторами. И вот я выполняю то, что должен выполнить. Прежде всего я расплачиваюсь с Николаем Саввичем. Не будь его, мы не смогли бы построить корабля.

– Не понимаю, к чему вы торопитесь! – сконфуженно заговорил Суравин. – Ведь, кажется, я не напоминал вам об этом!

– О, конечно! – воскликнул Верлов. – Вы были более чем благородны, но сегодня момент ликвидации, поэтому разрешите мне действовать так, как подсказывает мне моя совесть!

Он взял горсть жемчуга, полгорсти бриллиантов и по полгорсти изумрудов, рубинов и сапфиров и высыпал все это в одну кучу на одеяло.

– Скажите мне как купец, во сколько цените вы эти камни? – спросил он Суравина.

Слегка покраснев, Николай Саввич подошел к высыпанным камням и медленно стал перебирать их.

– Четыреста тысяч… может быть, немного больше, но, во всяком случае, не меньше этой суммы, – сказал он наконец, поднимая голову.

– В таком случае, надеюсь, вы ничего не будете иметь против, если я предложу вам взять отобранные камни в уплату моего долга? – произнес Верлов.

– Нет, нет, этого я не могу сделать! – горячо запротестовал купец. – Это вышло бы ростовщичеством! Я не желаю получать пять рублей на рубль, в особенности от вас! Я скажу даже более: если бы я не получил ничего, я и то не был бы в претензии.

Верлова очень тронул этот ответ.

Он быстро подошел к Суравину и крепко стиснул ему руку.

– Я чувствовал это, дорогой Николай Саввич! – заговорил он горячо. – Но я прошу вас смотреть на этот заем как на риск. Случись неудача, я не отдал бы вам ничего, да, кроме того, вы подвергли свою жизнь и жизнь дочери громадной опасности…

– Но…

– Позвольте! Благодаря вам я получил миллионы! Поэтому-то ваш процент вполне законен, и… если вы уважаете меня, то возьмете то, что я вам предлагаю! Для меня же остается львиная часть, которая, собственно говоря, упала мне просто с неба.

Суравин с улыбкой пожал плечами.

– С вашей точки зрения, вы, пожалуй, правы. Поэтому я принимаю ваше предложение, – сказал он.

– Благодарю вас! – воскликнул Верлов, еще раз горячо пожимая ему руку и жестом приглашая его освободить одеяло от насыпанных на него драгоценностей.

Когда Суравин убрал камни, Верлов обратился к Бромбергу.

– Теперь рассчитаюсь с вами, милый, дорогой товарищ, – заговорил он. – У нас было условие, что я покупаю ваше изобретение. Правда?

– Правда, – ответил, улыбаясь, инженер.

– В таком случае с этого момента корабль будет всецело моим. Я, так сказать, покупаю самое изобретение в полную собственность, с личной привилегией.

– Конечно!

– Значит, кончено!

Верлов из всех оставшихся камней отделил третью часть и подал всю эту груду инженеру.

– Что вы, что вы! – замахал тот руками. – Вы хоть режьте меня, а я не возьму более четверти того, что вы мне предлагаете.

– Но, позвольте… – начал было Верлов, но Бромберг его серьезно перебил:

– Я сказал вам свою цену, и вам остается лишь покупать или нет. Признаюсь, я и это беру лишь для того, чтобы иметь возможность произвести мои будущие опыты, которые потребуют больших затрат.

– Ну как хотите! – пожал плечами Верлов. – Из-за этого я не буду спорить, но…

– Что «но»?

– Разрешите мне по крайней мере окупать ваши будущие опыты и покупать ваши будущие изобретения. Пусть то, что вы не берете теперь, пойдет на эту цель. Иначе мне некуда девать своего богатства. Ведь я не кутила, и мне не нужны деньги для какого-нибудь особого комфорта.

– На это я согласен! – смеясь, ответил Бромберг.

– В таком случае берите все целиком, что я для вас отложил. Отныне вы расходуете деньги сами, а я являюсь собственником ваших будущих изобретений.

– Да.

– Чудесно! Вы дадите мне в этом форменную расписку. А теперь, господа, я скажу вам то, чего не говорил до сих пор и после чего вы все, вероятно, покинете меня, – грустно заговорил Верлов.

– Вздор! – воскликнул порывисто Суравин.

– Этого не будет! – поддержал Бромберг.

Глаза Веры испуганно открылись, и на ее прекрасных ресницах задрожали слезы.

Верлов заметил этот взгляд и ответил ей быстрым, благодарным взором.

– Погодите! До сих пор вы знали меня как искателя клада, – заговорил он взволнованно. – Но… это было не то. Клад мне нужен был лишь для того, чтобы достигнуть другой, главной цели, для того, чтобы быть хозяином того изобретения, которое я долго искал и которым в настоящее время завладел. Но теперь – о главной моей цели!

При этих словах Верлов как-то весь преобразился.

Вся фигура его гордо выпрямилась, глаза загорелись мрачным блеском, рука грозно поднялась, и пальцы судорожно сжались в кулак.

И голос его зазвучал властно.

– Я пират! Не простой пират! Совсем не обыкновенный пират, нападающий для того, чтобы грабить и пьянствовать на награбленные деньги! Я, если можно так выразиться, нация во образе пирата. Пусть это будет смешно, пусть это будет непонятно, но победа японцев над нами глубоко уязвила меня в сердце. Конечно, я понимал, что наш отживший строй доставил нам поражение, что это поражение усилилось благодаря непопулярности войны, но все-таки я остался русским в душе, с русской гордостью и русским самолюбием. И когда в Портсмуте был заключен мир, я поклялся своими слабыми руками отомстить всей японской нации за поражение. Это было безумие, я сознавал это, но все же продолжал лелеять в моей душе эту мечту. Начал я с того, что захотел взорвать хоть один японский броненосец. Я ликвидировал все состояние и отправился в Порт-Артур. Я был очень близок к осуществлению моей мечты, но проклятые японцы заметили мои шаги, и мне едва удалось бежать от них в Чифу. Видя, что мне не удастся возвратиться в японские пределы, я стал путешествовать в надежде, что время возьмет свое, японцы забудут про меня и тогда мне можно будет возвратиться для выполнения моего плана. В этот-то период времени я и прославился как знаменитый путешественник, затаенных мыслей которого никто не подозревал. Правда, я и прежде был известен как путешественник, но только в этот период я дал главную массу моих ученых трудов. Путешествуя, я искал и других способов мести, я с громадным интересом следил за успехами воздухоплавания. Случай натолкнул меня на Чи-Най-Чанга, я спас ему жизнь и узнал историю клада. Тогда в моей голове созрела смелая мысль. Я подумал, что с помощью этого клада могу купить самое лучшее изобретение в области воздухоплавания и применить это изобретение к мести.