Клады великой Сибири

XXIV

Прошло еще дней пять.

Все это время Бромберг почти не отрывался от работы и по полдня просиживал в рабочей палатке, которую раскинул на открытом воздухе для того, чтобы быть более уединенным и не так страдать от жары, которая здесь, в тропиках, доходила до сорока градусов по Реомюру.

Но вот, на шестой день, утром, он с торжественной улыбкой подошел к Верлову.

– Пойдемте со мною! – сказал он. – Два аппарата готовы, и вам следует поучиться.

– Как с ними обращаться?

– Да.

– Пойдемте, – сказал Верлов.

Работа оказалась не особенно легкой и требующей большого навыка.

Весь день практиковался Верлов под наблюдением Бромберга и только к вечеру кое-как научился лишь принимать депеши и устанавливать шкалу.

По просьбе Бромберга он унес один аппарат на противоположный конец острова и остался при нем.

В свою очередь Бромберг установил второй аппарат в палатке и, открыв полог, стал телеграфировать.

Через час они сошлись.

Проба была блестящая, и аппараты действовали превосходно, несмотря на лес, разъединяющий их, и на боковой ветер.

– От души поздравляю вас! – сказал Верлов, горячо пожимая руку инженеру, сиявшему от сознания своего торжества.

– Завтра произведу опыт с водой, и тогда сможем смело пускаться в дальнейший путь! – ответил Бромберг. – Только… знаете, я посоветовал бы вам одну маленькую предосторожность.

– А именно? – спросил Верлов.

– Да видите ли, как ни совершенен наш корабль, все же с ним может случиться авария, и тогда все то колоссальное богатство, которое сейчас находится в нем, неминуемо пропадет. А ведь люди могут спастись! Хорошо было бы наши драгоценности спрятать где-нибудь в доступном месте, чтобы после могущей случиться аварии воспользоваться ими.

– Это верно, – согласился Верлов. – А как вы думаете, где бы нам лучше было спрятать наше имущество? Может быть, в Азии?

– Гм… это решительно все равно. Важно, чтобы оно было спрятано на собственной земле. Поэтому посоветовал бы вам купить где-нибудь имение с каменной постройкой и спрятать драгоценности в фундаменте. Каждый из нас будет знать это место, и если кто-нибудь погибнет, то остальные поступят с имуществом погибшего согласно его завещанию.

– Совершенно верно! – снова согласился Верлов. – Вполне одобряю ваш план и поэтому в первую голову выполню его так, как вы это советуете сделать. Мой проект заключается в следующем: через два дня мы снимемся отсюда и полетим снова к восточному побережью Азии. Где-нибудь недалеко от Хабаровска мы спустимся в тайге, я с Верой доберусь до города, там повенчаюсь, куплю дом, спрячу в нем наше богатство, сдам его внаймы без права ремонта и каких-либо переделок, затем Суравин покинет нас и поедет с аппаратом в Японию, а мы начнем приводить в исполнение свой главный план. Я думаю, что придумал хорошо.

– И даже очень, – согласился инженер, отходя от Верлова и снова удаляясь в свою палатку, где он производил опыты.

Остаток дня Верлов, Суравин, Вера и Нянь-Си употребили на сбор плодов, особенно хлебного дерева, из которого выходили прекрасные лепешки.

А рано утром Бромберг принялся за производство опытов разложения воды и выделения из нее воздуха.

Эти опыты, как и опыты с беспроволочным телеграфом новой системы, увенчались полнейшим успехом и вызвали бурю восторгов и аплодисментов по адресу гениальнейшего из изобретателей, перед которым стушевывался даже великий Эдисон.

Решено было с рассветом тронуться в путь и идти под водой, чтобы избавиться немного от жары в тропиках да заодно и испробовать новое изобретение в далеком пути.

Действительно, на следующее утро «Владыка» со всеми своими обитателями гордо поднялся на воздух, пролетел над рифами и опустился в океан.

Погода стояла тихая, и первые дни корабль плыл по поверхности океана, но когда на третий день ветер засвежел, Бромберг спустился на десять сажен под воду, куда не доходило волнение, и корабль продолжал плыть, не испытывая ни малейшей качки.

Вероятно, вверху бушевал порядочный шторм, так как даже на семисаженной глубине корабль испытывал качку.

Воздухоотделяющий аппарат действовал превосходно, и в каюте постоянно освежался воздух, тогда как старый воздух выпускался наружу.

День шел за днем.

Из-за отсутствия Чи-Най-Чанга вахты сделались чаще, а служба стала труднее.

Но тяжелее всего приходилось Бромбергу и Суравину.

Ежедневно Бромберг давал уроки работы беспроволочным телеграфом Суравину и, надо отдать справедливость, последний работал с огромной энергией.

В свободные минуты на урок приходил и Верлов, Вера же и маленькая Нянь-Си под наблюдением мужчин учились управлять подводным кораблем, чтобы облегчить впоследствии работу мужчинам. Семь суток на поверхности океана шумел шторм, но корабль, не замечая его, свободно подошел к южному японскому острову Киу-Сиу и, обогнув его, продолжал свой путь по Японскому морю.

Наконец ветер совсем стих, и поверхность моря стала совершенно гладкой и блестящей.

Теперь Бромберг все чаще и чаще поднимался на глубину одной сажени, чтобы наблюдать за поверхностью моря через наблюдательную трубку.

Однажды днем он подозвал к себе Верлова.

– Посмотрите-ка, что это там за странная эскадра! – проговорил он, уступая ему место. Верлов взглянул в трубку и пожал плечами.

– Странно! – проговорил он наконец. – Флаги всех наций… Соединенная эскадра!.. Гм… на земле что-нибудь да случилось! Может быть, война? Но… кто же с кем воюет?

Соединенная эскадра осталась позади.

Теряясь в догадках, путники снова углубились сажен на пять и продолжали путь.

Спустя трое суток Верлов сообщил, что они идут около залива Джигит, севернее Владивостока.

Тут было пустынно и по берегу на далеком расстоянии не видно было ни одного поселка.

– Сейчас мы поднимемся! – сказал Верлов. – Ни одна душа, кроме гиляков, не увидит нас тут. Да и гиляки вряд ли заметят.

Продвинувшись еще на север до Татарского пролива, Бромберг дождался ночи и поднялся на воздух.

Курс был взят на Хабаровск.

Спустя несколько часов полета «Владыка» был уже над Хабаровском и кружился над сонным городом и над его окрестностями, выбирая глухое место для спуска.

За чертой города воздушно-подводный корабль спустился совсем низко и через полчаса опустился на небольшую горку, вернее скалу, по виду совершенно неприступную. Кругом была тайга, и до города было верст семь.

Но когда стали зондировать местность, оказалось, что кругом скалы – непроходимая топь, покрытая вековыми деревьями и мхом.

Приходилось искать другой план высадки.

И Верлов нашел.

– Теперь ночь, – сказал он. – Если мы подлетим к самой окраине города, нас никто не заметит. Мы выгрузим где-нибудь в лесу наш багаж и высадимся сами, а Бромберг улетит на скалу и прилетит за нами ровно в полночь через двое суток на то самое место, где мы высадимся. Мы же в двое суток устроим все наши дела.

Не теряя минуты, «Владыка» поднялся на воздух и спустился на почтовую дорогу, в четверти версты от города.

С корабля были спущены драгоценности, один аппарат беспроволочного телеграфа, кое-что из белья и других вещей, после чего на землю спустились Верлов, Вера и Суравин, а корабль снова улетел в тайгу.

Оставшись одни, все трое перетащили ящики в лес, и Верлов, оставив у вещей Суравина и Веру, отправился в город.

Рассветало.

Добравшись до почтовой станции, Верлов разбудил хозяина и спросил, где он может купить пару порядочных лошадей и кибитку.

Оказалось, что у почтосодержателя есть и то и другое.

Быстро сторговавшись, Верлов купил за четыреста рублей пару крепких томских лошадей и крытый тарантас за двести семьдесят рублей.

Тут же он купил полную подержанную сбрую, сам запряг лошадей и поехал из города.

В несколько минут все ящики были нагружены, Вера с отцом сели в тарантас, Верлов поместился на козлах, и экипаж помчался в город.

Сначала заехали на постоялый двор, где Верлов сдал лошадей и экипаж на попечение хозяина, затем он сбегал за двумя извозчиками, и все трое, нагрузив на пролетки багаж, отправились в гостиницу.

Верлов снял четыре хороших соседних номера, разместил в них Суравина с дочерью и багаж, а сам, не теряя времени, ушел в город.

Уже совсем рассвело, город ожил, и некоторые лавки уже открылись.

Бродя по улицам, Верлов смотрел на билетики, наклеенные на окнах и воротах, ища продажных домов.

Прошатавшись часа три, он нашел домов пять, из которых три были каменные и довольно нарядные.

От дворников он узнал адреса хозяев и тотчас же направился к первому из них.

Но по дороге он зашел к лучшему ювелиру и спросил его, не купит ли он у него драгоценных камней, привезенных из Южной Африки.

Себя он выдал за купца, торгующего оптом драгоценными камнями.

Ювелир пожелал посмотреть товар.

Вынув из карманов пять коробочек, Верлов показал ему сначала бриллианты, затем сапфиры, рубины, изумруды и смарагды.

Он торговался как настоящий купец, спорил, доказывал, уходил и возвращался назад.

Кончилось тем, что купец купил у него часть камней за семьдесят три тысячи, но так как денег у него с собой не было, то Верлов отправился вместе с ним в банк, где и получил всю сумму сполна.

От этого ювелира он зашел к четырем второстепенным и продал им камней в общей сложности на девяносто тысяч рублей.

Теперь у него был с собой достаточный запас денег, и он направился к хозяину самого лучшего из продававшихся домов.

После упорного торга дом был приобретен за сорок восемь тысяч.

Пока у нотариуса писалась купчая, Верлов направился к хозяину второго дома.

Таким образом он приобрел за сто десять тысяч три дома на свое имя, и окончание формальностей было ему обещано на следующий день.

Покончив с вопросом о домах, Верлов отправился к священнику.

Он показал ему документы невесты и свои, сказал, что ему нужно поскорее сыграть свадьбу, так как он должен уехать по делам, и упросил священника назначить венчание на следующий день.

После долгих уговоров священник, получивший пятьсот рублей, согласился сделать оглашение в тот же день и назначил час венчания.

Устроив все это, Верлов возвратился в гостиницу, сообщил обо всем сделанном Суравину и Вере и посоветовал Николаю Саввичу немедленно сделать визиты.

Они переоделись и вместе поехали к наиболее крупным купцам и представителям администрации, сговорившись рассказывать, что путешествуют вместе и решили устроиться в Хабаровске.

Оказалось, что некоторые купцы, бывавшие часто в Москве, лично знали Суравина как одного из крупных московских купцов, с которым приходилось иметь дела.

Но если Суравина знали в купеческом обществе, то Верлов оказался еще более известным в интеллигентном обществе.

А так как портреты Верлова печатались во многих журналах и газетных приложениях, то, конечно, его личность не возбудила никаких сомнений.

Одним словом, Верлов и Суравин были приняты всеми с большим удовольствием, и никого не удивило известие, что богач-купец отдает свою дочь за известного путешественника и ученого, успевшего стяжать себе мировую известность.