Клады великой Сибири

Среди новых знакомых Верлов подобрал шаферов, посаженых отца и мать и дружек.

А когда Верлов сказал всем, что был в Южной Африке, где все свое состояние употребил на покупку драгоценных камней, и что он хочет и впредь заниматься этим крайне выгодным делом, – почтение к нему возросло еще больше.

Он сразу сделался популярным не только среди интеллигенции, но и среди купеческого мира, где на него взглянули как на богатого человека.

В одном из домов Верлову попалась под руку газета.

Желая узнать что-нибудь новое о политике, он стал пробегать печатные столбцы, и вдруг… газета чуть не вывалилась из его рук.

Это был отчет о поисках соединенной эскадрой подводно-воздушного корабля страшных пиратов.

«Так вот оно что! – подумал Верлов, быстро овладев собой. – Однако мы переполошили весь свет! Нас ищут! Великолепно! Но… все же японцам это ничуть не поможет!»

Губы его едва заметно усмехнулись, и, передавая с многозначительным взглядом газету Суравину, он как ни в чем не бывало заметил:

– Все еще шумят с этими подводно-надводными пиратами!

Это была своего рода реплика.

Все общество сразу заговорило о пиратах, об ужасах, которые они наделали с японскими крейсерами, о страхе, который навели на все государства, о соединенной эскадре, о бесплодности поисков и о тех невероятных слухах, которые ходили про таинственный корабль.

Страшно заинтересованные этими рассказами, Верлов и Суравин ахали и удивлялись вместе с другими, делали предположения и постепенно, незаметно выспрашивали все подробности.

Просидев в этом обществе с час, они знали уже все, что им требовалось.

Главное было то, что они узнали, что соединенная эскадра крейсирует между Владивостоком, Мацмаем и Нагасаки и что главные сведения и стоянка находятся во Владивостоке.

Это значительно упрощало дело, так как теперь Суравину совсем незачем было ехать в Японию и он мог смело оставаться во Владивостоке.

В случае же перемены он мог сесть на первый попавшийся пароход и в три дня перебраться в Нагасаки.

Возвратившись к себе в гостиницу, Верлов и Суравин с дочерью целый вечер проговорили о делах, советуясь друг с другом, стараясь не упустить ни малейшей подробности.

Поздно заснули они, поужинав предварительно в общем ресторанном зале, а когда на следующий день они поднялись, было уже часов десять.

Верлов отправился к нотариусу и к полудню закончил все формальности относительно домов, а Вера с отцом в это время бегала по городу, делая необходимые закупки и подготовляя все к свадьбе.

К часу дня все сошлись в гостинице, и Верлов предложил тотчас же переехать в один из вновь купленных домов, в котором была свободная квартира.

Через комиссионеров он приказал доставить туда же кирпичей, известки и песку – якобы для того, чтобы произвести спешный ремонт.

Наскоро драпировщик отделал комнаты, и к пяти часам дня квартира была готова. Едва Суравин с дочерью и Верловым успели кое-как устроиться, как приехали шафера.

Невольный крик восторга вырвался из груди всех приехавших, когда Вера вышла в зал в своем подвенечном наряде.

Она была дивно хороша, и яркий румянец волнения лишь еще больше оттенял ее красоту.

Верлов, одетый в изящный фрак, выглядел красавцем, а его крепкая, свежая и стройная фигура резко выделялась среди окружающих.

Полные счастья, поехали они в церковь, отдельно, каждый в сопровождении своих шаферов.

«Грядет голубица…» – грянул хор.

О, как счастливы были они, так долго ждавшие этого момента!

Не менее их сиял и Суравин, успевший глубоко полюбить зятя и от души радовавшийся этой свадьбе.

Торжественно прошел обряд венчания, и, шумно поздравив молодых, все направились в лучшую гостиницу, где для ужина был откуплен целый зал и сервированы столы.

Между тем Верлов вспомнил, что в эту ночь он обещал явиться в условное место, чтобы снова сесть на корабль.

Следовало предупредить Бромберга о том, чтобы он подождал еще хоть сутки, и Верлов попросил Суравина взять этот труд на себя.

Ужин прошел блестяще и весело, и около одиннадцати часов Суравин и молодые, покинув гостей, уехали в свой дом, откуда Суравин тотчас же отправился пешком за город.

Оставшись наедине со своей молодой женой, Верлов долго молча, с любовью смотрел на нее, словно не веря своему счастью, словно сомневаясь, что все то, что случилось – не сон, а действительность.

Потом он взял ее за руки, привлек к себе, и пустая квартира словно просветлела от первого послебрачного поцелуя.