Клады великой Сибири

III

Однажды, после трудового дня, все стадо улеглось спать.

Ночь прошла уже наполовину, когда старый олень вдруг встрепенулся и сильно потянул носом воздух.

Встрепенулся и Рогач.

Его нос тоже уловил какой-то странный и хотя незнакомый, но страшный запах, и тонкий слух различил какие-то неясные звуки.

Что бы это могло быть?

Но вот звук повторился, и сторожевой олень громко вскрикнул тревожным голосом, от которого моментально вскочили на ноги все самки и молодежь.

Теперь уже и Рогач понял ужасную опасность, понял, что к ним приближается гроза тайги, страшный тигр.

Не было сомнения в том, что зверь учуял слабых оленей и теперь быстро приближался к ним.

Моментально все стадо встрепенулось, самец поднял свою гордую голову, закинул назад рога и вместе с остальными понесся по тундре, словно стрела, пущенная из туго натянутого лука.

А сзади до них доносился яростный рев разъяренного животного, и расстояние между тигром и оленями все уменьшалось.

Олени летели вперед как птицы, едва прикасаясь к земле своими стройными, легкими ногами.

Рев раздался за самыми их спинами, тигр сделал последний, ужасный скачок, и одна из отставших самок упала, обливаясь кровью, под страшным ударом тяжелой лапы хищного тигра.

Как раненый, крикнул самец, заметив гибель одной из своих подруг, но о сопротивлении нечего было и думать.

Стадо продолжало скакать куда глаза глядят, не обращая внимания даже на то, что тигр давно прекратил преследование.

С перепугу бедные олени и сами не заметили, как выскочили на площадь, на которой было разбито кочевье тунгусов.

Вокруг юрт (кибиток) паслось стадо домашних оленей, глядевших теперь изумленно на своих диких собратьев.

Увидав диких оленей, тунгусы выскочили из юрт, наскоро словили в стаде нескольких оленей и помчались за дикими оленями.

Дикие олени поздно заметили опасность и кинулись было наутек, но не тут-то было.

Убегая от тигра, они ведь сделали по крайней мере верст двадцать пять и теперь были измучены и усталые, тогда как их преследователи сидели на свежих домашних оленях, скакавших за ними бодрым скоком и приближавшихся к ним все больше с каждой минутой. Одышка и усталость брали свое.

Вот в воздухе взвился аркан и со свистом обвил молодую шею Рогача, свалив его на землю.

Дыхание сперлось.

Рогач не видел дальнейшего преследования и испуганно смотрел на окружавших его людей, которые весело кричали что-то, махали руками и хлопали его по шее и бокам.

Спустя несколько минут его освободили от аркана, надели на шею петлю вроде недоуздка и повели в кочевье.

Тунгус, к которому он попал, остался им очень доволен и, глядя на него, повторял:

– Самец! Хороший олень! Как же тебя назвать? Ну, будь ты Рогачом. У тебя рога будут хорошие.

С этого дня он и получил свою кличку.

Дни шли за днями.

Сначала Рогача держали на привязи, потом его загнали в загородку и пустили к нему двух самок, с которыми Рогач сдружился очень быстро.

Есть ему приносили тунгусы, и через месяц Рогач совершенно забыл о своей неволе, убедившись, что в плену живется не так-то скверно.

К тому же в его загородку пригнали еще трех самок и, значит, веселое общество еще увеличилось.

Наконец в один прекрасный день Рогач заметил, что ворота в загороди совсем открыты. И странно, когда он выскочил на свободу и убедился в том, что за ним никто не гонится, он как-то ошалел.

Сначала он весело и звонко закричал, приглашая своих самок удрать поскорее от людей и жилья. Но самки не слушались и остановились недалеко от общего стада.

Рогач пробежал с версту, убедился в том, что за ним никто не следует, и почувствовал скуку, с которой никак не могло совладать его сердце, когда-то вольное и дикое, а теперь порабощенное.

Он остановился.

Несколько минут постоял, посмотрел и… медленно пошел к своим собратьям, не желавшим свободы.

С этого дня Рогач стал ручным оленем.

К людям он привык, перестал их дичиться и мирно пасся с общим большим стадом, перекочевывая со своими хозяевами по тундре с места на место.

Он окреп, рога его выросли совсем и разветвились, давая ежегодно по одному новому ростку.

Рога у него росли интересно.

Когда они были еще совсем молодыми, они были очень нежны, пористы и словно пропитаны кровью.

А сверху они были словно обтянуты кожицей, на которой рос нежный желтенький пух.

Тунгусы не льстились на молодые рога.

Это только китайцы очень ценят такие молодые рога и называют их пантами, добывая их на охоте в непроходимых дебрях.

Когда у оленя растут новые рога, он еще не может защищаться, и поэтому уходит далеко в тайгу, где его очень трудно найти.

Поэтому такие рога очень трудно добыть и они у китайцев ценятся очень высоко и употребляются для каких-то снадобий в медицине.

Конечно, если бы не тигр, так Рогач никогда бы не наскочил на людей, но хищник загнал его в неволю.

Но тунгусы – не китайцы и не ценят молодых рогов, так как не хотят убивать оленей только ради того, чтобы овладеть их рогами.

Рогач тихо и мирно зажил среди людей.

Каждый день тунгуски приходили в стадо, доили самок и уносили с собой молоко для питья и приготовления сыра и разных кушаний.

Рогач ничего не имел против этого и спокойно смотрел, как женщины доят его подруг.

Когда он окончательно окреп, его начали понемногу приучать к работе, то есть к верховой езде.

Когда молодой тунгус в первый раз вскочил на его спину, Рогач страшно бился, стараясь сбросить с себя непрошеного седока, брыкался, даже падал на землю, но удары плети скоро покорили его.

Мало-помалу он привык и не выкидывал уже никаких штук, когда на него садились люди.

К запряжке он привык тоже довольно скоро.

Летом их никогда не запрягали, потому что у тунгусов нет колесных экипажей и телег.

Только зимой оленей запрягают в длинные, легкие санки, называемые партами, и олени бодро и быстро скачут с ними по снегу.

Что бы делал тунгус без оленя?

Олень ему и пищу дает, и шкуру для одежды, и мясо для питания, и лошадь собой вполне заменяет.

А за это тунгус любит оленя и заботится о нем, как о собственном ребенке.

Привольно жилось Рогачу.

Один только раз познал он горе.

Как-то раз в стадо пришел хозяин со своим старшим сыном.

Они долго о чем-то разговаривали, затем поймали одну из самок Рогача и, не обращая внимания на ее крик, поволокли ее к юртам.

Обозлился Рогач, обидно стало ему за свою самку, которую уводили от него так бесцеремонно.

Склонил он свои ветвистые рога и бросился на хозяев, желая отбить свою подругу, но на него посыпались такие удары плети, что он не вынес и обратился в бегство.

Тунгусы подвели самку к юрте, связали ее, повалили и на глазах всего стада перерезали ей горло.

О, как тоскливо закричал Рогач, когда увидел алую струю крови, брызнувшую из нежного тела.

Но горе скоро забылось.

У Рогача оставалось еще большое стадо, и он не долго оплакивал свою преждевременную потерю.

Самку выпотрошили, сняли с нее шкуру, а мясо положили в котел.

Шкуру взяли женщины, высушили ее, выдубили и принялись шить из нее кухлянку (рубаха из оленьей шкуры).

Прошло лето, наступила зима.

Рогача и нескольких других оленей запрягли в нарты, на которых были сложены юрты и весь домашний скарб, и тунгусы отправились далее, отыскивать места, где больше мхов и где привольнее оленям.

Тихо и спокойно шествовал Рогач, таща за собой сани.

Перекочевали на новое место, и жизнь снова потекла как прежде.

Новое место оказалось прекрасным пастбищем.

Это было открытое место, тундра, вся покрытая пушистым мхом.

Но только то было плохо, что мох этот был покрыт толстым слоем пушистого снега.

Несмотря на то что мха не было видно, тунгусы прекрасно знали, что он здесь есть, так как за десятки лет хорошо изучили всю тайгу.

Летом к этому месту тайги нельзя было бы подобраться, потому что в этих местах была непроходимая топь, но, когда мороз сковывал землю и болото становилось твердым, люди свободно добирались до самых непроходимых мест.

Зимой тайга приветливо отворяла людям двери и впускала их туда, куда им не было доступа летом.

Хорошо почувствовал себя Рогач на новом месте.

В первый же день все стадо разбрелось по огромной поляне и усердно принялось добывать себе пищу.

А пищу было не так легко искать, как летом.

Теперь приходилось разрывать копытами снег, и, лишь откинув его, можно было добраться до пушистого мха.

Но оленям такая работа казалась нетрудной.

Тунгусы разбили свои кибитки и успокоились, а олени разбрелись по полям и принялись за работу.

Зима стояла холодная, суровая.

Но ни Рогач, ни остальные олени не чувствовали холода, так как к зиме их старая, короткая шерсть вылезла и ее заменила длинная, пушистая шерсть, великолепно предохранявшая тело от самых сильных морозов.

Рогач гордо бродил среди своего стада, поминутно обнюхивая воздух и прислушиваясь, чтобы убедиться, не грозит ли стаду откуда-нибудь опасность.

А опасностей было много.

Голодные волки только и ждали подходящей минуты.

И стоило молодому теленку лишь отбиться далеко от общего стада или зайти, избави боже, в тайгу, как волки тотчас же набрасывались на него.

Но Рогач старался держать всех в строгости.

Чуть только начнет какой-нибудь теленок или самка отбиваться от стада, как Рогач тотчас же спешил туда и рогами подгонял отставшую к общему стаду.

На ночь олени сбивались в особую загородь, которую для них приготовили тунгусы.

В общей куче было теплее и безопаснее, так как хищные звери боялись заходить в загородь.

Как ни слабы были сами по себе олени, однако в общей массе и они могли дать хороший отпор. Рога их достаточно были крепки, чтобы пробить бок любому животному и отвадить голодного хищника.

Впрочем, в тайге были и такие хищники, которые не обращали никакого внимания на крепость оленьих рогов.

К числу этих хищников принадлежали тигры и барсы, эти грозные властители бесконечной сибирской тайги.

Барсы были слабее и трусливее, но тигры вели себя так, как будто не боялись ничего.

В особенности зимой, когда они были голодны.

Рогач чутьем узнавал приближение этих врагов, и лишь только узнавал это приближение, как поднимал громкий, тревожный крик.

Тунгусы хорошо понимали этот крик, они знали, что Рогач зовет их на помощь, и, когда по тундре проносился этот тревожный крик, все кочевье вооружалось и спешило к стаду.

И хищнику волей-неволей приходилось удаляться.

Не мог же один тигр идти против нескольких десятков вооруженных людей.

Тогда начиналась охота.

Тунгусы, прихватив с собой собак, пускались по следам хищника и или отгоняли его очень далеко от места стоянки, или возвращались домой с убитым хищником.

Дома, завидя убитого тигра, Рогач приходил в неистовство.

Оп метался по стаду, бил копытами сердито о снег, храпел и грозно мотал головой.

А у тунгусов в таких случаях начинался праздник, потому что убитый тигр давал большую прибыль, которая впоследствии делилась между всеми участвовавшими на охоте.