Секреты Ротшильдов

У позорного столба

Париж, 1981 год. На горизонте брезжат выборы, а вместе с ними угроза резкой смены политики с приходом к власти социалистов во главе с Франсуа Миттераном. Очевидно, что их первостепенными целями становятся самые большие финансовые состояния, которые, как утверждается, создавались в ущерб народу. Будет справедливым с помощью национализации, то есть отчуждения по минимальной цене на благо общества, вернуть средства производства в промышленности и финансах тем, кто, как считается, своим трудом создал эти империи и помог дерзким эгоистам накопить богатства, – то есть народу.

Владельцы состояний рискуют все потерять. Поэтому используют несколько месяцев перед выборами, чтобы максимально распределить активы, перевести их в тень или передать другим. Так они пытаются спасти все, что можно, от будущей конфискации, именуемой национализацией. И готовятся к возможному отъезду.

Хотя в прошлом Ротшильды по большей части показали себя наиболее устойчивыми к ударам и находчивыми в условиях кризиса, сейчас они смотрят на ситуацию с определенным фатализмом. Но, как ни странно, не уходят в тень. Не желая к превеликой радости антисемитов получить репутацию махинаторов, они играют по правилам, оставляя государству компанию в том виде, как есть. В случае экспроприации они рискуют много потерять, но, согласно результатам опросов, в обществе отдают предпочтение правым. К тому же Валери Жискар д’Эстен, который уже занимает президентское кресло, остается главным фаворитом – поводов для беспокойства нет.

Вопреки всем ожиданиям, Франция поворачивается налево. Поддержка коммунистов позволяет социалистам завоевать голоса избирателей и с небольшим перевесом выиграть выборы 1981 года. После первого тура у Жискар д’Эстена все еще остается небольшое преимущество, однако измена Ширака и скандал с бриллиантами Бокассы (сами по себе события несущественные) перетягивают результаты голосования на сторону Миттерана.

Есть надежда, что все обойдется. Если будет принято решение о национализации, то ей подлежат (как следует из дорожной карты) только банки, перешагнувшие за порог размером в 5 миллиардов франков на депозитах. Ротшильды намного ниже этой планки, и на улице Лаффит вздыхают с облегчением.

Одним из достоинств критического мышления является логика. Государству не выгодно брать в свои руки огромное количество мелких компаний: для национальной экономики они не принесут ощутимого эффекта. Тем не менее отчуждение может быть частичным – наконец, государство может все же национализировать 51 %. Почему нужно ждать худшего, строя гипотезы?

Но окажется, что все это лицемерие затевалось с единственной целью – обнадежить будущих жертв, чья радость оказывается преждевременной. Образовавшие новое правительство социалисты и коммунисты, при всем их стремлении устроить реванш, в финансовых вопросах разбираются плохо. Они быстро осознают свой промах, пересматривают план и корректируют линию, опустив нижний порог для банков-кандидатов на национализацию до 1 миллиарда франков.

В довершение премьер-министр Пьер Моруа, только осваиваясь в должности, с категоричностью прокурора отказывается от партнерства с частным капиталом, которое могло бы оказаться полезным всем сторонам. Он решает провести полную национализацию. Теперь жребий точно брошен. Подражая Народному фронту, который в 1937 году конфисковал у семьи железные дороги, социалисты и коммунисты повторяют этот трюк еще раз.

Сорок пять лет спустя Ротшильдов снова обставили. Причем они стоят не в начале рейтинга французских банков, а из десятка филиалов где-то половина даже не приносит доход.

Что касается объема депозитов, то в пересчете на сегодняшние деньги он не превышает 1675 миллиардов евро[44]. При этом чистый доход составляет 925 миллионов фраков – около 455 миллионов евро по сегодняшним меркам[45]. Несмотря на ничтожность этих цифр, фирму национализируют. Хотя тот же банк Lazard, с которым у социалистов дружеские отношения, при примерно таких же результатах ухитряется проскочить через расставленные сети! Стоит ли говорить, что в случае с Ротшильдами с учетом того, насколько маленькое значение у их банка в масштабах страны, решение нелогично? Оно не приносит обществу никакой дополнительной стоимости, скорее наоборот.

Как мы поняли, единственная цель этой акции – обезглавить для народа символ мечты, которой нужно было положить конец. Что-то подобное происходило в кровавые годы революции 1789 года: тогда, чтобы не осталось никаких потомков аристократических родов, на эшафот отправили короля, дворян и их детей.

После поспешной (только видимость создали!) экспертной проверки счетов банка принимают закон о национализации. В 1982 году персонал в слезах прощается с Давидом, председателем совета директоров, а также Эриком, сыном Алена, и Натаниэлем[46], старшим сыном Эли. Они навсегда уходят с улицы Лаффит.

Ги де Ротшильд, несмотря на уход на пенсию, сохранил жизненную стойкость. По примеру знаменитого эссе Золя «Я обвиняю» он публикует в газете Le Monde, которая считается изданием левого толка, монолог в защиту родных. В своей честной речи он очень грамотно отмечает, что власти разных мастей постоянно стремятся прибрать к рукам крепкие предприятия. Это же предприятие, веками строившееся одной амбициозной семьей банкиров, как отмечает автор, всегда действовало во благо обществу, которое обо всем позабыло. Остальным семейным банкам пришлось уйти и уступить место мастодонтам. Однако справедливость, пускай только высшая, существует, и необдуманная полная конфискация не сделает народ богаче, а станет лишь растратой денег для государства и, соответственно, для налогоплательщиков. Ничему не научившись на примере с SNCF сорок лет назад, те, кто принял это решение, вскоре поймут, что министерство финансов снова просчиталось, когда решило изловить приспешника дьявола.

В министерстве не учли, что, несмотря на громкое имя и репутацию, предмет его интереса по факту куда скромнее: банк обошли конкуренты из числа международных и даже национальных компаний. Восстановив работу в послевоенные годы, банк сосредоточился на хранении сбережений добропорядочных граждан. Тем временем его соперники пошли по куда более современному динамичному пути и сделали такой стратегический рывок вперед, что фирма Ротшильдов в сравнении кажется прошлым веком. Уплатив долги и избавившись от ноши, которую берегли, как священный сосуд, Ротшильды пытаются определить, в чем этот грабеж помог им выиграть!

По сравнению с действительной стоимостью банка, компенсация, полученная от министерства финансов, смехотворна: сумма в 500 миллионов покрывает разве что оценочную стоимость офисов. Но когда проходит достаточно времени, чтобы пережить боль от потери и обдумать произошедшее несчастье, становится понятно: в проигрыше оказалось правительство. Теперь банк переименован. Как мы помним, в уставе искусно прописано, что общество может носить имя Ротшильдов только при условии как минимум одного представителя семьи в составе акционеров.

После отдыха французские Ротшильды (Ги и Эли вместе со старшим сыном Натаниэлем, выпускником Гарварда) с разочарованием уезжают из страны и перебираются в Нью-Йорк, по крайней мере на время. На этой новой обетованной земле Натаниэль берет на себя руководство филиалом Rothschild Inc., но, очевидно, не добивается больших успехов и вскоре переезжает к отцу в Лондон. Он пробует работать с таким новатором, как Джейкоб, но их отношения не складываются. Натаниэль уезжает в США, где окончательно обосновывается.

В Париже остаются несгибаемые Давид и Эрик, которые отказываются принять неизбежное. Они намерены создать новую финансовую компанию. Как говорится, если упал, нужно скорее вставать на ноги. Предшествующие годы, антисемитизм, война и послевоенное восстановление действительно истрепали их отцов, и молодые Ротшильды твердо решают подняться из пепла. Только смогут ли они теперь создать новый банк без старого, который на протяжении поколений был флагманским бизнесом семьи? На этом этапе авантюры в том, как развиваются события, нет противоречия. Если социалисты хотят, чтобы Ротшильды как бренд ушли из бизнеса, то по логике представителям семьи должны отказать в новой лицензии на банковскую деятельность.

Давид и Эрик, должно быть, упрямы без меры, потому что решают восстановить компанию. Они обращаются к тем немногочисленным «старым добрым партнерам», кто еще остался в бизнесе, и представляют их руководству свой проект. Говорят, что друг проверяется в беде. Привыкшие быть центром внимания, теперь Ротшильды сталкиваются со стеной безразличия. Телефон больше не звонит, а до тех, кто еще вчера заверял в непременной поддержке, не достучаться.

Жак Аттали, который нашептывает советы Миттерану, ничего не забыл. Он осмеливается просить за новый проект, скромно призвав президента проявить немного милости. Из Елисейского дворца приходит категоричный и на этот раз предельно логичный ответ. Какой смысл в том, чтобы сразу же после казни осужденного, когда кровь еще не высохла, пытаться собрать воедино мертвое тело?

Непонимание ситуации, безрассудство, а может быть, все сразу, толкают Давида и Эрика на то, чтобы тотчас запросить разрешения на повторный запуск. Предсказуемым образом запрос, обреченный на официальный отказ, сразу же попадает в корзину. Дело в том, что против создания прежними владельцами новой финансовой компании выступает Мишель де Буассо, возглавляющий бывший банк Ротшильдов. Дескать, создается нечестная конкуренция!

Этот пример еще раз подтверждает, что никому нельзя доверять. Двадцать лет назад, когда Буассо занял кресло генерального директора после Помпиду, он не производил впечатление неблагодарного человека. Но судьба расставила все по своим местам. Банк, которым теперь завладел Буассо, никогда не принесет доходности.

К ситуации лучшим образом подходит пословица «чужое добро впрок не идет», но я, пожалуй, воздержусь!

К счастью, в последующие месяцы Аттали не оставляет своих попыток убедить Миттерана. За ситуацией пристально наблюдает министр юстиции Робер Бадинте, способный (и все об этом знают) как ускорить, так и затянуть любое дело. В итоге президента удается уговорить. Чтобы больше не выслушивать их просьбы, Миттеран в итоге сдается и, кажется, прекращает сопротивление. Со сдержанностью, если не сказать со скупостью, он дарует молодым банкирам свою милость.