Морально противоречивый

Глава 20

Влад

— Она дома, — говорит мне Максим по телефону, и я делаю глубокий вдох.

Она в безопасности.

Настолько в безопасности, насколько это возможно. И как можно дальше от меня.

— На этот раз у тебя действительно получилось, — говорит Ваня из угла, раскачивая ногами на стуле.

— Уходи, Ваня, — говорю я ей, не в настроении.

— Она будет тебя ненавидеть, ты знаешь, — продолжает она, и я чувствую, что мой гнев нарастает.

— УЙДИ! — кричу я на нее, расширив глаза от собственной вспышки.

Выражение лица Вани повторяет мое собственное, в уголках ее глаз собираются слезы. И точно так же она уходит.

Я опускаюсь в кресло, желая стереть этот день из памяти. Черт, я хотел бы забыть все.

Сиси.

Как только я открыл глаза и увидел ее... увидел масштаб того, что я сделал, в моем желудке образовалась бездонная яма, лишив меня возможности воспринимать что-либо еще.

Я видел только отпечатки своих ладоней на ее шее, зияющую рану на плече, кровь, кровь и кровь...

А потом...

Я закрыл глаза, образ был слишком сильным. Ее обнаженное тело было испещрено синяками, отпечатками пальцев и красными отметинами, которые я нанес на ее кожу. Я видел их на ее бедрах, бедрах... груди.

— Господи, — простонал я вслух, уродливый след от укуса на ее груди грозил вызвать у меня тошноту.

Но потом было самое худшее из всего. Кровь между ее ног. Та же кровь окрасила мой член и дала мне понять, что именно я сделал.

Я мог убить ее.

Мрачность овладевает мной, когда я понимаю, что это действительно конец. Я позволил себе поверить, что меня можно спасти, и в процессе проклял и ее.

Черт, но вид ее, такой избитой, такой сломанной, убил что-то во мне. Несмотря на все мои заявления о бесчувственности, вид ее в таком состоянии сломал меня.

Я поднял с пола волосы, заляпанные кровью, пальцы сжались вокруг прядей, и я поднес их к носу, вдыхая.

— Сиси... — шепчу я, впервые желая, чтобы все было по-другому, чтобы я был нормальным и заслуживал ее.

Мысль о том, что я больше никогда не увижу ее, вызывает во мне такую глубокую агонию, что я не знаю, как справлюсь. Мне тяжело дышать, когда я представляю себе день без нее, а будущее?

Медленно поднявшись со стула, я иду в ванную, тщательно промываю волосы и кладу их в безопасное место, чтобы они могли высохнуть.

Последнее, к чему я когда-либо прикоснусь из ее вещей...

Но я не могу сожалеть о своем решении. Не тогда, когда я чуть не убил ее. Конечно, я осквернил ее самым ужасным образом, вид ее окровавленных бедер или зияющей раны на ее горле угрожает мне тошнотой.

И еще ее выражение лица, когда я лгал сквозь зубы, причиняя ей боль там, где, как я знал, ей будет больно. Потому что я знал, что моя храбрая, прекрасная Сиси никогда не оставит меня, если я не оставлю ее первым. Она будет стойко переносить все, пока я не убью ее.

А я не могу этого допустить.

Впервые в жизни я ценю человеческую жизнь, и я обнаружил, что для того, чтобы сохранить ее, я готов на все.

— Глупый, — шепчу я себе, медленно прижимая голову к стене, удар едва щекочет поверхность моей кожи. — Глупо, —повторяю я, еще сильнее вдавливая голову в стену, желая боли — нуждаясь в боли.

Но она не приходит. Даже когда моя кожа лопается и кровь стекает по лбу.

Внешней боли просто нет, как нет и внутренней, грудь сдавливает чужое чувство.

Поэтому я просто бьюсь головой о стену, осознание того, какую боль я причинил ей, является моим главным стимулом.

— Почему? — прохрипел я, выставляя вперед кулаки. — Почему я не могу быть нормальным? — кричу я, устав от этого существования... устав от всего, что меня окружает.

— Почему она не может быть моей? — слова вылетают из моего рта, когда я падаю на пол.

Я никогда не хотел чего-то для себя, никогда не жаждал ничего так, как ее. Она была единственным человеком, который принял меня с распростертыми объятиями, единственным, кто когда-либо видел меня.

Единственная, кто заставил меня почувствовать себя человеком.

И я чуть не убил ее.

Мои глаза влажные, от крови или слез, я не знаю. Не тогда, когда все, о чем я могу думать, это мое бесплодное будущее без нее.

— Почему она не может быть моей? — я бросаю вопрос во Вселенную, уже зная ответ.

Ты не заслуживаешь ее. И никогда не заслуживал.

И все же она была у меня. На несколько коротких мгновений она была моей, а я — ее.

Я все еще принадлежу ей, но она никогда больше не будет моей.

Я никогда не хотел причинить ей боль. Черт, я обращался с ней аккуратно, боясь, что мой грубый характер отпугнет ее и заставит понять, насколько я не нормален. И я был так осторожен.

Черт, но я был осторожен. Я отказывал себе бесчисленное количество раз, когда все, чего я хотел, это погрузиться в ее жар, потеряться в ее сочном теле... наконец сделать ее своей.

Но я воздерживался, потому что это причинило бы ей боль.

И я никогда не хотел причинять ей боль.

Я ничего не могу поделать с тем, что образы ее избитого тела наводняют мой разум, а тот факт, что я взял ее как животное, заставляет меня хотеть покончить с собственным жалким существованием. Перед глазами пляшут воспоминания. Маленькие фрагменты того, как я входил в нее как зверь, ее крики боли, когда она пыталась остановить меня, ее маленькие ручки, толкающие меня в плечи, когда я был слишком груб.

— Сиси, — простонал я, страх, отчаяние и опустошенность зарождались во мне и достигли такого пика, что я начал неудержимо дрожать. Все мое тело начало дрожать, зрение затуманивается, когда все рушится.

Я подвел ее. Я подвел ее. Я подвел ее.

— Черт, — проклинаю я, чувствуя, что поскальзываюсь, в голове толпятся голоса, пульс скачет, а все новые и новые посторонние мысли стремятся свести меня с ума.

Я не знаю, как, спотыкаясь, выхожу из ванной, направляюсь прямо к своему секретному шкафу, достаю оттуда успокоительное и ввожу его себе в вену.

Ее лицо — последнее, что я вижу. Ее прекрасное, прекрасное лицо. Самое красивое из всех, что я когда-либо видел. Ее очертания начинают вырисовываться передо мной. Мои глаза опускаются, я могу лишь восторженно наблюдать за ней.

— Дьяволица, — протягиваю я руку, чистый воздух приветствует меня. — Мне жаль, — наконец произношу я слова, которые она заслуживает услышать.

— Я бы хотел быть нормальным, — бормочу я, мое тело медленно отключается. — Тогда бы я тоже смог любить тебя.

А потом остается только чернота.



— Сколько времени ты собираешься хандрить? —спрашивает Ваня, когда я оттаскиваю одно из тел в подсобку, чтобы Максим с ним разобрался.

— Я не хандрю, — бормочу я себе под нос.

— Хандришь. Только на этой неделе ты убил десять человек? Двадцать?

— Скорее пятьдесят, — бормочу я, и она поднимает бровь.

— Они все заслужили это, — говорю я ей, — они приходили за мной мстить один за другим. И что я должен делать? Принять их с распростертыми объятиями?

— Может быть, — она пожимает плечами, переходя на мою сторону, чтобы изучить результаты моего последнего эпизода. — Поскольку у тебя явно есть желание умереть. Ты прекрасно знаешь, что теперь ты — мишень для всех. Тем не менее, ты перестал носить с собой оружие. Если это не самоубийство, то я не знаю, что это.

— Что я могу сказать? Мои навыки превосходят любое оружие, — говорю я самодовольно, но она пихает меня локтем в бок, указывая на мою новую рану.

— Конечно, тогда что это?

— Я не помню. Наверное, кто-то ударил меня ножом во время последней драки. — Я пожимаю плечами, задирая рубашку, чтобы показать неприятный на вид порез под ребрами. Почти как щекотка, но я ее почти не чувствую.

— В один прекрасный день ты просто истечешь кровью, —качает она головой и тащит меня к аптечке.

— Разве это не будет милосердием? — тихо шепчу я.

Прошло три недели после инцидента на складе, и все это время я только и делал, что ходил за смертью, но безрезультатно. В конце концов, мой инстинкт самосохранения вспыхивает каждый раз, и даже если я хочу, я не могу опуститься.

— Тебе нужно позаботиться о себе, брат, — говорит Ваня, в ее глазах беспокойство. — Помни о своем обещании, —напоминает она мне, и я закрываю глаза, вздыхая.

В последние недели я только и делал, что забывал о своем обещании. Я так стремился сделать все возможное, чтобы вырваться из заточения собственного тела, что совершенно забыл о своем обещании отомстить.

— Ты права, Ваня, — признаю я. — Мне нужно вернуться в игру.

— Можно сказать, что тебе нужно выйти из игры. Перестань на секунду убивать людей и допроси их. Помнишь, что сказал Олег?

Ее вопрос заставляет меня задуматься, и я вспоминаю события дня, морщась от того, что в этих воспоминаниях есть она... Но Ваня права. Олег намекнул, что я расстроил некоторых важных людей.

— Ты думаешь, они как-то связаны с проектом «Гуманитас»?

— Может быть, — пожимает плечами Ваня, подталкивая меня к бинту, — но стоит разобраться.

— Ты права, — соглашаюсь я.

Взяв марлю, я начинаю вытирать кровь с раны, отмечая, что она не такая глубокая, как я думал раньше. Я очищаю и дезинфицирую ее, но, скорее всего, придется накладывать швы.

— Позвони Саше, — говорит мне Ваня, но я только качаю головой.

— Я сам, — отвечаю я, беря хирургическую иглу и нитку. Я провожу иглу через кожу, сшивая две стороны вместе. Может, мои швы и не такие чистые, как у Саши, но они работают. В конце концов, какая разница, если мое тело станет еще более изуродованным, чем оно есть? Меня волновало только то, что думает об этом один человек, и...

Я закрываю глаза, делая глубокий вдох.

Я так старался не думать о ней все это время, но недостатком почти идеальной памяти является то, что я могу вспомнить в деталях все наши взаимодействия... как ее кожа ощущалась на моей, или как ее простое присутствие успокаивало меня.

Это не работает.

Я сильнее вонзаю иглу в свою кожу, желая причинить ей ту же боль, что и ей. Но все равно ничего. Максимум, что я чувствую, это легкую ласку.

— Влад? — Ваня зовет меня, и мне требуется мгновение, чтобы отреагировать. — Влад!

— Да, — бормочу я, поднимая голову, чтобы посмотреть на нее.

— Что с тобой не так? — спрашивает она, сузив на меня глаза.

— Я не понимаю, о чем ты, — говорю я, быстро заканчивая зашивать себя и возвращая все на свои места. Повернувшись спиной к Ване, я концентрирую свое внимание на куче тел в конце комнаты.

— Ты другой, — замечает она, — в тебе есть что-то другое.

— Ви, да ладно, — притворно усмехаюсь я, — я тот же маньяк-ублюдок, что и раньше, — шучу я, но она не отвечает. Она просто внимательно наблюдает за мной, и ее пристальный взгляд немного нервирует.

— Наверное, мне следует сжечь тела, — говорю я вслух, переводя разговор в удобное русло.

— Это она, не так ли? — проницательно замечает Ваня, переходя на мою сторону и заставляя меня отвечать.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Это она, — подтверждает она. Но тут в комнату входит Максим с тележкой. Он начинает складывать тела внутрь, а затем идет к печи, чтобы сжечь их.

— Ты от меня не избавишься, — Ваня идет за мной в комнату.

— Разве я этого не знаю? — бормочу я, ирония странно забавляет.