Своя цена

Глава 8

Май

Петька ныл тоненько и однообразно. Сначала это Дину страшно раздражало, но через час примерно перестало мешать. Слилось с окружающими бытовыми звуками. Неужели он так и ноет все время? Как Кира это выдерживала? Или он у нее не ныл? Может, он как раз из-за Киры скулит третий час подряд? Хотя, судя по реакции матери — дело это привычное. Никто Петьку утешать не бросался, все копошились по мелочи, перекладывали что-то, переставляли. Отец затеял разбирать кладовку, перекладывал там какие-то коробки, серые от пыли и времени. Зачем? Толку от этих перекладываний все равно нет никакого, в тесную клетушку кладовки не пробраться уже несколько лет. Можно только приоткрыть дверь, сунуть очередной сверток и быстро захлопнуть обратно, не давая вывалиться предыдущему хламу.

Нет никакого смысла в перекладывании старья с места на место. И в неторопливом копошении тоже никакого смысла нет. Да и вообще, не может быть в этой квартире никакого смысла — это Дина поняла очень давно. Ни смысла, ни перспектив, ни возможности для простого человеческого счастья. Только полная кладовка ненужного барахла.

Чтобы как-то занять себя и отвлечься от монотонного Петькиного нытья и отцовского шебуршания, Дина закрыла поплотнее дверь Кириной комнаты, в которой жила с самого своего приезда, сначала деля ее с сестрой, а теперь полноправной хозяйкой. Села за стол, включила компьютер.

Заставкой на мониторе стояла Петькина фотография. Сколько ему там было лет, не понятно, но разница с теперешним Петькой если и есть, то совсем небольшая. Надо же, сестру он совсем не раздражал, как видно.

Петька на фотографии традиционно не улыбался, смотрел сосредоточенно. Дине показалось на минуту, что смотрит он на нее с монитора каким-то слишком взрослым взглядом. Осуждающим даже.

Чтобы избавиться от этого чувства, она щелкнула быстрее по первому же значку на экране. В развернувшемся окошке ничего особенного не было. «Мои документы», «мои игры», «мои фото» — Кира за оригинальностью не гналась, и папки не переименовывала. Что дали — тому и рада. В этом сестра оставалась неизменна, сколько Дина себя помнила. Всегда соглашалась на то, что ей предлагали. Неважно кто: родители или судьба. Со всем соглашалась и благодарила, как положено воспитанной девочке. Небось, и Петьку принимала с благодарностью, рохля несчастная.

Тут же стало стыдно за такие мысли в адрес погибшей сестры. Да и вообще стыдно. Это ведь не Кира виновата, что была такой безотказной и благодарной за каждую малость. Это она, Дина, так и не научилась радоваться тому, что имеет. Все время хочется большего, все время кажется, что чего-то ей недодали. Хотя, почему кажется?

Дина тряхнула головой, чтобы отогнать совсем не нужные сейчас размышления и открыла папку с фотографиями. Там царил идеальный порядок, скучный до зубовного скрежета. Каждая папочка подписана, и к каждой год и месяц снимков прилагается, не ошибешься. Куча Петькиных фотографий, в разные годы. Эти Дина смотреть не стала, неинтересно. Открыла папку с новогодними снимками. Там был все тот же Петька, с дурацкими заячьими ушами на голове. Взгляд такой же сосредоточенный, что вкупе с лохматыми ушами придавало ему совсем уж какой-то дебильноватый вид. Дина закрыла новогоднюю папку и крутанула колесико мышки. Дальше, еще дальше, в надежде найти хоть что-то интересное в размеренной, упорядоченной жизни покойной сестры.

Среди папок с однотипными названиями взгляд вдруг выхватил одну, нестандартную. Дата там была проставлена не одна как везде, а целый интервал в два с половиной года. Называлась папка коротко — «Паша». И годы через черточку, как на могильном камне.

Фотографий в папке было немного. Неведомый Паша оказался вполне интересным мужиком с ясным взглядом серых глаз и красиво очерченным ртом. Надо же, какие у сестры были знакомые, и ведь ни словечком не обмолвилась. Правда, сопоставив даты, Дина вспомнила, что в то время, шесть-семь лет назад, ей было не до сестренкиных привязанностей. У самой личная жизнь била ключом, и даже если бы Кира стала о чем-то рассказывать, вряд ли она обратила бы внимание. Хотя мужик определенно интересный, да.

На нескольких фотографиях вместе с интересным Пашей была снята и Кира. Дина долго вглядывалась в лицо сестры, с удивлением понимая, что та, оказывается, была красавицей. И никто не замечал. И она, Дина, настолько привыкла к мысли, что из них двоих внимания достойна только она, что даже в голову никогда не приходило посмотреть на сестру иначе. А может, дело в том, что никогда она не видела Киру такой счастливой, как на этих фотографиях? Красивой, потому что влюбленной?

Стоп! А вот этот неведомый Паша не тот ли Павел, о котором ее так настойчиво спрашивали в полиции? Как же фамилия у него? Короткая такая, вертится все время на языке, но не дается никак. Может, сказать ментам про эти фотографии?

В следующую секунду Дина решила, что ни о чем она им говорить не будет. О том, что сестра была с этим Павлом знакома, в полиции знают и без нее, иначе не спрашивали бы так настойчиво. А раз знают, значит и о внешности его имеют представление. И вообще, пусть сами побегают, если им так надо. А то скажешь им, а они еще дольше задержат. Она и так сидит тут уже который день непонятно зачем. Мужу врет ежедневно, что вот-вот приедет.

Дина закрыла папку с фотографиями, зашла в интернет проверить почту. Краем уха отметила, что Петька, оказывается, уже замолчал, а она и не заметила. Уснул, может.

За спиной заскрипела жалобно дверь, и в комнату зашла мать, как всегда в старом спортивном костюме и как всегда с озабоченным выражением лица. Молча села рядом на стул и уставилась на Дину.

— Что, мам? — Дина помнила, что мать может играть в гляделки сколько угодно долго, поэтому лучше самой спросить, зачем она пожаловала.

— Надо с Петенькой что-то решать, время идет.

Вот оно! Дождалась. Все эти дни Дина избегала попадаться матери на глаза, боясь этого разговора. Как будто от того, что мать ее не увидит, вопрос сам собой рассосется.

Не рассосался. И от матери сейчас не спрячешься. Сидит совсем близко, Дина даже ощущала голым локтем ее сипловатое дыхание. Ну почему к ней-то нужно приставать с этим вопросом? Она-то что может решить?

— Мам, что тут решать? Надо оформлять документы в интернат, если тебе с ним тяжело.

— Да ты что?! — мать всплеснула руками, как будто сама о таком варианте никогда не задумывалась. Артистка! — Как можно, при живых родственниках ребенка в интернат сдавать? Ведь ты ему не чужая!

— Мама, я не могу его забрать! — Дина стукнула ладонью по столу. Хотела просто обозначить как-то свою непреклонность, как точку поставить в разговоре. А получилось очень громко, скандально.

Дина опомнилась, постаралась взять себя в руки и сказала другим, мягким голосом:

— Мама, я все понимаю. Но и ты меня пойми. Я с ним просто не справлюсь. Кира умела как-то, а я не смогу. Ты же сама видишь, он меня боится даже.

— Он привыкнет, — пообещала мать. — Вот увидишь. Он всегда так поначалу с незнакомыми, а потом привыкнет.

— Я не могу ждать этого «потом». Не умею с ним общаться, и воспитывать его не смогу. Кира могла, да. Она вообще святая была, наверно. А я просто человек, извини.

— Но ведь мы с отцом старые уже, — всхлипнула мать, пытаясь разжалобить.

— Отдайте его в интернат, — отрезала Дина. — Если вам тяжело. И хватит об этом! Что ты опять начала-то? Ведь все уже сто раз обсудили, чего ты снова завела разговор?

Дина представила на секунду, что в самом деле придется забрать к себе Петьку, и ее передернуло. Нет, не создана она для таких подвигов. Как хорошо, все же, что муж не заводит с ней разговоров о детях.

Мать отвернулась и сказала, глядя куда-то в угол:

— Из полиции звонили сегодня. Спрашивали, кто опекуном теперь будет у Петеньки.

— А им-то какое дело?

— Не знаю. Спрашивали.

Стало ясно, что посидеть в одиночестве сегодня ей больше не удастся. И Петька снова заскулил в соседней комнате. И духота в квартире стояла просто невероятная.

Дина поняла, что если прямо сейчас не выйдет на улицу, то сойдет с ума. В самом деле сойдет, без всяких там фигур речи. Сядет на пол, обхватит плечи руками и завоет, как Петька, на одной ноте.

— Пойду пройдусь, — бросила она матери, стараясь не встречаться с ней взглядом. — Душно что-то.

Накинула куртку, сунула ноги в кроссовки, и как была, в домашних джинсах и старой маечке, выскочила на площадку.

И столкнулась нос к носу с тем самым здоровым опером, который вчера мурыжил ее насчет этого самого Павла.

— Здравствуйте, Дина Владимировна, — улыбнулся ей опер какой-то совершенно людоедской улыбкой, и скрылся за дверью соседской квартиры.

Дина, не успевшая ничего сообразить толком, и тем более, не успевшая ответить, осталась стоять на площадке, пытаясь унять непонятно откуда взявшуюся дрожь в коленках.

Соседская дверь закрылась, щелкнув собачкой замка. И одновременно с этим щелчком в голове у Дины вспыхнула, наконец, никак не дававшаяся фамилия этого Паши.

Радов.

Павел Радов, именно так звали интересовавшего ментов парня.