Своя цена

Глава 10

Май

Разговаривать со Светланой Василенко решено было отправить Толика. Вызывать свидетельницу к себе в кабинет не хотелось, вряд ли получилось бы поговорить толком. Не располагала все же казенная обстановка ни к задушевным разговорам, ни к женским сплетням.

А хотелось именно сплетен, и именно в женском исполнении. Тем более, что Василенко, как оказалось, была в курсе романа Киры Листопад с Павлом Радовым, наблюдала его с самого начала и, вероятно, могла много чего рассказать. Может тоже замечала какие-то «особые» взгляды, как та свидетельница из банка. Теплилась даже надежда, что покойная Листопад могла поделиться с подружкой новостями, после того, как Радов снова возник в ее жизни.

В общем, нужно было идти к свидетельнице Василенко, а идти было некому. Димыч обвел задумчивым взглядом весь небогатый ассортимент коллег и остановился на Толике. Решил, что на безрыбье тот вполне сумеет расположить к себе молодую женщину. Ну или по крайней мере, сможет разбудить в ней материнские инстинкты, если уж с расположением ничего не выйдет. Остальным троим, включая самого капитана Захарова, на материнские инстинкты рассчитывать было глупо. Больно уж суровые физиономии у всех наблюдались. Боря еще и наголо побрился накануне, лета не дождавшись. Куда такого к барышням отправлять?

Толик с его рыжими вихрами и подвижной физиономией подходил больше остальных. Димыч вздохнул и ткнул в его сторону пальцем.

— Ты пойдешь.

Толик кивнул согласно, но как-то без энтузиазма, без огонька. Наверняка, если бы опрашивать ему предстояло другую подружку погибшей, Марину Волошину, радости на рыжей морде наблюдалось бы поболее. Но что досталось, то досталось — извольте выполнять.

— Не разговорит он ее, — меланхолично предположил из своего угла Боря. — У него же все на лице написано вечно. Он заскучает через пять минут, а бабы знаешь как это секут! Она обидится и не станет вообще ничего рассказывать. Баб слушать надо уметь.

— Ну а нафига ты оболванился? — Подал голос уязвленный Толик. — Ехал бы сам и слушал на здоровье.

— Мне она тоже ничего не рассказала бы. Тут самый хороший вариант — такую же бабу к ней подослать. Они бы общий язык нашли.

— Никаких баб в отделе! — прервал Борины сладостные мечты Димыч. — Не начинай снова. Ищи после работы на стороне.

— Как будто у нас есть это «после работы», — привычно насупился Боря.

В общем, задушевный разговор с осведомленной свидетельницей доверили Толику.

Тот сначала не осознал степень ответственности, а когда осознал, настроение испортилось окончательно.

Перспектива слушать долгие дамские разговоры, да еще с сопливыми подробностями, совсем не прельщала. А еще попробуй разговори эту свидетельницу, чтобы аж до подробностей.

Погода тоже добавляла уныния. Жара закончилась также неожиданно, как началась. Сегодня с неба сыпал мелкий дождь, а холодный ветер швырял его горстями в лица прохожим.

Толик, пока топтался в ожидании опаздывающей свидетельницы, высмотрел на противоположной стороне улицы кофейню-кондитерскую и решил, что для разговора по душам лучше места не найти. Тут тебе и тепло, и пирожные, способные любую женщину привести в умиротворенное состояние. Едва завидев Светлану, он метнулся к ней, не дожидаясь, пока светофор мигнет зеленым, и решительно увлек ее в спасительное тепло кондитерской.

Внутри было немного тесновато, но уютно. К счастью и посетителей в это время было мало. Для завтрака уже поздно, для обеденного перерыва еще рано, поэтому, кроме них со Светланой, в кофейне оказалось еще три человека. Совсем молоденькие девчушки, с размазанной дождем по щекам тушью. Сидели за крайним столиком, нахохлившись, как три мокрые пичужки. Вот кто материнские инстинкты пробуждал! Даже у Толика внутри шевельнулось что-то… не до конца понятное, но все же отдаленно напоминающее материнское. Желание обогреть и успокоить.

«Никаких баб на работе!» — мысленно приказал себе Толик и увлек свидетельницу в глубину зала, в самый угол.

С первых же секунд разговора стало ясно, что легкой жизни можно не ждать. Светлана совсем не горела желанием поговорить по душам с очередным оперативником.

— Я ведь уже все рассказала, — заявила она, едва усевшись на мягкий диванчик, и уставилась на Толика круглыми голубыми глазами. — Чего по сто раз об одном и том же спрашивать?

— Ну, выяснились новые обстоятельства, новые вопросы появились.

— Спрашивайте! — картинно вздохнула Светлана и откинулась на спинку дивана.

Легко сказать! Что толку спрашивать у девушки, которая решительно настроена не отвечать на вопросы, а картинно надувать губки и всем своим видом изображать усталость от утомительных пустопорожних разговоров. И даже кофе и пирожные, принесенные приветливой официанткой, положения не спасли. Пирожное Светлана вилочкой ковыряла, а разговаривать все также не хотела. Юлила и притворялась.

Толик отчаялся уже вывести свидетельницу на тот самый доверительный разговор, которого от него ждали в родном отделе. Прав был Боря, разговорить девушку — это искусство, доступное далеко не каждому.

Вздохнув, Толик перешел ко второй части «марлезонского балета» — спросил про Радова.

К его немалому удивлению, про прошлые чужие романы Светлана говорила гораздо охотнее, чем про события недельной давности. Начав также неохотно, она постепенно увлеклась и, разгоняясь все больше, выложила не ожидавшему такой удачи Толику непростую историю любви Киры Листопад.

Из двух сестер Листопад больше внимания всегда доставалось младшей, Дине. Так уж получилось с самого ее рождения. Девчонка родилась неспокойная, голосистая и сразу не по-детски требовательная. Трехлетняя Кира моментально перешла в категорию старших детей, от которых ждут если не помощи, то хотя бы понимания. Кира все понимала хорошо. Что маме некогда почитать ей книжку, потому что Дина не спит. Что гулять они сегодня не пойдут, потому что Дина болеет. Что Дине нужно отдать куклу, потому что сестренка маленькая… Незаметно для всех Кира утратила право на собственные желания, зато получила почетное звание «хорошей девочки».

Поиграй с сестрой, ты же хорошая девочка.

Отдай куклу, ты же хорошая девочка.

Уступи, ты же хорошая…

Соглашаться, уступать, забывать о собственных желаниях — этому маленькая Кира научилась быстро. К тому же, сестренка была красивой, как живая кукла, Кира смотрела на нее с восторженной гордостью. И родители ее хвалили…

Когда Дина подросла, роли не поменялись. Кира опекала сестру, получая неизменное одобрение родителей, Дина блистала. Она всегда была слишком красивой, слишком яркой, слишком заметной. Вот только «хорошей девочкой» ее родители никогда не называли. Для них эта роль навсегда осталась закреплена за старшей дочерью.

Подросшая Дина поначалу делала попытки заслужить родительскую похвалу, но очень быстро разочаровалась. Для этого не нужно было быть самой красивой и самой заметной. Нужно было хорошо учиться, помогать маме и безропотно отдавать игрушки всем, кто попросит. А отдавать — этого Дина не умела совершенно.

В школе ситуация стала совсем плачевной. Отличницей Кирой родители гордились, ставили сестре в пример. А Дину, ежегодно назначаемую снегурочкой на Новый год и девочкой с колокольчиком на первое сентября, никогда за это не хвалили. За что там было хвалить? За красивые глазки и хрустальный голосок? Мать, преподававшая в институте что-то невыразимо унылое, вроде истории народного хозяйства, считала, что похвалы достойны только реальные успехи. А таковыми в ее глазах были пятерки в классном журнале.

Отчаявшись добиться родительского признания, Дина начала мстить более удачливой с ее точки зрения сестре. Сначала это были изорванные тетради с домашним заданием, пропадавшая непонятно куда сменка и исправленные на двойки оценки в дневнике.

Когда Дина подросла и начала отмечать в свой адрес заинтересованные мужские взгляды, месть ее приняла другую, беспроигрышную форму.

— Она Кирюшке жизни совершенно не давала, — Светлана так увлеклась рассказом о кознях малолетней Дины Листопад, что даже про пирожное на время забыла. Смотрела на Толика круглыми глазами, в руке сжимала, как трезубец, десертную вилочку.

Толик даже отодвинулся слегка, от греха подальше. Кто их поймет, свидетелей этих, который нормальный, а с кем лучше не расслабляться. Эта вон тоже поначалу нормальной казалась, сонной даже, боялся, что расшевелить не удастся. А тут вдруг так расшевелилась — только в путь! Вилкой этой размахивает еще.

— В чем это выражалось? — осторожно уточнил у свидетельницы Толик. — Ухажеров, что ли, отбивала у сестры.

— Да не просто отбивала! Она просто видеть не могла, что у Кирюшки какие-то отношения завязываются. Вот просто корежило ее всю, если сестра кому-то нравилась. Ей эти ухажеры и не нужны были совсем, она их уводила, а потом через пару недель бросала. А попутно еще всем рассказывала, какая Кира плохая. Бывшим поклонникам в первую очередь.

— И что, верили?

— Да не особенно, — пожала плечами Светлана. — У людей же свои глаза есть, они Киру успевали узнать к тому времени. Просто, если Динка ставила себе цель кого-то увести, сопротивляться было невозможно.

Толик вспомнил сестру погибшей гражданки Листопад и согласился со свидетельницей. Сопротивляться в самом деле было бы трудновато.

— А Кира еще мягкая такая, она совсем не сопротивлялась, не боролась.

— За ухажеров не боролась? — осторожно переспросил Толик.

— За счастье свое не боролась. Ну что вы, не понимаете? Она будто заранее на все была согласна, отдавала все сестре по первому требованию. Пока Динка здесь жила, у Киры вообще никаких шансов не было личную жизнь устроить. А потом она в Москву уехала, и появился Паша.

На Пашу Кира сначала внимания не обратила. Подумаешь, еще один сотрудник в отделе продаж. Они там каждый месяц новые, только успевай зарплатные ведомости менять. Это бухгалтерия так шутила. Но доля правды в этой шутке была — «продажники» были племенем шумным, заметным и очень многочисленным. Для всех остальных они мало чем друг от друга отличались — разновозрастные «мальчики» и «девочки», целыми днями трещавшие по телефону. К ним в отдел и не заходил никто, кроме их начальника. Но кажется и он не особенно различал свою текучую гвардию. Так, человек пять-шесть постоянных, остальных и по именам не успевал запомнить. А может и не старался запоминать.

Вот у дверей отдела продаж они первый раз и встретились. Кира шла, глядя под ноги, размышляла, сходить на обед в столовую в соседнем доме, или купить в буфете каких-нибудь булок и попить чаю на рабочем месте. От булок, конечно, один вред фигуре, но на улице с утра зарядил дождь, по-осеннему нудный, и выходить совсем не хотелось. Может, не так уж вредны булки, как про них рассказывают?

Замечтавшись, она потеряла бдительность, подошла слишком близко к стене и тут же чуть не получила дверью по лбу. Из кабинета «продажников» вылетел высокий парень, хрястнул от души жалобно хрустнувшей дверью и, шумно выдохнув, заозирался по сторонам. Кира подняла глаза и обмерла. Лицо парня оказалось совершенно родным, знакомым до последней черточки: и серые глаза, и мягкий капризный рот. И слабоватый, совсем не мужественный подбородок. Она никогда не видела его раньше, но мгновенно узнала, приняла как своего, родного по крови, по духу, по каким-то неуловимым древним генам.