Своя цена

Глава 16

Май

Нехорошие предчувствия появились у Девяткина еще на втором этаже. Сверху доносились совсем не характерные для Управления Внутренних дел звуки — удары и треск чего-то деревянного.

Терзаемый догадками, он поднялся этажом выше и, дойдя до кабинета, попытался открыть дверной замок. Но ключ ему не понадобился — от прикосновения дверь легко отворилась внутрь, и Володиному взору явилась картина полного и бесповоротного разрушения.

В кабинете висело облако строительной пыли, к стене у самого входа были прислонены снятые оконные рамы с намертво прилипшими кусками серой ваты и остатками бумажных лент, которые уборщице так и не удалось до конца отчистить. Два парня в рабочих комбинезонах и респираторах бодро отковыривали ломиками подоконник.

Володя охнул и мысленно похвалил себя за привычку убирать абсолютно все бумаги в сейф. Страшно даже представить, что было бы с «делами», оставь он их на столе. Впрочем, стол и кресло были заботливо прикрыты кусками прозрачной пленки.

Однако, сам факт разрушительной деятельности парней в комбинезонах удручал по-настоящему. В кабинет даже зайти было страшно, не то что там работать. Хотя, о какой работе он думает? Какая может быть работа в такой пыли и грохоте?

Рабочие наконец заметили ошарашенного хозяина кабинета и поздоровались, не снимая респираторов. Голоса звучали глухо, как из мешка.

— Ваше крыло последнее осталось, — радостно пояснил тот что повыше и покрепче. — Всем уже давно окна поменяли, одни вы сидите, как при социализме. Щели вон какие, наверно зимой холодно.

Такая неожиданная забота, конечно, тронула, но Володю больше беспокоило, где же ему теперь работать? Получалось, что кабинета у него сегодня и нет. А может, не только сегодня. И что прикажете делать?

— А надолго вот это все? — он неопределенно обвел рукой разгромленный кабинет.

— Мы уже почти закончили. А устанавливать другие люди будут. Скоро уже должны окна подвезти, а там и установщики подъедут. К вечеру должны закончить. Да вы не волнуйтесь, — успокоил как мог парень, — они быстро устанавливают. Там же технология отработанная. Главное, чтобы окна побыстрее привезли.

Хорошенькое дело! Это получается, кабинет на какое-то время вообще может без окон остаться? Прекрасно зная, как работает в повседневной жизни любая «отработанная технология», Володя совсем не разделял оптимизма парня в респираторе. Ему-то что, он сейчас подоконник доломает и уйдет. А Володе сидеть у разбитого корыта, с дыркой вместо окна. Нет, хорошо, все же, что он «дела» в сейф запер. Черт-те что! Не кабинет следователя, а проходной двор с выставленными рамами!

Он потоптался еще какое-то время, совершенно не представляя, куда себя деть. Потом пробрался к сейфу, достал из него несколько бумажных папок, стараясь сделать это как можно быстрее, чтобы не впустить пылищу внутрь, и вышел обратно в коридор.

И куда теперь? Хоть на подоконнике располагайся.

Девяткин побрел по коридору, одной рукой прижимая к себе эти чертовы папки, в другой сжимая ручку портфеля. Портфель этот зачем-то себе завел! Здоровый, неудобный. Когда покупал, думал, что добавит себе солидности, а на деле оказалось, что купил за свои же деньги головную боль. Портфель выпирал углами, вечно попадался под ноги, куда ни поставь, да еще оказалось, что, несмотря на внушительные размеры, помещается в нем не так уж много. Видимо, все пространство занимали многочисленные внутренние кармашки и отделения для непонятно чего. Пару толстых папок положишь, и он уже еле застегивается. Нафига, спрашивается, таскать на себе эти ненужные кармашки и отделения? Володя посмотрел на портфель почти с ненавистью и пообещал себе, что со следующей зарплаты купит кожаную папку на «молнии».

Неприкаянный, он спустился на второй этаж и как-то незаметно дошел до кабинета Захарова. Может, у них пока пересидеть? Тем более, было у него какое-то дело к оперативникам…

Девяткин возник на пороге как живой укор совести. Только что про него говорили, и вот он, собственной персоной. Боря, правда, пробубнил еле слышно про что-то, всплывающее при первом упоминании, но все же взял себя в руки и изобразил, как мог, радушие.

Вид у Девяткина был непривычно растерянным. Он стоял в дверях молча, прижимал к груди портфель и какие-то папки, как погорелец. Сразу вспомнилось знаменитое «я к вам пришел навеки поселиться», и Димыч против воли разулыбался.

Словно в подтверждение Девяткин вздохнул и пожаловался:

— У меня там окна вставляют. Пластиковые. Всем уже поменяли, только наше крыло осталось. Так что, я сегодня без кабинета.

— Ну… присаживайтесь, — Димыч махнул рукой на свободный стол. — А я как раз к вам собирался, документы занести по делу Листопад.

Девяткин не стал ждать повторного приглашения, быстренько юркнул на предложенное место, покрутил головой, соображая, куда пристроить портфель. Потом почему-то вздохнул горестно и поставил его на пол, у стеночки.

— Что за документы? — спросил он, заметно оживившись.

— Ну по поводу ее ребенка. Там выписка из истории болезни, заключение комиссии. Ну и в ЗАГСе выписку из книги регистраций взяли. А то неудобно к ее родителям сейчас соваться с вопросами, кто отец ребенка.

— И кто там отец?

— Да нет там никакого отца. Не указала она никого. Прочерк стоит в свидетельстве о рождении.

Димыч положил перед следователем несколько листов и отошел. Предоставляя тому возможность самостоятельно все изучать. Девяткин, однако, был настроен пообщаться. А может, ему неудобно было молча занимать стол в чужом кабинете.

Он пробежался глазами по первому листу — выписке из истории болезни пятилетнего Петра Листопада — и поднял умоляющий взгляд на Димыча.

— Я в этих медицинских терминах, если честно, совсем ничего не понимаю. С детства к врачам отношусь с недоверием. Кто эти выписки брал? Вы ведь с врачом беседовали? В чем там суть?

— Беседовал, — согласился Димыч. — Только я ведь тоже в этих терминах не понимаю ничего. Попросил, чтобы написали подробно. Но если в двух словах, то ребенок у гражданки Листопад особенный. Какое-то там органическое поражение мозга еще во время беременности произошло. То ли генетический дефект, то ли инфекция — врачи, по-моему, сами толком не понимают. Но в общем, ребенок сразу был такой… не совсем обычный.

— Да дураком он родился, — подал голос мрачный Боря. — Чего тут рассусоливать? Ему пять лет уже, а он говорить толком не научился.

— Ну да, — кивнул Димыч. — Врачи говорят, что с таким диагнозом дети считаются необучаемыми, их даже в коррекционные школы не берут. От большинства родители отказываются, а Листопад решила побороться, как видно. Не только в интернат его не сдала, но и занималась с ним. Это мне соседка рассказала, она всю жизнь рядом живет и семью эту хорошо знает. Говорит, Кира очень ответственная, в какой-то центр сына возила на занятия, в бассейн, дома с ним занималась. И вроде он получше стал. По крайней мере, с Кирой он общался как-то. Врач, с которой я разговаривал, сказала, что такие дети, хоть и считаются официально необучаемыми, при должном уходе могут чему-то самому простому научиться. Только таких родителей, как Кира Листопад мало, кто за проблемного ребенка до конца бьется.

— Может, она вину свою перед ним пыталась загладить? — предположил Толик.

— Какую вину? Говорят же тебе, это генетическое скорее всего, никто тут не виноват. Просто не повезло.

Димыч схватил со стола сигареты и вылетел из кабинета, хлопнув дверью.

Боря покачал головой и пояснил Девяткину:

— У него жена беременная, через три месяца рожать. Вот он и переживает теперь. Не надо было, конечно, ему к докторам ездить. Надо было Толика отправить, он бездетный у нас и не такой впечатлительный.

— Чуть что, сразу Толик! — вскинулся бездетный рыжий страдалец. — Я и так везде ношусь, с подружками этой Листопад разговариваю. В ЗАГС вот тоже я ездил. А вы думаете, с тамошними тетками легко договариваться? Уперлась, как баран! Дубликаты, видите ли, они выдают только по запросу родителей ребенка. Я ей объясняю, что мне он нужен как раз, чтобы узнать, кто там родители, а она на своем стоит, как будто государственную границу охраняет. Еле уболтал.

— Молодец! — похвалил его Боря, но как-то ехидно.

— Да чего молодец-то? Толку все рано никакого — вместо отца прочерк. Отчество как у матери, наверное, по деду дали, отцу этой Листопад. Так многие делают, кто без мужа рожает.

Девяткин молча кивал, глядя в лежащие перед ним документы.

Потом вдруг замер и поднял на оперов ошеломленный взгляд.

— Так вот же, — сказал он растерянно, тыча пальцем в страницу. — Как же вы говорите, что толку нет.

Толик с Борей вытянули шеи, но со своих мест не поднялись, постеснялись.

— А что там? — спросил Толик осторожно, готовясь к новой взбучке от начальства. Что там углядел зануда-следователь, ускользнувшее от его взгляда?

— Ну вот же, в графе «мать», — Девяткин не дождался, чтобы опера оторвали задницы от стульев, но терпеть дальше не мог и прочитал вслух. — Черным по белому же написано! Листопад Дина Владимировна.

— Кира Владимировна, — машинально поправил Боря.

— Да нет, господа офицеры! Не Кира. В том-то и дело, что матерью ребенка почему-то записана младшая сестра.