Своя цена

Глава 19

Апрель

Павел гнал по затягивающимся паутиной сумерек улицам, наклонившись вперед и до рези в глазах всматриваясь в неровный асфальт городской окраины. Страх и паника гнали его как можно дальше от центра, заставляли выбирать узкие переулки и проезды между промбазами. Он шарахался от слабого света фонарей в самые темные закутки, не думая, куда едет. Просто подальше от центра города, от освещенных дорог и от картины недавней бойни. Вглядываясь пристально в лобовое стекло, он старался лишний раз не моргать, чтобы не видеть снова и снова под закрытыми веками окровавленное лицо усатого дядьки. Глаза болели, руки, вцепившиеся в руль, онемели от напряжения. Он слышал только собственное прерывистое дыхание и стук сердца у самого горла. Иногда сквозь них пробивались стоны раненого Хохла.

Вообще, этот отморозок оказался на удивление нежным. Всю дорогу он то орал, то стонал, то жалобно матерился, виня судьбу в случившейся «непрухе». Павел в глубине души надеялся, что рано или поздно он заткнется, ослабев от потери крови. Или, может, сознание потеряет. Но Хохол оказался живучим. Поначалу он еще пытался командовать, куда поворачивать, вспомнив, что он тут главный. Потом понял, что Павел все равно едет по одному ему известному маршруту, и полностью переключился на собственные незавидные ощущения.

Знал бы он, что никакого маршрута нет! Павел выбирал направление интуитивно, как раненый зверь, ищущий безопасную нору.

Опомнился он в каком-то гаражном массиве, огромном, в десять или двенадцать рядов, уходящих куда-то в непроглядную темень горизонта. Фонари висели только у въезда и освещали совсем небольшой пятачок. А дальше надежда была только на фары. Очень хорошо! Как раз то, что им сейчас нужно.

Он включил ближний свет и поехал медленно между двумя рядами. Дорога была так себе: мало того, что в ямах, так еще вытаял из-под снега всякий технический хлам, который находчивые автовладельцы ленились зимой носить к мусорке. Один раз он чуть не въехал в кучу гнилой картошки почти посредине проезда. Простые люди, что ни говори.

— Где это мы? — насторожился на заднем сиденье Хохол. — Куда приехали?

— Не знаю. Потом разберемся. Главное, что тут нет никого, можно переждать.

— Какое пережидать?! Валить надо, и поскорее.

— Надо сначала решить, куда валить, — отрезал Павел, прижимаясь к недостроенному боксу в конце ряда. Дальше был небольшой пустырь, превращенный в совсем уж свалку.

Он заглушил двигатель, погасил фары и вышел из машины. Сырой апрельский воздух моментально пробрался под расстегнутую куртку, заставил поежиться. Окружавшая темнота пахла талым снегом, машинным маслом и еще чем-то, еле уловимым. Тревожным.

Павел достал из багажника аптечку, и сунулся на заднее сиденье к Хохлу.

— Раздевайся, перевязать надо.

Тот начал стягивать куртку, неловко вывернув левую руку. Павел потянул за рукав, стащил промокшую насквозь одежду.

Шея и левая сторона груди Хохла были залиты кровью. Под курткой оказалась тонкая майка, бывшая когда-то белой. Сейчас, в неверном свете автомобильного светильника пятно на груди казалось совсем черным. По краю оно уже начало подсыхать, схватывалось ломкой коркой.

— Куда тебя ранило-то? — Павел никогда раньше не перевязывал огнестрел и немного растерялся. Да если честно, он вообще до этого никого и никогда не перевязывал, как-то не доводилось. Всегда находился кто-нибудь более умелый. Да и ранения были совсем несерьезные, максимум порезы.

Хохол тронул рукой шею рядом с плечом и поморщился.

— Здесь где-то. И в руку еще, кажется. Он два раза успел, сука.

Павел оттянул ворот майки и действительно увидел небольшое отверстие с запекшейся по краям кровью. Как маленький кровавый кратер, из которого все еще толчками вытекала липкая струйка.

Мало что помня, он все же разорвал упаковку перевязочного пакета, плотно прижал к ранке и начал бинтовать прямо поверх майки. Хохол стонал и морщился, однако шею подставлял, не трепыхался. Кроме Павла ему сейчас надеяться было не на кого.

Рана на руке, чуть повыше локтя оказалась совсем пустяковой, видимо, пуля прошла скользом. Для очистки совести Павел замотал ее бинтом, помог Хохлу надеть обратно куртку.

Теперь нужно было решать, как быть дальше. Хохол, воспрявший духом после перевязки, переместился на переднее пассажирское сиденье, баюкая здоровой правой рукой перебинтованную левую. От потери крови, а может от резко похолодавшего воздуха из открытого окна, его заметно трясло в ознобе.

— Давай, заводи, поехали, — велел он.

— Куда?

— Поехали, я скажу, куда.

На Павла вдруг навалилось такое ватное равнодушие, что казалось, выстрели сейчас у него над самым ухом, он и не пошевелится. Не хотелось ни о чем думать, и тем более никуда ехать. Хотелось откинуться на спинку сиденья, закрыть глаза, только чтобы не возникали в голове изуродованный усатый и мертвый светловолосый парнишка, оказавшийся так некстати внутри броневичка.

— Чего ты тормозишь? — не унимался Хохол. — Поехали, я покажу.

— Тебе в больницу надо, — сказал Павел лениво.

— Какая нахрен больница?! У меня же огнестрел, они сразу в ментовку отзвонятся.

— У тебя, похоже, пуля в плече сидит, надо вытаскивать.

— Поехали, там и вытащим.

Павел понял, что просто так Хохол от него не отстанет. Так и будет зудеть над ухом, пока не услышит хоть какой-то ответ.

— Куда ехать-то? У тебя план есть? Нам сейчас на этой машине кататься не стоит, наверняка кто-нибудь запомнил там, у магазина.

— К корешу моему поедем. Там отсидимся какое-то время. Правда, придется с ним деньгами поделиться, не без того.

Деньги! Как же он забыл? Со всей этой адской суматохой он совсем выпустил из виду два инкассаторских мешка, которые валялись сейчас на полу за его сиденьем. Ведь ради этого все и затевалось, а потом как-то отошло на задний план.

Деньги, вот о чем ни на секунду не забывал Хохол.

Павел посмотрел на сидящего совсем близко подельника и по спине пробежал противный липкий холодок. Стало ясно, что Хохол, лишившийся своих корешей, не захочет делиться с приблудным водилой. Кто ему Павел? Лох, которого они наняли на один раз, и с которым изначально не собирались делиться добычей. Если раньше он еще уговаривал себя, что ничем не хуже того же Сани, то теперь понял совершенно ясно, что он практически покойник. Это только вопрос времени. Причем, времени совсем недалекого.

— Слушай, Хохол, — сказал он медленно, положив руки на руль и глядя в темное лобовое стекло. — Я не поеду к твоему корешу. Ты и сам до него доберешься, раны у тебя не тяжелые. Ты вон и оклемался уже почти. Давай здесь деньги поделим и разбежимся. По одному мы скорее уйдем, а вместе попадемся точно. Нас ведь двоих искать будут.

Он говорил, все так же глядя прямо перед собой, нес всякую чушь, в которую и сам-то не особенно верил.

Говорил, и боялся взглянуть на Хохла. Потому что точно знал, что увидит у того на лице. Собственный смертный приговор.

Поэтому даже и не удивился, когда повернувшись, наконец, к сопевшему совсем близко Хохлу, увидел направленный на себя ствол «макарова».

Интересно, сколько там патронов оставалось у Сани?

В том, что покойничек расстрелял не все, он не сомневался. Не может быть, чтобы так повезло. А он все же лошара. Не нужно было бросать пистолет вместе с мешками. Ему он тогда мешал. А Хохол вот подобрал, хоть и изображал умирающего лебедя.

Выстрел он сильнее услышал, чем почувствовал. Грохнуло так, что моментально исчезли все звуки, даже шума крови в ушах слышно не было. Грохот — и сразу давящая, ошеломляющая своей абсолютностью тишина.

И только через пару секунд вспыхнула горячая боль в животе, проникая, ввинчиваясь все глубже, к самому позвоночнику.

Не видя ничего сквозь выступившие слезы, Павел махнул перед собой наобум рукой, выбил пистолет из заметно ослабевшей хохловской руки.

Тот зарычал, как бешеный зверь, и ринулся поднимать выпавшее оружие.

Павел тоже резко наклонился вперед, ударившись лбом о руль, и зашарил под ногами.

Найти пистолет первым — его единственный шанс на спасение.

Пистолет никак не попадался, и они уже вдвоем рычали в бессильной злобе, сталкивались руками, шаря по грязному резиновому коврику…

Вдруг Павлу в ладонь ткнулось из-под самого сиденья что-то теплое, пластиковое, совсем не похожее на вожделенный «макаров».

Нож! Как же он забыл про него?!

Рукоять сама собой удобно легла в ладонь (Нет, правильно он его тогда купил, как знал!), и Павел, торопясь, махнул снизу вверх широким полукругом, вкладывая в этот безыскусный, в сущности, удар все свое желание спастись. Всю свою надежду.

В ту же секунду он почувствовал на лице струю чего-то теплого, и следом услышал, как дико заорал Хохол.

Стараясь спастись и от этого крика, и от своих ожидаемых кошмаров, он махнул рукой с зажатым ножом еще раз. И другой, и третий.

Бил, не видя, куда, пока не заломило плечо. И только после этого поднял глаза.

Хохол завалился на спину, сползал головой по не закрытой толком дверце, пытаясь руками зажать пах. Сквозь пальцы его сильными толчками била ярко-алая кровь, заливая и без того уже красный салон машины. Под ногами натекла порядочная лужа.

«Сколько же в нем крови?» — подумал машинально Павел, глядя почти равнодушно на стремительно бледнеющего Хохла.

Тот уже не орал, только беззвучно шевелил бескровными губами.

Павел провел рукой по лицу, там, куда брызнуло теплым, и теперь тупо разглядывал ладонь, испачканную ярко-алой кровью. Как на детском рисунке — веселенький такой чистый цвет.

Он вышел, пошатываясь, из машины и почувствовал предательскую слабость в ногах. Когда поднимался с сиденья, живот опять резко зажгло, запульсировало болью, с каждым толчком все нарастая.

Он тронул осторожно живот. Свитер был мокрым. Посмотрел на ладонь — яркая кровь смешалась с более темной, привычной.

— Вот сволочь, — бессильно прошептал он. — Убил все-таки.

Да нет, пока не убил. Рано ему еще себя хоронить. Теперь особенно обидно будет сдохнуть, да еще здесь, в чужих гаражах, на фоне вонючей картофельной кучи.

Он обошел машину, держась одной рукой за живот, а второй опираясь на капот. Открыл пассажирскую дверь и выволок подмышки вялого, но еще живого Хохла. Бросил его на землю и побрел обратно, поменяв руки. Каждый следующий шаг давался тяжелее предыдущего. Но нет, ему нельзя здесь оставаться. Пусть Хохол в одиночку корчится возле чужой помойки.

В машине он пошарил в аптечке, ни на что особенно не надеясь. Так и есть, все бинты и стерильные пакеты он извел на этого козла. Надо было сразу его выкинуть и уехать, а не корчить из себя доктора Айболита. А теперь как быть?

Впрочем, у него бы все равно не хватило сил себя перевязать, он слабел с каждой секундой.