Светлейший князь

Глава 16

Закончив стекольное совещание, мы с Петром Сергеевичем принялись осматривать наш строящийся завод. План был возвести крышу на деревянных опорах, затем деревянные стены. Всё под одной крышей. Василий Иванович только начал показывать выполненные работы как на взмыленной лошади прискакал посыльный из Усинска.

Гвардейцы Мирского острога заметили каких-то людей, медленно идущих по тропе по нашим следам, а капитан Пантелеев нос к носу столкнулся с пограничным разъездом на выходе пограничной тропы в долину.

— Фома Васильевич, Ванча сегодня должен вернуться?

— Должен, ваша светлость. Мы с ним договорились о сигнале срочного возвращения, цветной дым.

— Зажигайте, он мне нужен срочно, — распорядился я.

Ванча появился через полчаса, он оказывается и так уже возвращался. Ожидая его, я переговорил с кузнецами. Сейчас меня больше всего интересовал вопрос нашей боеготовности.

— Всё что могли, сделали: пушки, ружья и вообще все оружие отремонтировали, для Ванчи пятьдесят наконечников приготовили, — доложили кузнецы.

Через два часа я с Ванчей был в Усинске. Там меня ждал лейтенант Шишкин с двумя десятками гвардейцев готовых к маршу.

— Докладывайте, лейтенант.

— Разъезды Мирского острога посещают сторожевой пост на хребте каждые три дня. Чаще нет необходимости. Два дня назад разъезду показалось какое-то движение на тропе, по которой мы шли, — Шишкин докладывал четко и быстро. — Вечером разъезд отправил посыльного в острог и выдвинулся по тропе на разведку. По тропе идут человек сто пятьдесят: мужики и бабы с детьми. Один из наших гвардейцев с Волги, говорит мордва это какая-то. Оружия у них нет, лошадей то же, по всему сильно бедствуют. Нашу разведку не обнаружили.

— Понятно. А на Иджиме что? — встреча с пограничным разъездом волновала меня намного больше.

— Только мы подошли к месту, где тропа через брод на Усе идет, как из леса выезжают казаки, пограничный разъезд. Помните парламентера на Большом пороге? — я молча кивнул. — Так вот, он теперь старший урядник. У казаков большая нехватка людей, особенно командиров. Поэтому разъезд всего десяток. Обычно не меньше пятнадцати. Мы друг друга сразу признали. Ус казаки переходить не стали. Хотят поговорить с вами, сказали крови не хотят.

— Почему со мной, а не с капитаном? — как говориться интересное кино.

— Урядник сказал, что у него полномочия договориться с нами и он хочет беседовать с нашим атаманом, — усмехнувшись ответил Шишкин.

— А что капитан на атамана не тянет? — удивился я.

— Урядник не дурак. Он вас еще там, у порога приметил, даже спросил, как к вам обращаться.

— Сам что думаешь? — я решение принял сразу, но мнение лейтенанта мне надо было знать.

— На Мирском сержантом Василий Пуля. Он башковитый по жизни и в ратном деле не промах. Справиться если что. Острог более-менее они построили и две пушки есть. С казачьим разъездом сначала надо решать.

На восходе солнца следующего дня, я с Шишкиным и Ванчей выехали из леса напротив брода через Ус. Капитан Пантелеев с тремя гвардейскими десятками скрытно расположился сзади нас в лесу с двумя заряженными пушками и четырьмя штуцерами. Казачий разъезд расположился на большой поляне метрах в двухстах выше по течению. Около брода у небольшого костра дежурили два казака. Завидев нас, они вскочили и поскакали к своему лагерю. Там нас тоже заметили и все казаки, не мешкая, направились к броду.

Я это оценил как хороший знак, хотя надо сказать никаких плохих предчувствий у меня не было. Товарищ Настродамус молчал.

Казачий разъезд, подъехав к броду, спешился и урядник в одиночку стал переходить Ус. Брод здесь был довольно глубокий, не меньше метра, шириною с добрую сотню, да и течение не отличалось спокойствием. Но урядник сразу видно человек был десятка не робкого, сильная и хорошо обученная лошадь достаточно легко преодолела брод.

Подъехав метров на десять, урядник снял свою папаху:

— Здравия желаю, ваша светлость! — добрый знак, что светлостью назвал.

— Здравствуй, урядник.

— Ваша светлость, я один на один хочу говорить, — попросил казак.

Шишкин и Ванча по моему знаку отъехали метров на тридцать к лесу, шум реки на таком расстоянии уже заглушал речь.

— Поход вашего отряда тут все перевернул, — урядник говорить начал сразу, только мои спутники начали отъезжать. — Здесь не Россия. Во всем Красноярском уезде казаков меньше, чем вас. Каким-то чудом вы тихо дошли почти до Барнаула, проводники у вас видать были хорошие. А потом вы решили освободить своих сообщников и стали нападать на заводы. После этого вас стали преследовать казаки и отряды заводского батальона. Надо было быстро уходить, а у вас раздоры начались. Нам на подмогу даже солдатская команда из Омской крепости подоспела. Командовать всем этим войском командующий Колыванской линии поставил целого полковника. Если бы не проворовавшийся премьер-майор Омской команды, вас бы перебили на Большом пороге.

Вот что я не ожидал услышать от урядника, так это рассказа о походе отряда по Алтаю. Хотя эта информация для меня была очень ценной и я слушал рассказ очень внимательно.

— Из-за побега капитана Пантелеева, Омская команда осталась на месте и вы смогли переправиться через Енисей. А там против вас оказалась сборная сотня со всего уезда, да нас полтора десятка. Мы успели переправиться через Енисей ниже порога. Почти все казаки и заводские отряды, преследовавшие вас до Енисея, занялись теми, кто от вас откололся, никто из них не ушел, — я никого не знал из ушедших, да и отзывались о них в отряде не добро, но как-то горько было слышать о их гибели.

— А вам удалось уйти. Красноярские казаки, да и командиры у нас, воины еще те оказались. После двух боев я старшим остался. Мои казачки проследили, — тут он мне Америку не открыл, Ерофей их засек на тропе, — как вы в тайгу по тропе ушли и я решил вернуться в Саянский острог. А там нас уже ждали, — урядник сделал паузу, огладил бороду и дернул плечами.

— После нашего возвращения в острог было следствие. Допросили всех, некоторых с особым пристрастием. Меня бить не стали. Неделю сидел в погребе на одной воде, один раз краюху хлеба дали. Потом меня привели к какому-то старику, весь седой, худой как щепка, — опять пауза и дальше урядник стал говорить медленно тщательно подбирая слова. — Он мне говорит: расскажи, как все было и про капитана Пантелеева тоже. А голос тихий такой, только от него холодный пот прошибает. Я как на духу ему все рассказал. Старик меня выслушал и говорит, воры, казнокрады и дураки поехали в Петербург в железах, — казак усмехнулся. — Но капитан Пантелеев все равно преступник. Бывший бергмейстер Маханов и монах тоже. Тот неведомый, который был с Пантелеевым, вдвойне, потому что мы не знаем кто он.

Урядник замолчал, но я видел и чувствовал, что он еще не всё сказал, а самое главное, слушая урядника, я начинал чувствовать, как моего собеседника начинает захлестывать какая-то звериная ненависть к тем, кому он служит.

— Я вижу, урядник, ты тех, кому служишь, любишь как собака палку. Дай тебе волю, ты их всех на пики поднимешь, — специально жестко сказал я.

Урядник низко склонил голову, буря в его душе стала стихать. После паузы урядник продолжил:

— Ты, говорит он мне, поедешь старшим пограничного караула. Если они ушли на Ус, то найдешь их там и поговоришь с ними. Пантелеев говорит, не дурак и знает, что у нас сил мало, особенно сейчас, — Ерофей молодец и правда не дурак. — Не дай Бог китайцы или опять какие-нибудь джунгары там полезут. Так вот, ваша светлость, если вы закроете проход через долину непрошенным гостям с юга, то вас трогать не будут. А если через два года будете платить дань, — урядник замолчал, несколько секунд смотрел мне прямо в глаза, — четверть пуда золота, то и простят. Караулов в этом году больше не будет, на следующий год караул поедет, как только снег сойдет. С ним передадите окончательный ответ.

Урядник опять замолчал. На этот раз он молчал намного дольше.

— Если я с вами не договорюсь, меня ждет нерчинская каторга, — теперь урядник говорил как-то обреченно, явно не надеясь на свой успех. — А ежели договорюсь и узнаю, кто ты князь, то отпустят меня с семьей на Дон. Я, ваша светлость, из донских казаков. И чин хорунжего мне обещан.

— А что будет, если я скажу нет?

— Империя найдет управу, — скривился урядник. — В покое вас не оставят.

— Как тебя звать?

— Панкрат Рыжов. Годов мне двадцать пять. Я из донских казаков. Отец мой перешел дорогу сыну войскового старшины. Первая красавица станицы отца предпочла. Мать моя в родах умерла, — казак улыбнулся доброй детской улыбкой. — У меня есть сестра, она старше меня на год. Мой дед в Персидском походе спас гвардейского офицера. Его дочь Наталья Петровна стала крестной моей матушки. Отец нас с сестрой к ней отправил, когда в поход уходил и погиб при Гросс-Егерсдорфе. Наталья Петровна стала нам вместо матери, — казак говорил так, как говорят о матери, видно было что ту женщину он любил сыновьей любовью. — Грамоте и письму обучила. Сестру она выдала за своего племянника. А я в восемнадцать на Дон вернулся.

Панкрат опять замолчал, я видел, как трудно ему дается рассказ о себе.

— Да только вот не знал я, что за отца мне мстить будут. Я на войне с турками побывал и меня за мои заслуги два года назад записали в одну из сотен, которые отрядили охранять бунтовщиков, когда их в Сибирь погнали. В урядники правда произвели, — Панкрат ухмыльнулся, покрутил головой. — Когда сотня отправилась обратно на тихий Дон, наш хорунжий с полусотней остался здесь. И я в их числе. Здесь я уже полтора года, в пограничные караулы два раза ходил. По пьянке хорунжий сказал, что не судьба мне из Сибири вернуться. Посоветовал жениться.

— Женился? — спросил я.

— Три месяца назад.

— А жена кто? — у меня появилось предчувствие, что казак этот не спроста нарисовался.

— Дочь маркшейдера Колыванских заводов. Когда мы пригнали каторжных, она подошла к ним воды дать. Наш хорунжий на неё плетью замахнулся, — урядник гортанно хохотнул, с разу видно ситуацию ту ему было вспоминать приятно. — Так она плеть перехватила и с лошади его сбросила. Лихие казаки у нас будут. Она же мне сразу приглянулась, — Панкрат стал похож на кота облизывающегося перед сметаной. — А тут я к ним на завод по делу приехал, но и шутейно замуж её позвал, а она в ответ говорит, сватов засылай.

— Хорошо. Ответ я тебе сейчас дам, — теперь паузу сделал я. — Если нам не будут палки в колеса ставить, то границу мы через год закроем. Я, князь Григорий Крылов. Золото через два года будет. Только одно условие будет: тем, кто к нам идти будет — не препятствовать. Такой ответ устраивает?

— Устраивает, — урядник кивнул и продолжил про другое. — У нас было два хорунжих. Наш и хорунжий с Красноярска. Он тоже из донских. Когда мы в вашу засаду попали, наш хорунжий с одним казаком берегом Енисея уходить стали. Убитых казака и хорунжего мы на берегу нашли. Горевать по хорунжему никто не стал. Хорунжий этот из яицких был. Поговаривали, что бунтовщики всю его семью порешили. Правда или нет, не знаю, но слышал, как он говорил, что один как перст на земле. У нас этот хорунжий был с полгода. Слава за ним плохая шла, зверствовал очень, когда каторжных гнали. Звали его Игнат Пчелка, — мне было не понятно зачем он все это рассказывает.