На Запад!

– …Замысел немцев, я думаю, мне понятен, князь. – Сотник напряженно вглядывался в набросанную схему построения противника. – Они уже сейчас лишили нас возможности всякого серьезного маневра и заставляют бодаться с их пехотой, причем пехоты у них гораздо больше, чем у нас, и подавляющая ее часть весьма неплохо вооружена, а также она имеет хорошую броню. Мы хоть серьезно и уступаем немцам в ее численности, но, конечно же, не дрогнем и будем стоять на своих рубежах насмерть. Правда, потери у нас будут просто огромные, и говорить о продолжении каких-либо действий в ближайшие годы мы не сможем. Ибо потеряем свое лучшее служивое ядро, как когда-то это уже было на Калке. Я уверен, что на таких вот позициях это будет кровавое и затяжное сражение.

– Согласен, – глухо сказал Ярослав, вглядываясь в расписанную на скорую руку карту. – И что же ты предлагаешь делать, Андрей Иванович?

– А давайте мы немного подыграем противнику, князь? – предложил тот. – Пусть немцы думают, что мы приняли навязанные ими правила боя, а сами же их в итоге переиграем.

– Так, так, а ну говори, что ты опять задумал? – Князь с прищуром посмотрел на командира андреевцев. * * *

Пешие отряды выходили из леса и выстраивались на лед. В центре встали три сотни Ярла Биргена. Справа от шведов заняли позицию спешенные ветераны Обережного эскадрона во главе со своим командиром Игнатом Ипатьевичем. Левее их построилась тысяча новгородского ополчения. Тут же рядом пристроились и псковичи, пришедшие с Мартыном, и те ополченцы, кто пожелал участвовать в походе, из самого этого города. С краю общего построения встали все пластуны и судовая рать. Орудийная дружина и курсанты воинской школы расположились позади. Им предстояло прикрывать пехоту своим стрелковым и снарядным боем.

– Дядька Егор, а куда это у вас повозки отходят? – крикнул стоявшему возле онагров командиру дальнеметной сотни Оська. – Вроде же все время снарядный припас они должны к вам подвозить? А это прямо так споро рванули от вас, что аж снег из-под копыт коней полетел!

– На кудыкину гору! – огрызнулся Угримович. – Ты, Оська, вон, лучше свой реечник потуже взведи, чем глядеть, кто и куда едет. А то ведь немцы уже построение свое на льду заканчивают.

Действительно, напротив русских рядов строилось огромное, девятитысячное войско противника. Впереди в одну длинную линию сбивалась легкая пехота угандийцев, латгалов и местного немецкого ополчения. Позади них выстраивались уже две тысячи тяжелых пехотинцев епископа дерптского и леальского Германа и Ордена меченосцев. Сюда же поставили и спешенных русских беглецов. Как ни противился этому Внезд Водовик, Борис Негочевич и вся беглая псковская старшина, однако епископ с предводителем объединенного войска были неумолимы.

– Лояльность нужно завоевывать кровью, иначе кому вы здесь нужны без своих городов, да еще и отвергнутые людьми?! – таков был их ответ.

Просьбу участвовать в битве в конном строю они тоже отклонили.

– Нам нужна пехота! – прорычал рыцарь Леонард. – Конницы у нас и своей в достатке. Берите щиты и копья. Вставайте с нашими тяжелыми пешими воинами и считайте, что вам еще повезло. Угандийцы и латгалы вообще пойдут в самых первых рядах!

– Все как мы и думали, монсеньор! – кивнул на видневшиеся ряды русской рати рыцарь Леонард. – Мы навязали им свои правила сражения, их позиция перед нами заведомо проигрышная. Там, позади их пехоты, вы можете и сами наблюдать конные отряды, а еще они стоят дальше в лесу, прикрывшись от нашего взгляда деревьями. Излюбленный прием всех русичей – это удар большой конной массой из засады. Но тут у них это уже не сработает. Им просто негде развернуться в этом неудобном для конницы месте. Мы вначале опрокинем их пехоту, а потом на ее же плечах ворвемся в лес и вырежем там всю увязшую в снегу кавалерию. * * *

– Давыд Мстиславович, вы шибко-то не прячьтесь, нет-нет, а пусть выступают из-за деревьев ваши люди, – поучал торопецкого князя Сотник. – Где-то с вестовым пусть десяток вдруг из-за деревьев выскочит. Где-то полусотня переместится по опушке и затем опять вглубь леса зайдет. Пусть со стороны кажется, что там, в лесу, большая конная сила хоронится. Может, зря вы здесь остались? Лучше бы с Ярославом сообща пошли?

– Там мой сын, Андрей! – кивнул князь в сторону рядов курсантов. – Я бы и сам с ним там встал, но и так ладно. Если что, так хоть смогу своей дружиной поддержать пехоту.

– Да, на их твердость и на вашу доблесть сейчас только одна надежда, Мстиславович, – согласно кивнул Сотник. – Если мы устоим перед натиском неприятеля и коли дадим нашей коннице время для развертывания, то победа тогда будет точно за нами. Ну а если нет, то… – и он махнул рукой. – Я даже и думать об этом не хочу. Двум степным сотням и вашей дружине только и есть здесь место. Постарайтесь помочь пехоте.

Со стороны Дерпта затрубили сигнальные рога, и ряды противника, стоявшего напротив, качнулись. С тихого шага, постепенно ускоряясь, угандийцы и латгалы с воинственными криками двинулись вперед.

– Заряжай! – крикнул командир орудийной дружины. – Онагры и пушки, навесом огонь!

Стоявшие возле самой опушки на небольшой возвышенности орудия ударили над головами своей пехоты первыми. Стальные мячи вылетели за семь сотен шагов в сторону приближающегося неприятеля. Через двадцать ударов сердца взревели пять онагров и послали следом за ядрами свои зажигательно-взрывные снаряды. Впереди над приближающимся неприятелем грохнули разрывы, и вниз, на людские тела, полетела металлическая обрезь и горящие капли смолы. До этого момента бело-голубой лед окрасился черными подпалинами и красным.

– Самострелы, товсь! – прокричали командиры сотен. Все воины, у кого они были, взяли их на изготовку.

– Бей! – и в двух сотнях шагов от русских рядов множество пехотинцев врага рухнуло на лед.

– А-а-а! – заорали медведями вирумцы, латгалы и немцы-ополченцы, ринувшись бегом вперед. Вот они, ряды тех, кто их убивал! Руби, круши и коли русских!

– Лучники, бей! – и в набегавших ударили сотни стрел.

– Щиты стенкой ставь! Копьем коли!

Три с половиной тысячи легких пехотинцев с яростным воем сблизились с русскими, и раздался громкий хруст и скрежет. Копья и секиры, мечи и палицы ломали древки и щиты, раскалывали и рубили головы и тела, отсекали конечности. Начался вязкий ближний бой.

– Хорошо! Очень хорошо! – радовался Леонард. – Это как раз то, что нам и надо! Для начала мы связали русскую пехоту своею легкой. А вот теперь два клина тяжелой пробьют ее с боков и потом рассекут на части. Выводите пеших латников! Наша конница пойдет следом!

«Бум! Бум! Бум!» – била в щит Местка секира чудина. Аж ладонь, удерживающую его рукоятку, отшибало от этих резких ударов. Рядом с чудином орудовал и немец-копейщик, который один раз даже умудрился ткнуть каленым острым железом русского ратника в плечо. Если бы не его кольчуга, то конец бы пришел быстро, порвал бы наконечник плоть и жилы до кости, и потом раненый истек бы кровью, но и так, без этого пробоя, приложило его весьма неслабо. Плечо зудело, и орудовать мечом было непросто. Одна сейчас оставалась надежда – на крепость щита да на верных товарищей. Рядом в стенке стоял длинный Варлампий и Ефимка.

«Бам! Бам!» – ударила секира, и здоровая щепка, отколотая от щита, звякнула по шлему.

– Ефимка, прикрой! – крикнул Месток и надавил на щит, как его учили под Нарвой.

«Хлесь!» – широкое лезвие секиры скользнуло по дереву, и ратник, чуть открываясь, рубанул чудина. Меч распорол его черный бараний полушубок и вошел с хрустом в тело. А справа Местка уже прикрыл щитом его сосед. Стало чуть легче, только продолжал колоть копьем немец. Но это уже было не так страшно. Теперь можно было и немного выдохнуть. * * *

– Легкая пехота немцев с нашей сцепилась! Вдали два клина тяжелой выстраиваются! – крикнул сидящий на сосне дозорный.

– Давайте! – крикнул Василий и пронзительно свистнул. Полусотня пластунов ударила из луков и самострелов по тому небольшому отряду дерптцев, что прикрывал завал. Не пробило сердце и три десятка раз, как со всеми ними там было покончено.

– Обозных сюда! Бы-ыстро! – прокричал тысячный.

Два десятка саней подлетели к завалу и с рук на руки вовнутрь его начали передавать мешки с порохом.

– Быстрее, быстрее, братцы! – торопил работающую здесь сотню обозных Василий. – Там на льду наши насмерть стоят. Быстрее нужно!

– Лавр Буриславович, разгружайте последние, а я к князю на доклад, – и он, запрыгнув на коня, поскакал туда, где стояла длинная колонна всадников. – Ярослав Всеволодович, двое саней только разгрузить осталось, еще чуть-чуть – и можно уже будет шнур запаливать!

– Рано, рано еще пока, Василий, – покачал тот головой. – Пусть немцы увязнут поглубже, а их латная конница растянется и бок нам подставит. Хорошая тут позиция для удара, не зря же они этот выход на лед так вот завалили. Если мы сейчас поспешим, то всю задумку твоего бати сорвем. Жди сигнала, Василий, у меня на больших соснах аж целый десяток сейчас сидит и выглядывает.

Два клина немецкой тяжелой пехоты подходили к месту боя твердой размеренной поступью. Вот, приблизившись на пару сотен шагов, они ускорились и, расталкивая своих легких союзников, яростно взревели.

– Давят, давят ироды! Держимся, братцы! – кричал Мартын. Его голос тонул в грохоте боя, там, где рубились сейчас тысячи стальных клинков. Где слышались победные крики, вопли боли, радости и отчаянья.

Немцы теснили русскую рать. Хорошо защищенные броней, они были менее уязвимые, чем их легкие пехотинцы. Строй новгородского ополчения прогибался. Половина от Софийской стороны под предводительством бывшего ватажного Журавля все еще держалась, а вот Славянская уже попятилась назад. Псковичанам тоже было худо. Второй клин немцев уверенно прорубал себе дорогу.

– На, на! Чтоб тебя! Белозар уже трижды попал наконечником своего копья в немца, но ему хоть бы хны, только заскрежетала броня.

«Хресь!» – вражина перерубил мечом древко и пошел на простоволосого кудрявого русича.

– Назад, щеня! У павшего вон секиру возьми! – Десятник Нежата оттеснил парня и заслонил его щитом.

Голова Местка кружилась, из-под погнутого шлема бежала алая струйка крови. Два дюжих противника били мечами по его щиту. Еще немного, еще чуть-чуть – он рассыплется, и вот тогда ему останется жить всего два вздоха.

– На! – с какой-то отчаянной яростью ратник толкнул свой щит вперед и рубанул острием меча правого латника по лицу, по той единственной части тела, что была открыта.

«Хлесть!» – ударил его второй немец по груди, вминая стальную защитную бляху. Месток упал на спину, задохнувшись. Белый свет начал меркнуть в его глазах.

– Ефимка, тяни братку назад, я вас прикрою! – крикнул Варлампий и преградил дорогу сразу троим латникам. Один, второй, третий удар по врагам! Четвертый удар немец напротив ловко отбил своим мечом в сторону. Его товарищ чуть подшагнул и рубанул длинного и худого русского ополченца наискось, рассекая ему весь бок. Варлампий зашатался и присел на колени. Удар по шее – и немцы пошли дальше.