Способы думать. История и общество, дискурс и концепт

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Двадцать лет назад перестала существовать страна, в которой я родился и вырос. Это случилось внезапно, стремительно, в одночасье. Уверен, что мы в действительности даже не поняли, как это произошло. Просто была страна — и вдруг нет, словно и не было вовсе. Самая большая в мире страна исчезла с лица Земли. Это факт. Но наше сознание, и тут прошу поверить мне на слово (как «практикующему психиатру»), не любит факты, терпеть их не может. Наше сознание живёт иллюзиями: они и только они — иллюзии — обладают для него подлинной ценностью и обладают в его пространстве реальной силой.

В числе прочих у нас есть странная иллюзия, что мы продолжаем жить в той же стране, что и жили раньше — 20 или 25 лет тому назад. Ведь физически мы (по крайней мере большинство из нас) никуда не мигрировали — не приезжали и не уезжали: как жили в своих городах, домах, квартирах, так и живём. Сама территория нашей страны никуда не делась — всё на прежних местах: она не провалилась в гигантскую расщелину после тектонических сдвигов, не погибла под массой раскалённого пепла, как античные Помпеи, не ушла под воду, как мифическая Атлантида. Она «физически» осталась существовать, и это «физически» основывает нашу иллюзию, не позволяя нам разглядеть действительный факт, посмотреть, так сказать, этому факту в лицо. Но что же изменилось на самом деле — и изменилось ли?..

Мы привычно думаем, что СССР «просто реформировался». Не выдержал, обанкротился, распался, разделился… Но это заблуждение. Он умер. Когда я говорил об этом с Михаилом Сергеевичем Горбачёвым (а ему ли не знать…), он в какой-то момент как-то вдруг в сердцах, обречённо сказал: «Да, система нуждалась в замене, а не в реформировании. Её уже нельзя было реформировать». Иными словами, она должна была умереть, и на освободившемся таким образом месте должно было возникнуть что-то новое, что-то другое. Конечно, Михаил Сергеевич не ставил перед собой задачи «убить» СССР, он искренне верил в то, что он занимается «улучшением» («реформированием») страны. Но получилось по-другому, потому что «её уже нельзя было реформировать», «система нуждалась в замене». И это — «другое» — возникло, свято место, как известно, пусто не бывает. На свет Божий, как и положено, в муках, появилась Россия.

Но что такое страна, если не территория и не люди? И почему я считаю возможным говорить, что что-то умерло или что-то возникло, если всё, по сути, осталось «на прежних местах»? Да, территория стала меньше, да, людей поубавилось, но мы же «правопреемники СССР» — или нет? По документам — конечно. Ну а по существу? Чтобы понять это, нужно ответить себе на вопрос о «способе думать» — он у нас теперь какой? Поменялся он, совместился с реальностью или нет? Вроде «Россия — великая наша держава! Россия — великая наша страна!» — то есть «по-советски» звучит (да и под музыку соответствующую), а вроде бы уже и не великая, и точно не советская… То есть «как раньше» мы уже не можем, а «как по-другому» — нам пока непонятно, ещё не знаем. Зависли. И висим.

Страна — это не территория и даже не люди, страна — это институты, обусловленные теми или иными «способами думать», с которых по большому счёту всё и начинается. Звучит как-то очень просто и обыденно, нет ни пафоса, ни величия, но это так. Институты — это, грубо говоря, органы управления (в широком смысле этого слова): президент, правительство, федеральное собрание, суды, то, что они производят, — законы, кодексы, нормы, установления и т. д., и т. п. Но и это ещё не всё, а точнее сказать — вообще мелочь. Главное — то, что по всем этим законам, кодексам, нормам и установлениям живёт. Но живём ли мы по этим «новым правилам» — по-настоящему, по гамбургскому счёту? Это, как говорится, «большой вопрос».

Если способ думать про «президента» у нас как про «царя» — это не президент, это царь. Если способ думать про «закон» у нас как про «дышло» (а мы ведь так все про него и думаем), то это дышло, а не закон. И так далее… «Пролетариат», живущий по законам, где «тунеядство» является уголовно наказуемым делом, и тот же вроде бы «пролетариат», живущий по закону — «нашёл работу, повезло тебе», — это два разных «пролетариата», другой, так сказать, институт, потому что в головах этого пролетариата разные «способы думать», и государства с таким пролетариатом тоже разные. Если в одной стране нет частной собственности (вся она, например, «социалистическая собственность»), а в другой — есть, это две разные страны, потому что это такой институт — частная собственность — и соответствующий «способ думать».

Так что вопрос на самом деле звучит так: сформировался ли он у нас, этот — новый — «способ думать», или нет? И от этого зависит, есть ли у нас соответствующий «институт», а потому и эта, новая, наша страна — Россия. Точно такой же эффект на природу человеческого сознания имеют, кстати сказать, и законы «о свободе совести и религиозных объединениях» или закон, гарантирующий «свободу слова» и т. д. Декларировать можно всё что угодно. Советская Конституция вообще была невероятно прекрасной, демократической до потери сознания. Ну а толку-то, если все боятся парткома и КГБ? И вот объявили, ещё при Михаиле Сергеевиче, кстати, свободу вероисповедания, а «способ думать» остался прежний, партийный: «Партия сказала: "Надо!", комсомол ответил: "Есть!"». И где тут вера? В чём исповедание? Хоть КПСС, хоть РПЦ… Тогда к одним мощам ходили прикладывались, теперь к другим ходим. Так в формальных ли «институциях» дело? Нет, не в институциях, не в законах, не в том, кто их принял, и даже не в том, что в них написано, дело в нас, которые живут по тем или иным правилам, точнее — в той или в иной реальности, образованной тем или иным «способом думать», создавая тем самым фактические институты жизни («техники и практики себя», как говорят философы).

Территории существовали столько, сколько они существовали, люди — то же самое, продолжая себя в поколениях, а страны — нет. Страны являлись на свет и уходили в небытие: Великая Римская империя, Священная Римская империя, Франкское государство, Германский союз, Пруссия, Французская империя, Австрийская империя, Британская империя, Третий рейх и сто пятая республика в какой-нибудь Гваделупе. Это были разные страны — на одной и той же территории «планета Земля». И друг от друга отличали их не территории и не люди, каким-то образом там взявшиеся, а «строй». Но «строй» — удивительно неудачный термин: «государственный строй», «политический строй», «конституционный строй». Непонятно, о чём речь — «строили мы, строили», Чебурашка какая-то.

Когда я спросил у Анатолия Борисовича Чубайса, в чём он видит главные изменения, которые произошли в нашей стране за последние 20–25 лет, он ответил мне небольшой «зарисовкой из жизни». Один его товарищ, успевший хорошо пожить в СССР, недавно смотрел вместе с внучкой хронику одного из партийных съездов. Внучка долго и недоумённо созерцала выступление полуживого Леонида Ильича Брежнева, а потом, обратившись к деду, предъявила претензию: «И этого человека вы выбирали на роль лидера страны целых семнадцать лет?!» «Вот это как раз про это, — закончил Анатолий Борисович свой рассказ, — что мы не избирали, что был другой порядок… Это очень тяжело объяснить». Вот это «тяжело объяснить», определяемое не конституцией и не учебником по обществознанию, а отношениями между людьми, и есть «способ думать», два разных «способа думать», такой вот строй мысли.

То есть речь на самом деле идёт не о каком-то там «строе», кем-то построенном, а о том, в каких отношениях друг с другом состояли люди на отдельно взятой территории в некий определённый исторический период. Эти, по сути, естественные для данного времени и пространства отношения между конкретными людьми (господина и раба, суверена и вассала, партии и советского народа, избранного органа власти и гражданина — то есть отношения сильного и слабого) естественны только потому, что сформировались соответствующие «способы думать» — у «господина» и у «раба», у «гражданина» и у «избранного законодателя», они-то и формализуются «институтами». Никто ничего специально не строит, просто таков естественный социальный закон — «институты» описывают и формально закрепляют наличествующие в данном обществе «способы думать». А дальше уже в рамках этих новых «институтов» возникают новые «способы думать», вырастают новые генерации людей, которым в соответствующий день и час — «когда вчера было рано, а завтра будет поздно» — и предстоит разрушить то, что кто-то, как ему кажется, десятилетиями «строил».

Короче говоря, общее правило звучит предельно просто: за кем новый «способ думать» — того и тапочки. Если бы к 80-м годам прошлого века наш «способ думать» не стал меняться, а мы бы не стали превращаться в «общество потребления», как его называют, никакой перестройки, последующего ГКЧП и развала Союза не последовало бы. Но посмотрите под предложенным мною углом зрения «Служебный роман» Эльдара Рязанова или его же «Гараж». И вы увидите «общество потребления», которое и поставило всё на свои места в приснопамятном 1991-м. Строят строители на стройке, а «институты» бегут за меняющимися в рамках данной, конкретной общности людей «способами думать» (если, конечно, эти «способы» действительно меняются). Именно эти «способы думать» и отражают сущность той страны, в которой мы живём. Вот такое уравнение с двумя взаимозависимыми переменными.

Всё это, возможно, звучит несколько сложновато, но проще я при всём желании не могу объясниться. Хотя общий вывод, который из всего этого следует, действительно предельно прост. Если мы хотим понять страну, в которой живём (а потому и в конечном счёте самих себя), мы должны начать со своих «способов думать». Именно они определяют реальные институцистальные основы государства, именно они — та подлинная сила, которая гарантирует соответствующей социальной группе «тапочки». Один из последних генсеков СССР — Ю. В. Андропов — как-то сказал: «Мы не знаем страны, в которой живём». Сейчас за эту фразу ему готовы посмертно медаль на грудь повесить — мол, вот он провидец, вот он подлинный предвестник реформ! Но чему радоваться-то? А мы-то знаем свою страну, рефлексируем ли мы свой «способ думать» и учимся ли «сознательно сомневаться» в нём, как заповедовал «инженер-дурак» Витгенштейн? Ту не знали, вот она и почила в бозе, а сейчас что?..

Все мы переживаем сейчас такой, я бы сказал, латентный кризис жанра (читай — «смысла жизни»). Мы не понимаем, кто мы такие, куда идём, зачем, чего ради… А коли так, то мне как психотерапевту сам Бог велел этим вопросом заняться. Таково моё внутреннее побуждение, моё, можно сказать, «личное дело», которое, возможно, кого-то позабавит, кого-то заинтересует, а для кого-то окажется в итоге полезным. Поэтому можете считать эту книгу (и те, которые последуют за ней в рамках этого моего исследования) «самоанализом конкретного персонажа» (вашего покорного слуги), «психоанализом России» или «сеансом групповой психотерапии» — это кому как удобнее. Но факт остаётся фактом: я пока сам, погружаясь в это исследование, как и в случае любого самоанализа, психоанализа или терапии, не слишком хорошо представляю себе, к каким выводам приду в заключении. По большому счёту, говоря о «способах думать», я хочу разобраться со своей, как говорят философы, «субъективностью». И мне почему-то кажется, что это будет не только моя личная «субъективность», но наша общая «субъективность». Ну, это если верить философам. Хорошим из них.