Способы думать. История и общество, дискурс и концепт

АПЕРИТИВ

«Возможно, когда-нибудь нынешний век будет известен как век Делёза», — так звучит ставшее уже классическим высказывание Мишеля Фуко. Он тогда как раз прочел «Различие и повторение» и «Логику смысла» — две удивительно глубокие книги Жиля Делёза. Впрочем, до работы «Что такое философия?», которую Делёз написал вместе со своим другом и коллегой, психиатром Феликсом Гваттари, Фуко не дожил. И кажется мне, что, прочти он эту работу, от «вводной конструкции» в своём определении современности — «возможно, когда-нибудь» — Фуко бы отказался: «Нынешний век будет известен как век Делёза».

«Пожалуй, вопросом "что такое философия" можно задаваться лишь в позднюю пору, когда наступает старость, а с нею и время говорить конкретно», — так начинают Делёз и Гваттари эту книжку с названием каку учебника для начальной школы. Гваттари и правда умрёт через год после её публикации, а до самоубийства больного раком Делёза тогда оставалось чуть более четырёх лет. «Это такой вопрос, — продолжают они, — которым задаются, скрывая беспокойство, ближе к полуночи, когда больше спрашивать уже не о чем»[19]. Последний вопрос — последний ответ.

Галопирующая бесконечными интеллектуальными инновациями философия XX века должна была, как ни крути, прийти к каким-нибудь (ну хоть каким-нибудь) «окончательным выводам». Античность философствовала 1200 лет, Средневековье можно не считать, но пусть и оно будет — это 1000 лет; следующий «полный круг» философской мысли — от эпохи Возрождения до собственно XX века — это 400 лет. Взглядом такие циклы философствования не охватить, на таком длинняке можно лишь заниматься реконструкцией, а значит — создавать правдоподобную ложь.

С XX веком всё по-другому — это полноценная «философская серия»: по кругу прошла череда философий, сопоставимая по объёму созданного ею и разнообразию направлений с классическими «сериями» Античности и нового времени. А это значит, что современник XX века мог на собственном опыте проследить полный цикл зарождения, взлёта и умирания философского знания. Если ты успел застать на профессорской кафедре первого в этой «серии», если ты сам был в центре событий, когда она билась и побеждала, и если, наконец, ты видишь, как твой ученик восходит на кафедру, чтобы срубить её под самый корешок, ты в конце жизни, вероятно, можешь сказать: «Я кое-что понял…» Что же поняли философ Делёз и психиатр Гваттари, «старчески» отвечая на вопрос — что такое философия? Формулировка, возможно, покажется кому-то странной и даже примитивной, но мне она очень нравится: «Философия — это искусство формировать, изобретать, изготавливать концепты»[20]. Приятно думать, что для понимания вопроса (тем более такого) достаточно разобраться всего с одним-единственным концептом — концептом концепта.

Вся философия, если рассматривать её максимально непредвзято — со стороны, так сказать, — представляет собой череду способов думать, предлагаемых нам разными мыслителями. Способ думать — это специфический взгляд на мир, какой-то особенный взгляд, отличный от других. Но смотрим мы, как это ни странно, в любом случае на один и тот же мир. И в этом, согласитесь, парадокс: мир один, а картин этого мира множество. Есть ли среди них правильная, объективная или хотя бы просто лучшая? И если да, то в каком смысле — правильная, объективная и лучшая?

Тут опять же, что называется, с какой точки зрения посмотреть (для меня, например, важна функциональность предлагаемой «модели»)… Но в любом случае эта разность взглядов определяется не тем, что рассматриваемые миры разные (он один, как мы выяснили или вроде как договорились), а тем, что тот или иной философов в этом мире увидел, узрел или, если следовать определению Делёза и Гваттари — «сформировал, изобрёл, изготовил», то есть специфическими для данного философа концептами.

«Чего стоит философ, — спрашивают Делёз и Гваттари, — если о нём можно сказать: он не создал ни одного концепта, он не создал сам своих концептов?»[21] Понятно, что он не стоит ничего, он не мыслитель, неучёный и не художник, он — «чиновник от философии», а не творец. Платон невозможен без концепта «Идеи», Декарт без Cogito, Канта нет без «вещи в себе», Гегель не будет Гегелем без «Абсолюта» («Абсолютного Духа»), и так с каждым подлинным философом — у них у всех есть своя «земля обетованная». Хотя каждый раз это один и тот же Мир…

Впрочем, возникает ощущение какого-то подвоха — ведь, когда мы говорим о «концепте», речь по большому счёту идёт просто о «философских понятиях» — мол, что с того, просто ещё один термин… Да, безусловно. Речь действительно идёт о «философских понятиях», «терминах», и потому, собственно, ничего особенного. Но есть тонкость: чтобы объяснить (а точнее — понять, увидеть) такое «понятие» какого-то конкретного философа, нам придётся проговорить всю его философию (и ещё не факт, что объясним и поймём, а тем более — увидим!). Потому что на самом деле концепт (а именно про него сейчас и идёт речь) — это не что-то, объективно существующее в реальности, что мы таким образом назвали. Нет, концепт — это то в реальности, что обрело своё существование в ней именно благодаря тому и когда мы это в ней, в этой реальности, увидели.

Звучит, конечно, странно, но это легко представить: ситуация полностью соответствует феномену «наблюдателя» в ядерной физике — наблюдателя, который, появляясь в уравнении, изменяет его результат, превращая волну в квант, а исчезая — квант в волну. «Достоверное познание, — пишут Делёз и Гваттари, — само вбирает в себя объективную действительность — а не так, чтобы объективная действительность предполагала какую-то истину, признаваемую предсуществующей или предположенной ей»[22]. В мире нет ничего, кроме самого этого Мира, а всякое знание о нём — это уже нечто третье, возникшее между нами (познающими) и Миром (познаваемым), а потому не является ни нами, ни этим Миром, но созданной истиной — нашей о нём. И философия занята тем, что она создаёт эти миры (истины, дискурсы), остовом которых и являются концепты.

Просто так читать книжки по философии — это, на мой взгляд, какая-то отчаянная бессмыслица, чушь и блажь. С тем же успехом можно, например, слушать музыку (музыку даже, наверное, приятнее). Читать книжки по философии правильно — это проводить исследование, поиск, воссоздавать по «чертежам мысли» те концепты, которые когда-то построили — а точнее, увидели — их авторы. Это такой «новодел»: «Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас». Читая, мы пытаемся увидеть то, что видит автор, но не может показать, а потому лишь рассказывает. Иными словами, читать книжки по философии — это пытаться оказаться в другом варианте реальности, прорваться в неё, увидеть этот новый мир (хотя он, конечно, останется при этом тем же самым). Изучать философию — это обучаться видеть концепты.

С другой стороны, философский труд напоминает работу врача-диагноста: по обрывкам каких-то разрозненных признаков, отсылок, намёков, образов и метафор мы пытаемся увидеть то, что принципиально скрыто от нашего взора, скрыто, потому что отсутствует. Болезнь — это же, строго говоря, некая фикция, абстрактное представление из учебника. В действительности нет такой вещи — «болезнь», есть лишь определённое состояние организма, но умение видеть в организме «болезнь», а не просто «состояние» и делает человека врачом, как умение видеть неупорядоченный обыденным сознанием хаос реальности, но организующие его концепты, делает человека философом.

Делёз и Гваттари сотни страниц напролёт пытаются вызвать в нас видение (понимание) концепта «концепт». Хотя всё, мне кажется, куда проще. Речь по сути идёт о том, как мы с вами в принципе думаем: всё наше мышление — эта игра «концептов» («вещей») и «мнений» («отношений»). И я не говорю сейчас о философии, я говорю о нашей с вами обыденной мыслительной деятельности: всё, что нам кажется реальным (или, если угодно, является таковым), — это «концепты», а поскольку мы как-то относимся ко всему, что есть (то есть к «концептам»), вторая часть нашего мышления — это наши «мнения». «Дом» — это концепт, «мама» — это концепт, «работа» — это концепт, «любовь» — это концепт, «смерть» — это концепт… Все эти понятия по сути являются «концептами»: чем-то, чего объективно нет в реальности, но тем, что обнаруживается в ней благодаря тому, что эти концепты есть у нас.

А эти концепты, в свою очередь, организуют дискурс, они остов, костяк, скелет, на котором он держится. И если дискурс — это всё, что может быть сказано о некоей «вещи» (предмете, явлении), то концепты — это собственно то, о чём идёт речь в рамках этого дискурса. Можно сказать, что концепты — это точки фиксации (мышцы обретают силу, лишь будучи прикреплёнными к костям, в отдельности от них они лишь мясо, не более того). И если мы хотим понять не просто то, о чём мы говорим, но то, что именно мы говорим, мы должны понимать концепты, а не просто слова.

Вот простой пример организации конкретного дискурса через набор базовых для него концептов: дискурс семьи организован концептами — собственно «семья», далее — «муж», «жена», «дети», «брак», «родители», «любовь», «совместное хозяйство» и т. д. А теперь давайте представим себе некоего воображаемого инопланетянина, который прилетел на Землю, чтобы составить представление о том, как тут живут её аборигены. Он при всём желании увидит не «семью» (и далее всё прочее по приведённому списку концептов), а мужчину и женщину, их приплод, которые зачем-то живут под одной крышей, ведут общее хозяйство, вместе проводят праздники и выходные… Его доклад инопланетному начальству будет выглядеть как сущая нелепость, не имеющая никакого логического объяснения, — «почему-то люди живут такими группами».

Но для нас — всё иначе, само слово «семья», или «муж», или «мама», или «наши дети» значит нечто совершенно особенное, нечто большее, чем простой функционал (интенсионал понятия), каждое из этих слов — целый мир, в котором заключён особый смысл. Когда жена говорит мужу-изменнику: «А ты о детях подумал?!» — она говорит не о том, что надо вообще «думать» что угодно о каких-то абстрактных «детях» («африканских», например), она сообщает ему нечто совершенно иное, что нам понятно, если мы, в отличие от нашего воображаемого инопланетянина, осознаем концепт «наши дети». И ведь — возьмём другой пример — «мама», согласитесь, — это не просто «женщина, которая меня родила», «мама» — это вселенная смыслов, подтекстов, переживаний и ценностей. И это — концепт, а не просто слово, и даже не «объективная реальность», которую, прощу прощения, можно «пощупать» — вы можете пощупать, извините, женщину, но не «мать». Это нечто, что есть, при этом объективно отсутствуя.

И теперь внимание, вопрос: устраивает ли нас тот мир, в котором мы живём? Ответ на самом деле сейчас не так важен (можно поразмыслить об этом на досуге, тем более что мы постоянно только этим и заняты). Важно другое: кто ответствен за те концепты, которые и есть наша с вами реальность, наш мир? Ответов на этот вопрос, например, в той же французской философии, если мы говорим о Делёзе и Фуко, предостаточно (особенно у Фуко) — общество, культура, традиция и т. д., и т. п. Но это ведь всё — воля случая: общество, в котором мы родились, культура, в которой мы воспитывались, традиция, к которой мы принадлежим, могли быть другими — и мы жили бы тогда в другом мире, в другой реальности. А потому это все случайность и условность, и значит, всегда есть другой способ думать: другие концепты, являющие нам реальность, и другие мнения в отношении них.