Способы думать. История и общество, дискурс и концепт

ИГРА ПОЛИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА

Но прежде чем мы перейдем к «самому интересному», позволю себе привести пример «политического дискурса» в традиционном, так сказать, исполнении. На примерах оно же яснее… Вот беру вполне себе наугад (не подумайте ничего дурного) весьма обстоятельный труд политолога Вячеслава Морозова «Россия и Другие». Хорошая книжка, написанная, так сказать, на гребне новых теорий, в русле дискурс-анализа последнего поколения — Лаклау и Муфф, Филлипс и Йоргенсен, все дела.

Дискурс, как совершенно справедливо указывает Вячеслав Евгеньевич, представлен некоей совокупностью «высказываний» («основной историковедческой единицей»). Функция последних, добавляет он, — «проявлять структуры, отношения, различия, имеющие смысл в конкретной социальной ситуации», при этом «в рамках определённого дискурса одни высказывания воспринимаются как само собой разумеющиеся, другие как проблематичные, а третьи просто невозможны»[24].

Вот, собственно, с этой позицией я в некотором смысле и выражал несогласие: вся штука в том, что дискурс (как я предлагаю о нём думать) допускает все возможные высказывания — ну все, все категорически, вообще все, — были бы они только связаны с предметом этого разговора (дискурса). Посему миграция субъектов внутри пространства этих «высказываний» от одного полюса к другому («поляризация дискурса») — дело понятное, обычное и, более того, совершенно естественное. Неслучайно «левые» в Европе теперь всё больше отстаивают ценности «правых», а те наоборот, потому что всё это временные вешки, а никакая не суть. Ничто в этом мире не является вечным, тем более наше отношение к чему бы то ни было, а «дискурс» в том смысле, в каком его мыслят философы (социологи, политологи и т. д.), и есть разнообразие отношений к вещи, но не сама эта вещь, не предмет, который хоть какой-то временной стойкостью и фактичностью обладает.

Теперь вернемся к книге Вячеслава Морозова, в которой он последовательно и абсолютно аргументированно доказывает, что, какие бы политические бури нас — россиян — ни постигали на нашем долгом историческом пути, мы продолжаем дискуссию XIX века (берущую, впрочем, начало ещё от Петра Великого) между «западниками» и «славянофилами» (либералами то бишь и консерваторами — условно говоря, конечно): в одном случае мы пытаемся влиться в общий мировой тренд, в другом — гордимся собственным ментальным суверенитетом и неким «особым путём». Таким образом, если следовать логике г-на Морозова, в России существует два противоположных дискурса, находящихся в неустанной борьбе противоположностей (со своей стороны, Вячеслав Евгеньевич предлагает нам третий путь: критиковать Запад и самих себя с равным рвением, что неожиданно и даже заманчиво)[25].

Поскольку же истина, как известно, куда лучше обнаруживается не в период всеобщего благоденствия, а на сломе эпох, предлагаю поиграть в «языковую игру», предложенную нам Вячеславом Морозовым, на примере 1917 и 1991 годов…

На излете СССР коммунисты, как известно, шли своим «особым путём», самостийным — строили «социалистический мир» супротив «капиталистического Запада», то есть, считай, были «славянофилами» (мы, конечно, понимаем условность всех этих терминов, у нас такая игра). Но начинали большевики, припомним, с пути универсального — «призрак коммунизма», как известно, «бродил» по Европе и будил «мировую революцию», да и Маркс, чай, не для России свой «Капитал» писал. То есть были они сначала все-таки «западниками», а наши тогдашние монархисты, соответственно, «славянофилами» (помните там — «За царя! За Отечество!»). В 1991 году произошло то же самое, только теперь коммунистов («славянофилов») сменили демократы («западники»), И повальное это было увлечение, надо сказать! Но недолго продержалось, правда, уже в 1996-м чуть все не полегли. Когда «мировая демократическая революция» на одной шестой части суши захлебнулась — снова мозги стали перестраиваться на «славянофильство»: Запад — враг, давай собственный путь и «крепкую руку».

Речь, напомню, идёт не о конкретных «коммунистах» или «демократах», «западниках» или «славянофилах», мы в игровой форме воспроизводим борьбу как бы отдельных «дискурсов» друг с другом, которая фактически есть лишь игра полюсов («структурная дислокация», как называет её сам В. Е. Морозов в своей монографии), при которой содержательная смена идеологий (дискурсов-мировоззрений) не изменяет самой сущности этого нашего — российского — конфликта: pro (Запад) и contra (он же).

Таким образом, ментальные эпидемии, захватывающие людей и в одночасье поворачивающие их мировоззрение чуть не на 180 градусов, как нельзя лучше демонстрируют нам фиктивность и умозрительность теории дискурса, где «дискурс» понимается как структурированное в «высказываниях» мировоззрение определённых социальных групп. Впрочем, теория дискурса (в том виде, в котором обычно её себе представляют) хороша для описательных целей, и в этом, надо признать, её безусловная сила, сила её — почти гипнотического — воздействия на наше с вами сознание.

Такова уж специфика психического аппарата «человека разумного»: мы со всей возможной страстностью верим в теории, которые дают нам ясное понимание происходящих в обществе процессов, помогают расставить дерущихся «политических субъектов» по углам ринга (задав тем самым так необходимую нам определённость) и, более того, превращают наши дискуссии в яркие и увлекательные ток-шоу (главный признак которых — если мы говорим о ток-шоу как о телевизионном продукте, а я выступаю не как психиатр, но как телевизионный продюсер — наличие конфликтующих сторон). Это удобно: с картиной мира всегда легче иметь дело, чем с миром как таковым.

Но такая теория при всех её психологических бонусах абсолютно непригодна, если мы хотим понять то, что на самом деле происходит в обществе, да и с нами самими. Ведь «понятная» теория — это далеко не всегда понимание предмета, а понять теорию о предмете и понять предмет — это далеко не одно и то же. Так что именно эти «предметы» нам бы и следовало искать да пытаться понять, если мы, конечно, хотим получить от наших интеллектуальных упражнений не просто «правдоподобные объяснения», но инструмент для собственных наших действий. Не внимать, короче говоря, даже участвуя, а действовать.

Впрочем, сейчас уже даже не о действиях речь… Ведь когда гражданин оказывается втянут в игру, где, как в калейдоскопе, меняются полюса и содержания господствующих дискурсов и речь постоянно идёт об отношении к предмету (классические «дискурсы») без понимания самого предмета (что этот предмет такое, собственно), то очень скоро он — гражданин — вообще перестает понимать, о чем идёт речь. Слова, участвующие в этой игре, теряют для него смысл. Возможно, он и раньше не особенно понимал, что такое «демократия», «свобода», «верховенство закона», «экономическая политика» и т. д., и т. п. (точнее, не слишком об этом задумывался), но когда этими словами начинают жонглировать, разрывая и без того крайне условную их связь с реальностью, слушатель неизбежно теряет нить рассуждений (ситуация обретает драматический характер, чем-то напоминающий факультативное почитывание «Руководства по психиатрии»).

Когда же мы теряем нить рассуждений, мы теряем и интерес к ним, то есть к политике в данном случае, а политика — это жизнь Полиса, когда же граждане Полиса теряют интерес к ней, то Полис неизбежно умирает. Пока же наш Полис не умер окончательно и бесповоротно, предлагаю хотя бы из спортивного интереса разобраться с тем, что составляет фактическую основу «политического дискурса», — то есть с концептами, которыми мы, не замечая того, и организуем поле этого дискурса.

«Слова со смыслом».