Тет-а-тет. Беседы с европейскими писателями

Джанет Уинтерсон (Jeanette Winterson)

Английская писательница.

Родилась в 1959 г. в Манчестере. Училась в Оксфордской университете, изучала английский язык и литературу в колледже св. Екатерины. Участвовала в работе природоохранных организаций «Друзья Земли» и «Гринпис».

Книги: «Кроме апельсинов, есть и другие фрукты» (Oranges Are Not the Only Fruit 1985), «Boating for Beginners» (1985), «Fit For The Future» (1986), «Страсть» (The Passiorv 1987), «Sexing the Cherry» (1989), «Oranges Are Not The Only Fruit: the script» (1990), «Тайнопись плоти» (др. перевод «Письмена на теле») (Written on the Body, 1992), «Art & Lies: A Piece for Three Voices and a Bawd» (1994), «Great Moments in Aviation: the script» (1995), «Art Objects» (1995), «Gut Symmetries» (1997), «The World and Other Places» (1998), «Книга силы» (The Power book, 2000), «The King of Capri» (2003), «Хозяйство света» (Lighthousekeepin, 2004), «Бремя. Миф об Атласе и Геракле» (Weight 2005), «Tanglewreck» (2006), «Каменные боги»(The Stone Gods, 2007), «Битва Солнца» (The Battle of the Sun, 2009), «Лев, единорог и я» (The Lion The Unicorn and Me: The Donkey's Christmas Story, 2009).

Литературные премии: премия Уайтбреда (1985), премия Джона Ллевелин-Риза (1987). Лауреат Премии британского телевидения. Кавалер ордена Британской империи за заслуги в литературной деятельности (2006).

У Джанет Уинтерсон были приемные родители. Люди религиозные. Девочкой Уинтерсон ходила по домам, читала проповеди. В шестнадцать лет она завила, что у нее есть подружка и она уходит из дома. Собственно, все это есть в ее романах. Теперь у нее свой дом в деревне, свой дом в Южном Лондоне, свой сайт. И своя аудитория.

С домом, где вы живете, связана какая-то история? Почему вы его выбрали?

Этот дом построили в 80-е годы XVIII века для людей, которые тут работали, — для ткачей, рыночных торговцев. Это очень старая часть Лондона, одна из самых старых, поначалу она находилась за пределами города, за стеной. Кроме прочего, в этих местах обитали разбойники, воры, прокаженные, грабители — здесь можно было прятаться, здесь позволялось быть не таким, как все. Вот почему мне здесь понравилось; вот почему здесь стали селиться художники. Студии художников начали появляться в этом районе задолго до того, как он стал престижным, фешенебельным; сама я тоже застала те времена. Теперь, когда нашим обществом правят деньги, здесь живут богатые люди. Но старый Спиталфилдс — пульсирующий, не признающий правил, стоящий особняком, сам по себе — никуда не делся. Тут по-прежнему чувствуется энергия, которая никому не подвластна, — ничейная, безрассудная энергия, и мне это жутко нравится. Люблю места, где можно черпать энергию, и этот дом, эта часть Лондона — как раз из таких. Здесь можно настроиться на местную частоту.

Чем вас привлекает история Лондона?

Знаете, когда тебя инстинктивно тянет к какому-то месту, ты чувствуешь, что должен как можно больше про него разузнать. Может быть, я жила тут в прошлой жизни, может быть, бегала 309 по этим улицам в XIX веке — так мне порой кажется. Понимаете, Лондон — город старый, в нем столько разных пластов: тут были римляне, потом наступила елизаветинская эпоха, лотом георгианская… Сюда издавна потоком тянулись люди, несли с собой новые идеи, и это представляет огромный интерес для писателя — ведь писателю нужны новые идеи, пласты различных времен. Знаете, я в своих книгах всегда использую разные временное слои, перемещаюсь вперед, назад вбок, и это — не просто дань воображению. В старом городе постоянно ощущаешь присутствие множества пластов, всех сразу.

А как вообще вы решились купить дом?

Это было безумие! Я уехала из Лондона насовсем, перебралась в деревню — там лучше работается. Живу эдаким Онегиным, мне нравится быть одной, без соседей. В общем, решила: буду жить в деревне, отшельником, прекрасно. У меня оставались деньги, которых хватило бы на крохотную квартиру здесь. И вдруг мои друзья — они тут поблизости живут — мне говорят: «Купи лучше этот дом». Я им: «Да вы с ума сошли! Дом разваливается, крыши нет, все окна заколочены — безумие!» Но я его купила. И влюбилась в него. Два года у меня ушло на то, чтобы его восстановить: все починить, крышу на место поставить. Все, что сейчас перед вами, я сделала сама. Мой жизненный принцип таков: по-настоящему владеть можно только тем, во что ты вложил свой труд. Вот это — твое, это ты действительно заработал. Вкладываешь во что-то энергию, и она к тебе возвращается. Я чувствую себя настоящей хозяйкой этого дома; это — мой дом, и я его люблю. Раньше мне часто говорили: «Зачем ты его купила?» Теперь говорят: «Как тебе это удалось?»

Сколько времени вы проводите в Лондоне?

Обычно — одну ночь, пару дней раз в неделю. Только не летом — летом здесь царит безумие. Это место по-прежнему находится за городской стеной. Летом тут все напиваются, сходят с ума, спать невозможно, превращаешься в оборотня. Так что летом я из деревни не выезжаю. У меня всегда есть дела в Лондоне. Но писать я тут не пишу — для этого мне нужен длинный промежуток времени, когда никто не приезжает, ничто не отвлекает. Здесь замечательно в смысле идей, энергии, но с одиночеством и тишиной здесь плохо.

Вы упомянули Онегина. А другие русские авторы кроме Пушкина вам знакомы?

Да, конечно! Ведь русские писатели XIX века — по-моему, одни из лучших во всей мировой литературе. В них чувствуется такая твердость — вот за что я их люблю. Глобальные темы тут ни при чем; просто сам язык, даже в переводе, настолько сильный, настолько мощный, и мне это страшно нравится. Нравится сильный язык, нравится близость к месту, земле, народу. Это действительно чувствуется. Помните, я сказала — мы перед началом разговаривали, и я сказала, что Россия полна романтизма. Я правда так считаю. Но дело тут не в сентиментальности, не в слабости; дело в душе и ее силе. Умение любить, умение выражать любовь — вот что я понимаю под романтизмом. И это связано с местом, с землей в не меньшей степени, чем с человеком.

Вам нравится деревенская жизнь?

Мой дом в деревне гораздо меньше, чем онегинский! Небольшой дом, хозяйство: куры, несколько овец, пара лошадей, коты, собаки. Еще свои овощи выращиваю, я это очень люблю. Видимо, мне как писателю важна близость к земле, работа на земле — это придает устойчивости, позволяет заниматься своим делом и в то же время не отвлекает от него. Я не городской писатель, не могу сидеть в кафе и работать, мне нужны приметы, нужно видеть землю, смену времен года. Моя связь с землей очень крепка, для меня это чрезвычайно важно. Отсюда моя политическая активность в делах, связанных с нашей планетой. Потому что это — мой дом в широком смысле слова. Я хочу жить на планете Земля, и главное для меня здесь — не кофейни, главное — почва у меня под ногами.

Вы живете уединенно?

Да, я очень часто бываю там одна. Иногда кто-нибудь приезжает, но главным образом я общаюсь с людьми в Лондоне. Склонность к одиночеству у меня в крови. Я могу подолгу ни с кем не разговаривать — меня это совершенно не угнетает. Спокойно могу жить, погрузившись в себя. Возможно, в другой жизни я была… не знаю… монахиней, принявшей обет молчания. Конечно, когда приезжаю в Лондон, хожу на вечеринки, поздно ложусь спать — все это здорово, но от этого с ума можно сойти.

Понимаете, во всем мире люди часто думают: вот бы стать писателем. Быть писателем хотелось бы многим. Людям представляется определенный стиль жизни. Однако они не понимают, что для этого необходима способность к одиночеству. Вот ты, вот слова, и больше ничего. Никто за тебя этого не сделает — ты должен научиться быть одному. Когда мне случается преподавать — в университете, в школе, — я вижу, что многим рисуется такая привлекательная картина — гламурная, как у знаменитости, жизнь. Мне смешно, я думаю про себя: встаю в шесть, растапливаю дровами печку, пью горячий кофе, смотрю, как светает, сажусь за работу. Какая же это гламурная жизнь? Прекрасная — да; но гламурная?

Вам никогда не бывает тяжело от одиночества?

Нет, но это потому, что в моем случае так надо — я человек, для которого естественно быть одному. И это возможно — если захотеть, то это всегда удастся, даже в наши дни. Правда, это нелегко. Ведь для творческой работы действительно требуется тишина, действительно требуется пространство, время. А в мире, где мы живем, тишину, пространство и время найти очень сложно. Мне кажется, в наше время у писателя, у творческой личности возникла другая проблема, которой не существовало в прошлом, — как эти вещи найти, сохранить и удержать. По-моему, всеобщая поверхностность главным образом объясняется именно этим — тем, что ни у кого нет времени заглянуть в собственную душу. А заглядывать в собственную душу необходимо, даже если это не самое приятное место. Как у Достоевского в «Идиоте»: все дело в том, что человек должен заглядывать в собственную душу и это мучительно. Но если этого не делать, то кто ты? Мошка на поверхности воды, и не более того.

«Апельсин» — автобиографический роман?

По-моему, вопрос об автобиографии очень интересный. Когда мужчины вроде Милана Кундеры или Пола Остера пишут о себе, это называется металитература, а когда то же самое делают женщины, то это уже автобиография. Мне кажется, причина в распространенном мнении, будто женщины пишут о некой моносфере, а мужчины — о сфере более широкой, и, соответственно, их нельзя сравнивать в плане самоизобретения и творческих дерзаний. Это, разумеется, глупости, но, по-моему, некое упорное предубеждение относительно роли самого автора в литературе, относительно способов самовыражения по-прежнему существует. Я верю в возможность изобретать себя заново. Конечно, я использую в книгах все то, что во мне есть, — это сродни тому, как вода проходит через известняковую породу: я — та среда, через которую весь этот опыт должен пройти. Да, это рождается из всего того, что есть во мне, в этом — все мои мысли, опыт, воображение, мое сердце, печень, нутро. Я — то, что я пишу; это не только моя голова, но и все тело — вообще все. И мышцы, и кровь… Наверное, поэтому мне нравятся русские — мне кажется, вы должны это понимать. Тело здесь так же важно, как и голова, они воедино связаны. Одним словом, да, я неотделима от своих произведений. Но «Апельсины» — книга ничуть не более автобиографичная, чем все остальное из написанного мной. Я — во всем, что я написала, во всем. И хотя в основе «Апельсинов» лежат какие-то события моей жизни, художественная сила романа не в этом. Его художественная сила в образном воссоздании этих событий.

Как вам известно, я всегда пишу от первого лица. Делаю это намеренно, чтобы говорить напрямую. Поэтому «я» в моих книгах — это мое я, но, разумеется, это не я сама. Понимаете, тут замешаны хитрость, игра, но в то же время в этом есть доля правды. Отсюда и сложный характер литературы. Мы снова возвращаемся к понятию разных пластов. Допустим, вы что-то прочли и спрашиваете меня: «Это действительно произошло?», а я отвечаю: «Да». В этом смысле книга становится автобиографией. Но вот как мне добиться, чтобы это произошло и со всеми остальными, чтобы история стала вашей, не только моей? В этом-то и суть художественной литературы, здесь-то и начинается творчество. То, что моя история, моя собственная жизнь, такая странная, стала настоящей для стольких людей во всем мире, вовсе не значит, что рассказ идет напрямую о них самих. Это значит, что он обращен к чему-то у них внутри, он — об их душе, об их чувствах.