Жизнь за океаном

I. От С.-Петербурга до Вены

Западнорусский край и граница. – Столица триединой империи. – Достопримечательности. – Братья-славяне. – Немцы и спекуляция на нигилизме.

Интересно состояние человека, впервые отправляющегося заграницу. До того времени он привык видеть вокруг себя и природу и людей, к которым он с детства присмотрелся и которые не вызывают особых чувств и представлений, подернутые покрывалом обыденности. Теперь же пред ним готовится открыться новый мир – новая природа и новые люди, и он с торопливым вниманием останавливается на всем, что носит на себе хоть отпечаток «заграничности». С таким торопливым вниманием выглядывал из вагона и пишущий эти строки, отправившись из Петербурга в первых числах октября 1879 года в заграничное путешествие. Ночь прервала любопытство, зато следующее утро возбудило его с новою силою: неутомимо несущийся на невидимых крыльях пара поезд успел примчаться в западнорусский литовский край, и глазам путешественника представились новые виды. Русская земля – широкая и ровная как море, приближаясь к западным границам, как бы содрогается, и волнистые горы, как морщины на неспокойном страдальческом лице, густой вереницей теснятся по сторонам. Чрез одну из прелестных лесистых долин открылся очаровательный вид на Вильно. Таких видов мне не приходилось еще видеть в России; на них действительно лежит своеобразный отпечаток. На станции вас поражает нерусский говор: польско-еврейско-немецкий элемент затушевывает русскую стихию; появляются и нерусские деньги. Самый город Вильно окончательно отбивает охоту думать, что вы еще на родной почве: узкие до невозможности улицы, оригинальные постройки с черепичными кровлями, костелы, польско-еврейские лица. Пользуясь кратким промежуточным между поездами временем, я быстро осмотрел город. Какое богатство исторических памятников заключает он в себе и сколько дум возбуждают они даже в случайном зрителе! Здесь можно читать всю многострадальную историю западнорусского края, можно проследить всю кровавую борьбу двух начал православия и католицизма. История эта славна своим концом –победой православия. Но в городе этого незаметно, по крайней мере для беглого взгляда. Везде вы видите костелы с латинскими надписями и скульптурными статуями, около них теснятся коленопреклоненные богомольцы с воздетыми пли скрещенными руками, патеры часто переходят вам дорогу, принимая от окружающих знаки почтения. Мой возница-поляк постоянно снимал свою шапку, доезжая до того или другого храма, чем и давал мне знать, что это костел, а не православный храм. Быть может, католицизм здесь берет верх своею внешностью, которую он так любит, а не внутреннею силою, не тем религиозным чувством, которое двигает горы: но как угодно – впечатление этой силы склоняется на сторону католицизма. На большой городской площади красуется массивный кафедральный костел, с колоссальными изваяниями. Над ним высится живописная гора, где некогда пылал костер проповедников католичества, – впечатление грандиозное. Проезжая обратно на станцию железной дороги мимо литовской духовной семинарии, я мысленно пожелал ей еще и еще неустанно бороться за господство истинного христианского начала в крае, и еще и еще выставлять деятелей для этой борьбы, как она выставляла их до сих пор.

За Вильной родная земля все еще не успокаивается, волнуется; верстах в десяти поезд даже пронизывает чрез туннель гору. Но затем опять начинаются равнины и поля – поселения древних полян, теперешних поляков. А вот и сердце польщизны – Варшава. Город богатый, роскошный; но после Вильны он уже не представляет чего-либо необычайного, нового: тип один и тот же. Только, кажется, религиозного фанатизма здесь меньше, чем в католическом населении Вильны; по крайней мере здесь не встречалось видеть столько коленопреклонений и воздеваний рук, как в литовской столице. За Варшавой опять тянутся равнины. На довольно грязных станциях вас всюду поражает скопище польских жидов, и надо признаться, великий писатель, описывая их в своем «Тарасе Бульбе», употребил еще не все краски для изображения их невыносимой внешности и грязной типичности. Но вот и граница. Сердце невольно дрогнуло при виде надписи «Граница» на последней русской таможенной станции. Здесь кончается наша земля и начинается царство немцев.

После быстрого осмотра паспортов австрийский поезд помчал нас чрез границу к австрийской таможенной станции. Здесь уже полное царство немцев – немецкие мундиры, немецкая речь, хотя и с примесью пейсов и польских физиономий. После скорого, но тщательного осмотра вещей у пассажиров со стороны австрийских таможенных чиновников, поезд помчался далее. И замечательно – не только люди, самая природа быстро изменилась. Вдали стали вырисовываться высокие горы, по сторонам замелькали чистенькие деревушки. Компаньонами стали почти исключительно являться немцы – со своей туманной философией, дурными сигарами и предубеждением к России; есть евреи и поляки, но непременно с немецкою речью. Видя это, невольно чувствуешь великое преимущество немцев над нами в ассимилировании подвластных народов: та же Польша, те же поляки и евреи и здесь, – но здесь все приняло немецкий образ; а в нашей русской Польше все остается по-прежнему, как во времена Речи Посполитой, и в Варшаве редко можно встретить человека, который бы хорошо понимал по-русски.

«А вот и Вена, наша красавица Vindobona»! – выкликнул мой сосед-немец, ужасный резонер и филолог, надоедавший мне всю дорогу своими филологическими соображениями и производствами, между которыми особенно остроумным казалось ему самому найденное им родство слов Иегова и Юпитер. Название «Вены» он производит от vina-do-bona, как будто бы назвали ее еще римляне. Была ночь, и потому сразу нельзя было убедиться в верности отзыва немецкого патриота о красоте столицы триединой империи. Утром я отправился осматривать Вену и ее достопримечательности, и, надо отдать справедливость немцу, он не преувеличил нисколько, назвав Вену красавицей. Это действительно красавица-столица, и поражает посетителя сколько грандиозностью своих зданий, столько и изящностью их архитектуры, чистотою, опрятностью улиц, садами и аллеями. Главная улица, называющаяся Кольцо – Ring, широка как Невский проспект, но ее грандиозно-прелестные здания, богатые и роскошные магазины, непрерывно-тянущиеся аллеи по обеим сторонам – дают больше впечатлений, чем довольно-однообразный, хотя и прелестный проспект нашей северной столицы.

Улица Кольцо кругообразно обходит самый древний центр столицы. В этой центральной части улицы узки и неправильны, и тут же на Стефановской площади возвышается величественный собор св. Стефана. Готическая башня его видна с Кольца. По указанию ее я отправился к этому чуду архитектурного искусства. Трудно передать впечатление, производимое собором. Вы стоите как бы пред исполинским перстом самой земли, устремившей его к небу для указания суетящемуся вокруг крохотному человечеству его вечного назначения, которое часто забывается им в житейской суете. Внешний вид собора суров и мрачен: он носит на себе тяжести более семи столетий. Основание его относится к 1144 году. Башня его, представляющая, по отзыву знатоков, один из изящнейших образцов готического искусства, возвышается на 62 1/2 сажени над основанием, и после страсбургской башни есть высочайшая в мире. С благоговением вошел я в этот храм вечности. Внутри он так же мрачен, как и со вне, и все, однако же, устремляет дух горе. Несколько богомольцев тихо и благоговейно стояли пред различными алтарями и творили молитву. Стены собора испещрены множеством надписей, но время до того обесцветило их, что читать их можно только с большим трудом. Более, конечно, поддаются зрению скульптурные произведения, и они поражают как красотою своего стиля, так и оригинальностью композиции. Сколько здесь пищи для религиозно-эстетического чувства и сколько материала для исторической науки! В полуистертых надписях собора заключается многовековая летопись исторических судеб как города, так, пожалуй, и народа. Счастлив народ, который может указать на подобный грандиозный памятник своей старины: это достаточный свидетель его не бесплодной жизни на земле. С тем же благоговением, с каким вошел в храм, я и вышел из него, упорядочивая в своей голове вынесенные впечатления. На двери вывешено объявление. Я подошел к нему, думая найти извещение о каком-либо богослужении или торжестве, как это водится заграницей, и вдруг – читаю и не верю своим глазам. Объявление буквально гласит следующее: «Запрещается приводить с собою в церковь собак, равно проходить с ними чрез церковь, а также не позволяется проносить чрез собор большие тяжести, чтобы ничем не нарушать отправления богослужения» …

Мои возвышенно настроенные чувства никак не могли сначала мириться с таким странным объявлением, но оказалось, что это объявление вызвано настоятельною потребностью. Теперешние потомки своих благочестивых предков-строителей собора не сохранили в себе одушевлявшего последних уважения к святыне, и, не желая дать себе труда обойти собор, предпочитали переходить на другую сторону Стефановской площади прямо через собор, ведя с собою собак и неся различные ноши – корзины, тюки п т. п. С тяжелым чувством оставил я портал знаменитого собора. – Другим уже совершенно новым образчиком готического стиля в Вене служит так называемая Votivkirche – поминальная церковь. Она воздвигнута в память спасения императора Франца-Иосифа от злодейской руки. Храм тоже построен в чисто готическом стиле, но производит менее впечатления, несмотря на все богатство его оконной живописи, которой я совсем не заметил в соборе св. Стефана. При входе в церковь я заметил также объявление, но к счастью уже не прежнего содержания: объявление гласило о продаже «руководителя по церкви». Руководитель составлен довольно подробно и толково. Это пробудило во мне мысль: отчего бы и нашим московским археологам не составить подобного руководителя по московским святыням? Всякий поклонник, наверное, предпочел бы заплатить за него несколько копеек, чтобы только толково и спокойно осмотреть драгоценные святыни, не подвергаясь нападению назойливых и безграмотных чичероне, всего чаще при обозрении запускающих глаза на карман поклонников. Право не дурен немецкий обычай.

Пройдя далее по Кольцу, я заметил у колоссального здания с громадными колоннами и барельефами множество народа, входящего и выходящего из здания. Предполагая, что это тоже храм Бога Вышнего и порешал в уме вопрос о религиозности жителей австрийской столицы, я тоже вошел в здание; но преобладание в толпе еврейских физиономий сразу дало знать, что это не храм Бога Вышнего, а храм мамоны, того бога, которому с таким усердием поклоняется наш спекуляторский век. Это – венская биржа, потому-то и много здесь народу, не то, что в соборе св. Стефана или в других церквах. Из других достопримечательностей Вены обращают на себя внимание императорская библиотека, императорская сокровищница и множество различных музеев. В сокровищнице можно видеть регалии Карла Великого, смарагд Карла Смелого в 2,780 каратов, ятаган Тимура, а также различные священные вещи и останки: гвозди от живоносного креста, зуб св. Иоанна Крестителя, часть одежды ев. Иоанна, несколько колец от цепей апостолов Петра п Павла, часть живоносного креста и часть скатерти, лежавшей на столе во время Тайной вечери. В стоящей недалеко от сокровищницы церкви св. Августины показывается художественная группа знаменитого Кановы, представляющая мавзолей герцогини Марии-Христины. Группа из белого мрамора производит чарующее впечатление превосходною композицею и художеством работы. В этой же церкви покоятся мощи нескольких пап и посреди самой церкви стоит кружка со скромною надписью: «Для его папской святости Льва ΧIII».