Жизнь за океаном
- Автор: Александр Лопухин
- Жанр: Религия и духовность: прочее
Читать книгу "Жизнь за океаном"
IV. Париж
Французская земля. – Париж и первые впечатления. – Достопримечательности. – Собор Богоматери. – Пантеон. – Гроб Наполеона I. – Богослужение в церкви св. Рока. – Русская церковь и богослужение в ней. – Парижские нравы. – Фальшивые деньги под фирмой: свобода, равенство и братство.
Чрез несколько минут по выходе из Женевы поезд пересекает швейцарскую границу. Швейцария кончается, но не кончаются еще горы. В продолжении двух или трех часов поезд мчится по берегу реки Роны, как бы пользуясь проложенным ею путем; и действительно, по ее течению природа нагромоздила страшные скалистые высоты, проломить которые могла только дикая стихия, а не человек. Но это последние усилия швейцарской природы, сила ее заметно ослабевает. При встрече с лионской ветвью железной дороги поезд круто поворачивает на север и – гор как не бывало: пред вами открывается далекая зеленая равнина, на которой глаз видит лишь непрерывающиеся ряды стройных тополей. Это земля французов. На полпути к Парижу опять начинается волнение почвы и поезд проходит много туннелей, но к самому Парижу горы стушевываются и уступают место равнинам, на одной из которых расположился и этот современный Вавилон.
Была ночь, когда я ступил на мостовую Парижа. Скрывая от глаз новичка эту пресловутую столицу мира, темнота способствовала тем самым развивать воображению чудовищные картины видов и жизни этого города, имя которого неразрывно связано со множеством великих – и в трагическом и в комическом смысле – всемирно-исторических событий. Но естественная в пути усталость взяла свое и на время заставила забыть и о Париже, и обо всем мире. На другой день первою мыслью было отправиться на триумфальную арку, с которой по описаниям открывается дивная панорама всего Парижа. Вот предо мною весь город. От арки, возвышающейся на площади Звезды, во все стороны лучеобразно расходятся стройные улицы – аллеи, покрытые рядами дерев; за ними виднеются уже беспорядочные массы домов , над которыми изредка высятся бурые башни и – только... Панорама совершенно не оправдывает ожиданий, и бесконечно уступает той панораме, которая открывается с колокольни Ивана Великого на Москву. Внутри зато Париж подавляет своим разнообразием и в два-три дня совершенно невозможно ориентироваться в нем, чтобы вынести определенное впечатление. Можно осмотреть только отдельные пункты.
Самая широкая из лучеобразно-расходящихся от площади Звезды улиц, так называемые «Елисейские поля», упирается в знаменитую площадь Согласия. Трудно было вступить на эту площадь, сохраняя спокойствие в душе. Исторические воспоминания бурным потоком врываются в душу и лишают возможности спокойного созерцания. Сколько здесь крови человеческой пролито, сколько самых диких и безумных преступлений совершено! Направо и налево шумят великолепные фонтаны, выбрасывавшие воду многими и разнообразными струями, – но журчание этих прозрачных струй лишь усиливает воспоминание о пролитых здесь потоках крови. На этой площади неистовствовали революционеры прошлого столетья; тут обезглавлены были король и королева и тут же демонская машина – гильотина – совершала свою кровавую работу над тысячами человеческих голов… Здесь же буйствовала главным образом и последняя коммуна; за садом высятся печальные развалины когда-то великолепного Тюльерийского дворца. На развалинах, как бы в посмеяние здравого человеческого смысла и в оскорбление лучших человеческих стремлений, красуется опозоренный нечистыми, злодейскими, преступными руками – великий девиз: свобода, равенство и братство... Нет, это не площадь Согласия, а площадь безумств, преступлений и крови! Одно воспоминание однако же вливает отраду в русское сердце: здесь, на этой площади, в 1814 году в присутствии трех царей с императором Александром Благословенным во главе совершен был торжественный благодарственный молебен о завершившихся вступлением союзных армий в Париж победах над забывшим пределы умеренности военным гением – Наполеоном I. Русские войска тогда расквартированы были в Елисейских полях. В самом центре площади высится великолепный египетский, так называемый Люксорский, обелиск, исписанный иероглифами, прославляющими фараона Рамзеса II. Эта сорокавековая древность вносит некоторый мир в представление о площади. Обелиск каким-то чудом уцелел от безумной ярости коммунаров.
Осмотрев целый ряд дворцов и богатейший Луврский музей, я отправился к знаменитому собору парижской Богоматери. Собор этот более интересен, кажется, связанными с ним историческими воспоминаниями, чем своею внешностью. Он угрюм и мрачен, а две безглавые башни его наводят грустные думы. Ведь сколько раз в течении даже одного столетья патронизируемый парижскою Богоматерью город терял свою голову! На стенах его постоянно бросается в глаза опять тот же революционный девиз: свобода, равенство и братство. Вырезанные на каменных плитах буквы этого девиза здесь отливаются красным цветом, – цветом много раз здесь пролитой крови. Как известно, этот собор не раз был предметом безумного кощунства вожаков революции. В 1793 году дикая, упоенная разрушением, толпа хотела разрушить и собор Богоматери, но ограничилась только разрушением скульптурных статуй, во множестве украшавших его стены. Зато та же толпа вполне удовлетворила себя нанесением внутреннего оскорбления храму. В этом же году он превращен был в храм безумной религии Разума, на место Богоматери поставлена была статуя Свободы и на место церковных гимнов в стенах его раздались вольно-патриотические песни национальной гвардии. На хорах пылал факел Истины, а над ним возвышался храм Философии с бюстами Вольтера, Руссо и др. Среди храма на троне восседала фигура Разума в образе балетной танцовщицы Мэйляр и принимала божеское поклонение от обезумевших поклонников Разума. Девы в бальных костюмах с факелами в руках торжественно обходили храм, но тут же, свернув в боковые капеллы, предавались диким оргиям... Такому осквернению подвергалась великая парижская святыня. Последняя коммуна также хотела испробовать на народной святыне свои разрушительные инстинкты, – буйная толпа подкладывала под нее огонь, который, к счастью, принес не много вреда. Все эти воспоминания невольно переживает посетитель собора, тем более что руководители по собору то и дело с особенным интересом останавливаются на указании признаков, связанных с этими воспоминаниями. Внутренность и внешность собора украшена множеством статуй – и религиозных и просто исторических. Так, напр., одна галерея сплошь занята статуями французских королей. Смотря на это богатство и разнообразие статуй, так и думаешь, что находишься в одном из отделений Луврского музея. Средина храма отделена от остальных частей высокой решеткой, на которой вывешены объявления о ценах на места там. Особенный интерес для посетителя имеет соборная сокровищница (tresor), в которой собрано много богатой церковной утвари и роскошных архиепископских одеяний, пожертвованных различными королями. Трудно сравнивать эту парижскую сокровищницу с нашей московской патриаршей ризницей, потому что и стилем, и содержанием они много различаются: но французская сокровищница при первом поверхностном обозрении поражает не меньшим блеском и роскошью, чем московская, – хотя быть может здесь эффекту много содействуют чрезвычайно искусно сделанные хранилища: пред вашими глазами они раскрывают свои сокровища с истинно-театральною ловкостью и изяществом. Между сокровищами здесь показываются терновый венец Спасителя, приобретенный Людовиком Святым, золотой крест императора Мануила Комнена, часть Животворящего креста, а также одно богатое русское знамя, потерянное нами в Севастополе, и окровавленные одежды нескольких парижских архиепископов, павших от рук революционеров, и многое другое. Крутые винтообразные лестницы ведут на башни. При входе на площадку храма, с которой, собственно, начинаются башни, вас поражает множество каменных статуй, представляющих самые дикие формы диавола и аггелов его. Тут, кажется, изображены все формы диавола, какие только могла создать мрачная католическая фантазия средних веков; видите, напр., безобразнейшего чёрта, который с остервенением грызет кошку и т. п. Трудно равнодушно смотреть на эти статуи. В одной из башен висит знаменитый французский колокол – Бурдон2, составляющий для парижан предмет такой же гордости, как для москвичей знаменитый Царь-колокол. Француз с увлечением объяснял механизмы, посредством которых приводится в движение язык колокола; но я согрешил пред скромностью и прервал француза замечанием, что у нас в России целые десятки таких колоколов и даже есть в несколько раз больше, – и во все их звонят без всякого механизма. В самом деле французский Бурдон совершенный карлик пред нашим Царем-колоколом и весит менее одной тысячи пудов. Рядом с Бурдоном висит наш русский колокол, взятый французами в Севастополе. Наш севастополец гораздо меньше Бурдона, и я, ударяя его молотком, чтобы звук его сравнить с гордым звуком сосуда, хотел услышать жалобную повесть его пленения и тоски по родине; но к удивлению – звук его оказался гуще и басистее самого Бурдона, хотя, быть может, это зависит от его русской «грубости» сравнительно с утонченным французским соседом. Вид с башен не представляет ничего особенного. Можно любоваться только голубыми извилинами Сены, теряющейся в массах громадных зданий.
Другой из наиболее интересных парижских храмов есть храм св. Женевьевы или Пантеон. Основание его относится ко времени, предшествовавшему великой революции, но революционеры постарались сделать его своим храмом и превратили в простой монумент великим мужам французского народа. В 1851 году он опять превращен в церковь и в нем совершается богослужение. Но до сих пор церковь эта представляет странную смесь религиозных и политических элементов. Внутренность ее очень благообразна, украшена великолепными статуями и картинами религиозного католического культа, и для благочестивой католической души там несомненно много назидательного и поучительного, но зато внешность его носит вполне политический и, можно сказать, языческий характер. Прежде всего фронтонная надпись говорит, что это не церковь, а простой монумент. Она гласит: «Великим мужам признательное отечество». Это бы еще конечно ничего: церковь не чуждается великих людей... Но всмотритесь в барельефы, и вы увидите языческий элемент. Фронтонные барельефы представляют в образах женщин: отечество, свободу и историю. Отечество, конечно, по внушению своих соседок, раздает пальмы великим людям, которым оно обязано своим величием и своею славою. По сторонам толпятся великие мужи. Направо стоят военные гении и между ними на первом плане Наполеон I, а налево толпятся ученые и философы и между ними рядом с Фенелоном, Лапласом, Кювье и Лафайетом наградных пальм со стороны неразборчивого отечества удостаиваются и такие мужи, как Вольтер, Мирабо и др. К Вольтеру эта церковь впрочем особенно благосклонна и в своем подвале как святыню хранит гроб его, а также и статую – с его известной саркастической физиономией, которая здесь еще саркастичнее – быть может, потому, что стоит не на месте. На внутренних стенах храма обращает на себя особенное внимание ряд картин, изображающих жизнь св. Женевьевы – от детства до кончины. В картины введены многие весьма интересные и характерные эпизоды из современных героинь исторических событий (из времен Аттилы). На двух колоннах вывешены объявления, приглашающие на специальные богослужения в пользу эльзасцев и лотарингцев. Какой смысл эти богослужения заключают в себе, политические или просто благотворительные, – я не мог узнать. Архитектурная внешность храма вполне отвечает его названию – Пантеон. – Несколько подобен описанному храму собор инвалидов, заключающий в себе гроб Наполеона I: таже смесь религиозных и политических элементов. Совне между превосходными колоннами греческого стиля стоят статуи: Карла Великого и Людовика Святого, а ниже статуи четырех добродетелей: Справедливости, Умеренности, Благоразумия и Силы. Золотой купол, кажется, единственный в Париже, гордо высится над колоннадой. Внутренность храма поражает своею аристократичностью. Стены белого мрамора и пол блещут необыкновенной изящностью и чистотой, приводящею даже в смущение непривычного посетителя. При входе внутрь – среди самого храма вы видите, как бы фонтанный круглый бассейн. Но когда подойдете ближе – пред вами в глубине открывается гроб великого Наполеона. Впечатление сильное, но трудно определимое. Саркофаг из красного финляндского мрамора, подаренного нашим императором Николаем Павловичем, стоит среди самого углубления, а по сторонам его как бы на страже стоят скульптурные фигуры двенадцати главных сподвижников Наполеона. Рядом с ними укреплено множество знамен, победных трофеев военного гения; знамена склоняются ко гробу. Между ними, несомненно, есть и русские, но при недостаточном свете рассмотреть было трудно. Над гробом возвышается великолепный алтарь с надписью, выражающею заветное желание Наполеона – найти место упокоения в милом его сердцу отечестве. По стенам храма много живописных изображений. Особенно интересна картина на куполе, изображающая Людовика Святаго, вручающего Иисусу Христу шпагу, которою он побеждал врагов христианства.