Жизнь за океаном

Демократы

Угрюмый островок и его счастливый обитатель. – Демократическая конвенция. – Демократы и их политическая программа. – Кандидаты и хитрость Тильдена. – Демократический избранник и его государственный формуляр. – Темный конь и серый солдат.

Большой остров, на котором расположилась столица Нового Света со своим полуторамиллионным населением, омывается двумя широкими потоками, образуемыми Гудсоном и Восточною рекою, отделяющими Нью-Йοрк от целой плеяды других городов. Обогнув город, обе реки пред самым выходом в океан сливаются в одну величественную круглую площадь воды – более десяти квадратных верст – носящую название Нью-йоркского залива. Трудно что-нибудь представить себе живописнее этого залива. Гранитная набережная его, с прилегающим к ней парком, в летние жары служит одним из любимых мест для прогулок. Тут вы можете под тенью каштанов и при прохладном здоровом дыхании залива отдохнуть от удушающего зноя городской атмосферы. Панорама залива очаровательна. Зеркальную площадь его по всем направлениям рассекают бесчисленные суда и пароходы, составляющее как бы живой мост между городами, а вдали виднеются узкие ворота в океан, которыми входят и выходят океанские исполины-пароходы. Среди площади залива, но ближе к выходу в океан, чем к городу, расположился маленький островок. Он покрыт густою листвой, сквозь которую едва пробиваются на свет угрюмые дома тяжелой постройки. Но смелее, чем дома, выглядывают из зеленой листвы стальные жерла пушек. Это главный нью-йоркский форт и вместе главная квартира начальника местных войск, генерал-майора Генкока. В счастливой стране, наслаждающейся действительным, а не вооруженным миром, седалище бога войны не служит местом поклонения, и потому островок среди кипящей вокруг его жизни смотрит как бы заброшенным сиротой. Обитатели его так же скучны, как их пушки, и отправляют свои служебные обязанности с такою же механичностью, как пушки, когда они по большим историческим праздникам изрыгают на залив сотни мерно рассчитанных выстрелов. В четверг, 24 июня 1880 года, вдруг произошло нечто необычайное. Дотоле заброшенный сирота, островок, вдруг сделался магнитом, к которому потянулись бесчисленные пароходы, проходившее мимо него обыкновенно с холодным равнодушием. На островке все ожило. Угрюмые здания украсились разноцветными флагами, берега осаждались массами посетителей, рощи, оглашались восторженными криками, и стальные пушки будто усиливались палить даже без зарядов. Причиной такой волшебной перемены в жизни угрюмого островка было то, что главный обитатель его, генерал Генкок, был в этот день назначен демократической конвенцией кандидатом на президентство. Здесь, в этом седалище бога войны, демократическая партия нашла себе предводителя, который должен был вести ее против ненавистных республиканцев, с их генералом Гарфильдом, и – победить, при ноябрьских выборах.

Демократическая конвенция, в которой почетный билет на президентство пал на счастливого обитателя угрюмого островка, происходила в двадцатых (22–24) числах июня, в городе Цинциннати, или так называемом американском Париже, хотя по его пыльной удушливой атмосфере к нему более бы шло название американского Саратова. Давно уже демократическая партия не имела столь важной конвенции. Конвенция должна была решить почти гамлетовский вопрос: быть или не быть? С самой гражданской войны демократическая партия не имела ни одного президента. Белый дом постоянно занимали республиканцы своими избранниками. При позапрошлых выборах, именно в 1876 году, счастье было улыбнулось демократам, и их избранник Тильден готов уже был занести ногу чрез священный порог Белого Дома, как вдруг республиканцы хитрой политической махинацией отняли у него несколько голосов и большинством одного голоса перетянули президентство на свою сторону и водворили в Белом Доме своего кандидата Гейеса. Удар был тяжелый для торжествовавших уже было демократов, а сам Тильден слег в постель. Время, однако же, исцелило и партию, и ее кандидата, и теперь они с новыми силами и с новою решительностью выступили на политическую арену. Теперь им во что бы то ни стало следовало побить своих противников, отмстить за прошлые поражения и поддержать честь своего знамени. Иначе партии грозила политическая смерть.

Чтобы победить, надо быть сильным и иметь во главе предводителя, который бы, воплощая в себе принципы партии, смог сплотить в одну дружную силу все разношерстные фракции партии и пред мощным влиянием своего знамени заставить склониться знамя противников. При позапрошлых выборах партия, между прочим, проиграла потому, что ее предводитель не мог привлечь к себе некоторых фракций, не видевших в нем полного выразителя демократических принципов. Что это за принципы? – Чтобы ответить на этот вопрос, надо немного оглянуться назад. До войны за уничтожение рабства было две партии – демократов и вигов, из которых первые были приверженцами децентрализации и расширения прав местных штатов, а вторые сторонниками принципа централизации и ревностными охранителями единства союза. Пред самой войной, когда началась агитация в пользу отмены рабства, образовалась новая партия, которая, поддерживая начала вигов, взяла на себя главным образом задачу освобождения рабов. Она стала называться республиканской и скоро слилась с вигами, поглотив самое их имя. Юг был вполне демократическим, север республиканским. Когда республиканский север стал настойчиво требовать освобождения рабов и готов был опереться в своем требовании на государственное право, то демократический юг, которого касалось это требование и который не хотел расстаться с выгодным ему рабством, выставил против северян свой принцип местной независимости и готов был совершенно отделиться от союза. Столкновение этих противоположных принципов повело к междоусобной войне, окончившейся поражением демократов и освобождением рабов. Таким образом, во время войны демократы заявили себя рабовладельцами, а республиканцы освободителями рабов. Когда после отмены рабства демократам нельзя уже было опираться на рабовладельческий принцип, то они остались при своем политическом принципе местной независимости, и он самыми крупными буквами обыкновенно пишется на их знамени. Вместе с тем в социальном отношении демократы круто повернули свой фронт. Презирая и угнетая своих прежних рабов – негров, они вместе с тем начинают разыгрывать демагогические роли по отношению к белому низшему населению; из ярых рабовладельцев они перелиняли в не менее ярых демагогов, подобно тому, как некоторые из наших крепостников ударились чуть не в нигилизм, когда увидели, что доброе старое время кануло в вечность. В частности, принципы демократической партии, как они определены на конвенции, состоят в следующем: «Оппозиция централизационизму и тому опасному духу, который усиливается сосредоточить правительственную власть в одном департаменте и, таким образом, создать действительный деспотизм, под какою бы то ни было формою правления; отделение церкви от государства; местное самоуправление; подчинение военной власти гражданской и право свободного голосования». Затем демократическая партия объявляет, что она «друг труду и рабочему классу и считает своею обязанностью покровительствовать им и защищать от притязаний капиталистов и общин»; требует отмены бурлингамского трактата с Китаем, в силу которого американским правительством дана полная свобода китайцам переселяться в Америку с обязательством покровительствовать им. Демократическая партия требует «полного запрета китайцам переселяться в Америку, кроме как для путешествия, образования и заграничной торговли – с тщательным наблюдением за ними». Так определяют свои принципы сами демократы. Не так смотрят на них республиканцы. По их мнению, главные принципы партии надо читать не в строках, а между ними; и тут между строк они начитывают таких ужасов, что волосы становятся дыбом. Если бы действительно демократическая партия держалась приписываемых ей начал, то первый же год перехода правления в демократические руки был бы последним годом существования всего государства. На самом же деле демократы совсем не идут далее объявленных ими начал, да и в изложенных пунктах много уже такого, что просто сказано для красного словца. По крайней мере при местном правлении, демократы в действительности показывают себя далеко не столь «дружественными труду и рабочему классу», как это говорится в их политической программе. Не говоря уже о южных штатах, где черное рабочее население просто угнетается ими не хуже времен рабства, так что в прошлом году целые десятки тысяч негритянских семейств бежали от этих притеснений на север; в средних и северных штатах их покровительство рабочему классу заявляет о себе только демагогическою лестью во время выборов, а самые выборы обыкновенно падают на таких лиц, которые не имеют ничего общего с трудом, как, напр., излюбленный ими Тильден –железнодорожный адвокат, темный капиталист и честолюбивый политикан. В состав партии, кроме южных бывших рабовладельцев, немного входит чисто американского населения; зато эмигрантское население – в особенности ирландцы – почти исключительно демократы. Будучи малоразвитым политически, это население служит послушным орудием в руках демагогствующих политиканов. В численном отношении партии почти равны, и перевес им при выборах дает только тот класс так называемого «независимого» населения, который, не принадлежа ни к какой партии, при выборах подает свой голос на ту или другую сторону, смотря по кандидату, выставленному той или другой партией.

Конвенция в Цинциннати должна была избрать кандидата, который бы мог быть самым способным носителем знамени демократической партии. Демократы отправлялись на конвенцию с торжеством. Когда республиканская конвенция в Чикаго провозгласила своим знаменоносцем «темного коня» – генерала Гарфильда, то народным ликованием в демократическом лагере и конца не было. Этот республиканский выбор они открыто провозгласили синонимом поражения партии. Стоит только вам избрать первого из многочисленных политических вождей партии и имя ему – несомненная победа, как выражались наиболее горячиe демократы. И они в некотором отношении были правы. В то время, как республиканская партия, избалованная долгим и почти безраздельным господством в стране, допустила в своей среде развиться искательству и интриге, благодаря которым действительно популярным вождям партии стало почти невозможным достигнуть президентства, демократы, проученные опытом постоянных поражений, напротив, выработали в себе более здравый политический смысл и стали опираться на своих лучших и популярнейших вождей. Претендентами на кандидатство в их лагере в настоящей раз выступил целый добрый десяток государственных деятелей, из которых каждый с достоинством мог принять на себя президентскую кандидатуру. Каждый из них, разумеется, поддерживался своей особенной фракцией, но замечательно, что между этими фракциями совсем не было той ожесточенной борьбы, какою прославилась республиканская конвенция. Каждая из этих фракций добровольно готова была пожертвовать своими голосами в пользу любого кандидата, к которому склонится большинство. Самым сильным кандидатом, разумеется, выступал демократический ветеран Тильден, которого в 1876 году так неожиданно оттолкнул от порога Белого Дома неизвестный выскочка Гейес. Его «бум» был почти столь же грандиозен, как бум Гранта в республиканской партии. До конвенции у демократов только и речи было, что о Тильдене, и он действительно выступал великаном в сравнении с республиканским «темным конем». Первостепенный по значению Нью-йоркский штат на местной демократической конвенции единогласно вотировал за Тильдепа, и его назначение казалось всем несомненным. Но пред самой конвенцией, когда пастор готов уже был читать молитву на открытие заседания, вдруг случилась странная неожиданность: Тильден прислал в конвенцию письмо, в котором отказывался от президентства. Письмо это явилось как снег на голову для ревностных тильденцев, ряды их смешались, и они не знали, что делать. Но что для одних слезы, то для других смех. Между тем как тильденцы серьезно смутились и не знали что делать, противники Тильдена только подсмеивались над «хитрым мудрецом» и в письме видели только политическую каверзу – для придачи себе большей популярности. Письмо действительно было составлено в таком хитром роде, что отказ соединен был прочным мостом с согласием и походил на тот формальный отказ, которым наши московские цари и патриархи прокладывали себе дорогу к престолу. Каверза, однако же не удалась и, напротив, испортила все дело. Горячие приверженцы Тильдена остались в смущении и нерешительности, а менее горячие спокойно перешли на сторону других кандидатов. Поэтому, когда началась подача голосов, Тильден вдруг очутился чуть не в хвосте таблицы. По первому голосованию из 738 делегатов за Тильдена подали голоса только 38. Львиная часть досталась генералу Генкоку; он сразу получил 171 голос, самое большое количество голосов из всех девятнадцати кандидатов, которые выступили в первой таблице. Первая подача была столь многознаменательною, что сразу решила все дело. Все увидели, где центр тяжести, и вторая подача голосов почти единогласно провозгласила Генкока демократическим кандидатом на президентство. Вторая подача дала Генкоку 705 голосов и Тильдену только 1 голос... Судьба не часто смеется так саркастически? Избранник оказался очень популярным. Когда провозглашено было его имя, то все десятитысячное собрание, присутствовавшее при голосовании, точно объято было манией крика, и вся громадная зала собрата была как бы одним чудовищными ртом, из которого оглушающее ура гремело и потрясало стены. Оркестр ударил народный гимн, но от него не было слышно ни одного звука, как не слышно пищания комара при реве урагана. Только по отчаянному движений смычков можно было судить о радостном восторге исполнителей. Весть о результате конвенции с быстротою молнии разнеслась по всему государству, и повсюду, где только есть демократическая кровь, производила восторги и ликование.