Три Царя

— Нельзя же так. Без обряда-то, — усталые брови старика поднялись в протесте.

Любава откусила кусок огурца и, покачав головой, продолжила:

— Может и девке проще бы стало. Сердце болит за бедняжку. Кровью обливается.

«Отведу», — коротко решил в тот момент для себя старик: «Во что бы то ни стало, отведу и проведу обряд. Ежели нечисть какая бытует, то проклятья все на себя возьму, но обряд отведу. Пускай боги мне свидетели».

— Любава, кто за ней присматривает? — внезапно голос старика наполнился юношеской уверенностью.

— Да никто, — вздохнула стряпуха. — Я думала, смогу её под крыло взять, обучить чему. Кашеварить вроде умеет, читать писать так себе. Девка то не глупая, только вот сердечко детское вместе с семьей почило. Хандрит, ничего делать не хочет.

— Значит опекуна законного нет? — Настаивал тот.

— Ты чего-то удумал? — она заметила решимость в его глазах, и с интересом ждала его ответа.

Старик встал и подошел медленно, словно незнакомый человек к напуганному котенку. Девочка подняла глаза и сжалась на мешках. Внезапно перед ним появилась массивное тело носильщика. Он хоть и хромал, однако был невероятно быстр для своих размеров и травмы. Девочка в поисках укрытия подползла к носильщику и взяла его за руку.

— Не пугайся, я не причиню тебе вреда, — старик положил посох на мешки. — Ты же меня узнала, правда? Узнала ведь?

Девочка покачала головой из стороны в сторону.

— Тогда на тракте, ты выскочила из повозки, и водой меня опоила. Помнишь ведь? — она вновь покачала головой.

— Отец, — произнес Меридинец. — Богами прошу, не пугай дитя. Она сторонится незнакомцев после одного случая. По добру прошу, выскажи что надобно.

Чтобы посмотреть в глаза носильщику, старику пришлось запрокинуть голову.

— Я слышал, что семья её покоится в селе проклятом, без обряда захоронения. — Начал старик. — Я хочу её туда отвести и провести как положено, чтобы души упокоились.

— Доброе дело, только вот девочку не отдам и не пущу. — Внезапно отрезал меридинец. — На кой она тебе нужна? Зачем вести её туда, раны все еще свежие теребить?

— Попрощаться она должна как положено, отпустить, словами в напутствие одарить. Они кровью связаны, иначе кошмары будут мучить, а жить где станет, так ни один домовой там не поселится.

Взгляд меридинца принял еще более серьезный оттенок, от чего его тонкие губы, слегка сжались.

— Отец, ты слышал про это место? Про резню, что там произошла? Да ты и на десять верст не подойдешь.

— Стар ты, какой тебе обряд? — влезла в разговор кухарка. — Ты едва на ногах стоишь, сможешь?

— Смогу, — коротко заверил старик, а затем взяв посох, запрокинул голову к единственному окну. — Да будет мне Род свидетелем, клянусь вам всем. Да услышит Чернобог мои слова, и пускай не будет мне покоя в ночи, пока не исполню обещание. Стрибог раздует мой пепел по ветру, если я отступлюсь. Да почувствую прикосновение Марены, если струшу.

Девочка выглянула из-за спины меридинца и робко поглядела на старика.

— Громкое обещание, особенно от мудреца, — меридинец посмотрел на девочку и спросил. — Ты правда хочешь пойти?

Она быстро закивала головой и стала дергать его за руку.

— Тогда решено. Госпожа! — обратился он к старухе, выпалив как духу, без тени сомнения. — Пусти меня на дело благое. Даю тебе свое слово, как вернусь, перетаскаю всё что прикажешь.

— Вот дурень! — заворчала она. — Говорила же, не госпожа я тебе, да и куда ты девку то попрешь? Там нечисти по колено, а она маленькая совсем. Сберечь то сможешь?

— Сам полягу, но сберегу, госпожа. — Его голос звучал на удивление стойким, а старик на мгновение задумался, откуда такое рвение защищать её? Неужели он тоже сумел опозориться перед богами, и теперь должен её роду?

— Слово даешь? — спросила кухарка, показывая ему кулак.

— Даю, — также уверенно, ответил меридинец.

— Тогда ступайте с миром и богами, — кухарка махнула рукой, понимая, что старика она и так не удержит, а с меридинцем, уж тем более не справится.

Девочка может и хотела улыбнуться, но её тело и душа давно позабыли как. Она лишь прижалась к меридинцу, а тот полез в карман за еще одной грушей.

— Пилорат моё имя, — представился он первым. — Маруську ты, судя по всему, знаешь. Как нам называть тебя, отец?

— Семирод, — произнесла старуха, упаковывая хлеб и копчености в маленький мешочек, — Семиродом его зовут.