Васюган-река удачи

5

Вода скатывается неторопко, и протока Муч все еще поражает своей шириной. От нашего стана хорошо видна ее изумрудно-зеленая заводная граница. Длинным, заостренным островком она тянется параллельно кустарниковым грядинам. Трава, словно неосмотрительно рано вынырнула из-под воды, огляделась и находится в раздумье: не скрыться ли опять. Парни ездят после работы проверять сетенки, поставленные у затопленных кустов. Комиссар сердится, когда угоняют дюралевую лодку. Поломается подвесной мотор, на чем попадешь в Лукашкин Яр, откуда привозятся хлеб, запасные части. Хмурый считается капитаном мотолодки. Недавно получил распоряжение командира отряда Вайнера доставить с центральной усадьбы совхоза камни для бани. Предупредил, чтобы синие, угарные не везли. «Мухой» слетал в поселок, отыскал настоящие банные камни без синих прожилин. Плеснешь на такие кипятком — парок будет крепкий, уши в трубочку свернутся от неугарной жары.

В Лукашкин Яр комиссар ездит охотно: привозит оттуда толстых червей для закидушек. Рыбачит допоздна, часто из других суток прихватывает часок-другой, оттого утром кажется сердитым, насупленным. Пилипепко подобное состояние комиссара расшифровывает так: ночью рыбачит, днем тенью маячит. Пет, не только маячит. Иногда он бывает распорядительным, деловым. Если и любит «погаркать», то для пользы дела. Злость так же скоренько потухает в нем, как зажженная спичка на ветру.

Роторная косилка Николая Гребнева напластала уйму пышных валков. Они начинались от кустарниковой стены, бежали к озерной глади. Машинный косец научился по наитию определять топкие места и вовремя уводить от них неутомимый колесник. Избегать крепкую хватку мокрого луга ему позволяла повышенная скорость трактора. Он словно летал над травами на воздушной подушке.

В половине второго ночи комиссар потопал к Николаю. Был злостно нарушен распорядок дня: все спят, а Коля луг прочесывает. Возможно, неудачная рыбалка в эту ночь сделала Хмурого под цвет грозовой тучи. Набросился на косца со словами жгучего упрека:

— Тебе что, дня мало?! Хоть на часы иногда поглядываешь?!

А у Гребнева и часов на руке нет. Его время сенная страда отсчитывала. Торопила минуты и часы. Виданное ли дело — человека с работы гнать, ругать его вместо простой комиссарской похвалы. Тут даже спокойный Николай не выдержал, шумнул на Хмурого. Косец проследил, как светлый вечер перешел незаметно в белую северную ночь. У Гребнева одни колер перед глазами: зеленый. До минут ли и часов, когда матерая луговина раскатилась под горизонт и еще не началось в отряде стогоисчисление.

К нам иногда по два-три раза в день садятся вертолеты. Доставляют продукты, свежие газеты, журналы. Утром с Большой землей связь по рации. Земля ждет сено, но в сводке по-прежнему — ноль-ноль тонн. Говорят— в долгах не деньги, в копнах — не сено.

Вертолет сделал круг над лугом, приземлился на излюбленный пятачок. Не успели мы подойти к открытой дверце, как оттуда посыпались на землю продолговатые банки концентрированного молока. Чернявый малый, сопровождающий мешки и ящики с продуктами, выкраивал летные секунды, выбрасывая ногами рассыпанные в вертолете банки. Мы мигом помогли выгрузить мешок со свежими огурцами, большие мягкие буханки хлеба, флягу с растительным маслом, мясную тушу, чеснок, вермишель. Винтокрылая птица опрометью понеслась по задуманному маршруту. Мы, точно курицы-наседки, прикрывали своими телами и руками коробки, буханки, чтобы не раскатились от могучих воздушных струй.

В нашем вагончике одно оконное стекло расколото. Дыра прикрыта фанерой. В нее дует на Николая и меня: моя раскладушка и кровать главного косца стоят рядом с окном, мы спим головами к нему. Получаю со склада алмаз и стекло, прямо на тротуаре крою нужную шибку. Вставляю. Теперь в нашей спальне комаров и паутов будет меньше, и перестанет настырничать ветер. Временами его порывы бывают такими сильными, что наша жилая бочка слегка вздрагивает и покачивается.

Живем ожиданием «завтра», ожиданием первых стогов. Хватились — нет черепков для трехрожковых вил. Чем же вершить стога, очесывать, приглаживать их? Лохматые, туполобые стога быстро промочат дожди. Значит, плакали многие тонны сопревшего сена. Стогометателем не придашь стогам красивой формы, как это можно сделать вилами и граблями. Идем с Мецкером в лес вырубать заготовки для вил.

Черенки надо было заготовить задолго до сенокосной страды, чтобы они просохли, набрали крепость. Во обще в отрядном складе необходимо иметь про запас косы, грабли, вилы уже в готовом, рабочем состоянии. Еще бы лучше запастись березовыми вилами-тройчатками.

Раскладываем черепки на просушку возле склада с горючим. Скоро придет баржа еще с двумя восьмикубовыми емкостями солярки. С этим известием комиссар приехал из Лукашкиного Яра. Он был чем-то расстроен, сильно возбужден. Оказывается, речники отпустили для разгрузки цистерн мало времени: на барже имелись грузы для других покосников, их надо было скорее развезти по станам.

И вот теплоход с баржой пришвартовались к нашему берегу. Мы все в полной боевой готовности: подкатили бревна, приготовили троса, ломики. Шустрый завхоз вьюном крутился возле толстого бревна. Подталкивая лом под комлевую часть сосны, громогласно утверждал, что в одном хорошем ломике содержится три мужицких силы.

Руководил разгрузкой комиссар. Мы подняли на борт баржи бревна, они стали к земле под углом. Оплели тросом край цистерны. Трактор К.-700 всей своей мамонтовой силенкой поддернул ее к борту баржи. Такую же операцию проделали со вторым боком емкости. Комиссар громче обычного покрикивал, командовал, размахивал руками. Мы долго провозились с разгрузкой первой емкости.

Мецкер предложил оплести вторую цистерну тросом посередине и одним махом вытащить ее на берег. Хмурый был против. Его бурчание пришлось не по душе Давиду Генриховичу. Он решительным приказом повелел сделать так, как хотел.

Я находился неподалеку от комиссара. Он сейчас безучастно сидел на бревне, скрестив на коленях большие руки. Мол, раз власть перешла к другому, мне тут делать нечего. В тот момент, когда полилась на землю солярка, в глазах Хмурого вспыхнуло злорадство: «Ага, достукался Мецкер, докомандовался! Моли богу, что не отломилось при рывке приспособление, приваренное к торцу емкости для выкачивания горючки… Залил бы протоку соляркой…». Но этого, к счастью, не случилось.

Через день Хмурый откажется отвезти на мотолодке Мецкера по делам службы в районный центр Александровское. Этим неповиновением, упрямством он как бы отомстит за нанесенное оскорбление комиссарскому самолюбию.

Справедливости ради хочется сказать, что отрядовцы не очень-то лестно отзывались об Игоре. Называли его «чужаком», «заготовителем». Ставь закидушки, рыбачь в свободное время, но ведь не для этого ты послан сюда. Хмурый не помогал ремонтировать и собирать технику. Не брался за вилы при стогометании. Все — командир отряда, его заместитель, Мецкер, секретарь партийной организации управления Павел Николаевич Селезнев, приезжающий с отрядом инженерно-технических работников, не покладая рук трудились на лугах. Комиссар до конца страды играл роль большого начальника и… рыбака.

Забегу немного вперед. Девятнадцатого августа кормозаготовители застоговали двадцать пять тонн сена. Последний стог поставили в полночь. Торопились все сметать до дождя. Комиссар спал. Когда лагерь наполнился веселыми голосами удачно и много поработавших людей, Хмурый проснулся. Ему предложили:

— Поздравь коллектив — славно потрудились сегодня.

— Нечего поздравлять, — пробурчал комиссар. — Бывало, и побольше тонн сена в сутки ставили… Поторапливайтесь, парни, разбегайтесь по вагончикам — энергию экономить надо.

— Мы энергию не экономим, — возразил Пилипенко, — а ты дизельной энергии пожалел. Сейчас в бане попаримся, восстановим свои потерянные телесные киловатты.

Комиссар посмотрел на Анатолия Пилипенко косо. Молодой коммунист успел побывать под пулями душманов. Шрамы у него на животе, на ногах. Хмурый не верит в геройство бывшего офицера Пилипенко, а он ведь был командиром взвода, отбивал безымянные высотки, чтобы свободно жилось и дышалось афганским друзьям.