Повести, рассказы

15

Но едва выехали из леса, Цаля соскочил с подводы и, махнув рукой Файтлу: не жди, мол, — тихим, сдержанным шагом поднялся на шоссе и остановился. Так останавливаешься, вернувшись через много лет, в дверях покинутого тобой дома, где никого из родных уже нет, но сохранилось все, что было перед уходом, по чему тосковал издалека. И оттого, что все это сохранилось, тоска становится еще больше. Да, здесь все сохранилось, как было почти два года тому назад, подумал Цаля, и у него пресекалось дыхание. Вон виднеется верба, у которой паренек с шапкой курчавых волос познакомил его с Диной, а вон деревянный мостик, где он бродил до позднего вечера, всматриваясь в каждую парочку, не идет ли та, что днем, в читальне, так гордо и холодно ответила ему при Липе: «Нет, вы ошибаетесь, мы с вами не знакомы». Как и тогда, вербы стоят, склонившись над дремлющей речушкой, но тогда лето только начиналось, вербы были зеленые, а теперь они пожелтели; в тот ранний вечерний час солнце еще только садилось в речку, а теперь оно уже заплыло далеко за лес. Вот здесь, на лугу, он впервые взял Дину за руку и не выпускал ее из своей, пока они не подошли к кузницам, откуда начинается местечко.

Тоска, все та же тоска, что привела Цалю сюда, вела его теперь по шоссе и, когда он подошел к лесу, вырвалась из него в крике:

«Ди-на! Ди-на!..»

Подождав мгновение, лес донес обратно: «Ди-на! Ди-на!..» — И эхо прокатилось по шоссе до самого местечка.

Там уже, наверно, знают о том, что он приехал. Первого, конечно, Файтл-балагула известил Липу. Но что-то никого на дороге не видно. Позапрошлым летом в этот вечерний час на шоссе было полно гуляющих! Вот показались двое. Они сошли с мостика и идут сюда. Не Липа ли один из них? Его-то и не хотелось бы теперь встретить. Цаля перешел на другую сторону. Парочка прошла мимо, словно не заметила его. Ну, а Цаля, когда провожал, бывало, вместе с Диной луну до леса и от леса до мостика, разве он замечал всех, кого встречал на шоссе?

Когда Цаля через некоторое время перешел мостик, откуда уже виднелся заезжий дом, ему нечего было опасаться, что его заметят. Свет тусклых огоньков в окнах падал не дальше крылечек. Но он все же пошел закоулками и неожиданно забрел на улочку, где находился клуб.

Еще издалека он услышал шум. Теперь понятно, почему ему никто не повстречался по дороге. Должно быть, в клубе лекция. Но ведь сегодня не канун субботы и не канун воскресенья. И теперь, когда из местечка уехало так много людей, вряд ли может собраться столько народу, сколько бывало на его лекциях. Почему же там так шумно? Он не помнит, чтобы на какой-нибудь из его лекций клуб был так переполнен, как сейчас, — стоят даже под окнами. Народ, видно, так захвачен происходящим в зале, что его, Цалю, и не заметили. Даже Файтл-балагула, стоявший у входа, кажется, не увидел его.

На низкой сцене, у длинного стола, застланного красной скатертью, сидел Липа и без устали звонил в колокольчик. Возле Липы стоял молодой человек в очках. Он отвечал на вопросы, сыпавшиеся со всех сторон. Липа придвинул большую лампу-молнию к себе поближе и смотрит теперь прямо в сторону Цали. Он, очевидно, заметил его. Чего доброго, Липа, не спросившись, даст ему слово. Но что он, Цаля, может сказать? Он покуда сам еще не разобрался, зачем нужно оставлять местечко и ехать бог знает куда. За деньги, израсходованные на такое путешествие, можно было бы здесь же, на месте, построить завод и обеспечить всех работой. Непонятно также, зачем это нужно всем становиться земледельцами, почему не рабочими? Иоэл вот уже второй год на Херсонщине, а все скучает по родным местам.

Стоя так, опершись о стенку в переполненном зале, Цаля вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Он повернул голову и заметил у дверей белокурую девушку с мальчишеской стрижкой. Словно боясь, что она может внезапно исчезнуть, он ринулся к ней, чуть не крикнув во весь голос: «Фрума!»

Они вышли во двор.

— Вы приехали вместе с ним? — спросила его растерявшаяся от неожиданной встречи Фрума.

— С кем?

— Ну, вот с этим вербовщиком.

Неужели Фрума, дальняя Динина родственница, тоже подсказывает ему, как и Ханця, чем он должен объяснить свое внезапное появление в местечке? Или она и вправду не догадывается, что привело его теперь сюда из далекого Ленинграда?

— А я подумала, что вы тоже вербовщик, — повторила Фрума, отойдя подальше от раскрытых окон. — Вы давно приехали?

— Только что с подводы.

— Значит, еще никого не видели. — Цале показалось, что Фрума обрадовалась. — И долго пробудете у нас?

— Сам не знаю. Если попадется подвода до станции, может, уеду еще сегодня. — Он осторожно взял ее под руку. — Вы кого-нибудь ждете? Нет? Тогда давайте прогуляемся. В Ленинграде теперь глубокая осень, а у вас еще лето в разгаре.

Фрума понимала, что он звал ее прогуляться не для того, чтобы она ходила молча. Как только они вышли из клуба, она почувствовала, что ему нужно спросить о чем-то очень для него важном, но он не знает, как и с чего начать, и ее не удивило, что начал Цаля с вопроса, не собирается ли и она уехать.

— Пока нет, — ответила Фрума, — но, наверно, мы тоже уедем.

— И вы не будете скучать по местечку?

Она посмотрела на него своими светлыми близорукими глазами:

— Как можно не скучать по дому? Буду, конечно. Но дома делать нечего.

— А раньше?

— Когда раньше?

— Ну, когда я здесь был. Позапрошлым летом у вас, мне кажется, тоже не было ни заводов, ни фабрик, однако никто не уезжал. Все сидели на месте.

— Вам это только казалось. Тогда тоже уезжали. Но, конечно, не столько народу. За два года у нас многое изменилось. Всюду за эти два года многое изменилось. Вы узнаете этот дом? Теперь здесь живет Липа.

— Я знаю.

— Вы уже видели его?

Почему Фрума так испугалась, почему с такой странной тревогой спросила, не видел ли он Липу? Он был рад, что может ей ответить:

— Нет, мне сказал подводчик.

— Файтл?

Каждая звездочка на той полоске неба, что висела над улочкой, была ему так же хорошо знакома, как вот эти ступеньки у заднего крылечка Дининого дома, как этот домишко, что напротив, с привалившимся к нему полуразрушенным сарайчиком, как одноэтажный кирпичный домик местного фотографа под холмом и церковь с позолоченным куполом на холме.

У заколоченных кузниц по ту сторону мостика их встретил смешанный запах ночного осеннего леса и лениво текущей зеленоватой речушки.

— Как быстро летит время, — сказал Цаля, притрагиваясь рукой к каждому шоссейному столбику, — кажется, только вчера мы гуляли тут втроем, и вот прошло уже почти два года.

— Неужели уже два года? — переспросила Фрума, и, как бы доверяя ему тайну, которую, кроме нее, никто здесь не знает, она тихо, чтобы можно было тут же отказаться от сказанного, проговорила: — Она недавно была здесь.

— Знаю.

Фрума остановилась.

— Мне рассказывал балагула. Она приезжала, говорил он, навестить могилу отца.

— Что еще рассказал вам Файтл?

— Он рассказывал о ее муже.

— Здесь она была одна. Мы с ней гуляли весь вечер... — И тихо, все еще колеблясь, сказать или нет: — Она спрашивала о вас, были ли вы здесь.

Цаля крепче прижал к себе Фрумину руку и замедлил шаг, часто останавливаясь, словно дорога шла в гору.

— Откуда она взяла, что вы должны здесь быть? — еще тише спросила Фрума, сворачивая к речке, расшумевшейся в вечерней тишине. — Она просила меня передать вам, если я вас когда-нибудь встречу, что она никогда никого так не будет любить, как любила и до сих пор любит вас. — Фрума посмотрела на него, словно спрашивала: «Где вы были две недели назад? Ах, если б вы приехали две недели назад!..»

Теперь, когда он знает, что и Дина всего две недели тому назад бродила по этому шоссе целый вечер, что и ее привела сюда та же тоска, ему не о чем больше расспрашивать Фруму. Только одно ему еще хотелось бы узнать — крикнула ли и Дина, подойдя к лесу: «Цаля!» И так же ли громко прокатилось эхо над вершинами деревьев, отдаваясь по всему лесу?

— Она не виновата.

Это Дина просила ему передать? Или сама Фрума, которая когда-то не оставляла их ни на один вечер вдвоем, только что придумала оправдание для Дины, чтобы она осталась для него такой же, как тогда?..

— И если хотите знать, Этл тоже не виновата, — продолжала Фрума, останавливаясь у речки. — Я, например, ни одной минуты не верила в то, что вы женитесь на Этл, хотя все считали вас ее женихом. Этл сама и пустила этот слух. Она мне потом говорила. Она еще и теперь думает, что Дина не была бы счастлива с вами, и не жалеет, что своим внезапным приездом из Ленинграда и рассказами о ваших с нею ленинградских встречах отдалила от вас Дину. Она не отрицает, что добивалась этого. Но о вас Этл плохого слова Дине не сказала. И как она могла говорить плохо, если была в вас влюблена, да и теперь еще любит. Она сама призналась мне. Этл тоже была тут недавно. Что еще она мне сказала? Как ни любит она вас, но, разлучив с вами Дину, все равно не вышла бы за вас. Наши девушки так не поступают, а если и случается, то очень редко...

— Где живет теперь Дина? — спросил Цаля, бредя по колено в молочном тумане, стлавшемся по лугу.

Фрума не ответила.

Неужели он спросил так тихо, что она не расслышала? Он собрался было повторить вопрос, когда она отозвалась:

— Этого я не могу вам сказать.

Его не очень удивило, что Фрума ответила ему почти так же, как Ханця, и все же в этот раз у него перехватило дыхание, словно своим ответом Фрума отняла у него последнюю надежду.

— Это Дина вам запретила говорить, где она?

— Хотите знать правду? — Фрума всматривалась в него своими близорукими глазами и, не отводя взгляда, ответила: — Да, она. Ну, что это даст вам, если вы узнаете, где она? — И снова тихо, как бы доверяя тайну: — Вот если бы вы ее встретили месяца через два-три после того, как она вышла замуж... Вы удивляетесь, я понимаю... Ну да, конечно... Но если бы вы знали, как она вышла замуж...

Туман уже перекочевал с луга на шоссе, и оно напоминало собой сейчас разлившуюся реку. Заросшая тропинка, по которой они поднимались на шоссе, была совсем уже не видна.

— Все началось с того, что Этл тогда приехала вслед за вами. Теперь Дина знает, что вы тут ни при чем, но тогда... Нет, так полюбить может, кажется, только местечковая девушка... Если бы вы знали, как она вас любила, а кто любит, тот ревнив, а ревность, говорят, ослепляет. Но Дина слишком горда, чтобы показывать свою ревность... Вот она и придумала, будто ее посылают на несколько дней в село, и сама спряталась до вашего отъезда у своего троюродного брата, у Лейви. Но вы, может быть, подумали, что Лейви виноват? Нет. Наоборот. Вы как раз нравитесь ему, но Дина не из тех, кого можно легко уговорить и переубедить. Вот у Лейви она и познакомилась со своим будущим мужем. Это произошло вскоре после вашего отъезда.

— Я тогда не мог остаться и так чуть не опоздал на сборный пункт.

Зачем он оправдывается? Для того, чтобы она передала его слова Дине? Разве Дина не знала этого?

Они снова вышли к лесу.

— Дина, конечно, и не думала, что инженер, который назвал себя старым другом Лейви, станет ее мужем. Хотя такие, как он, могут нравиться. Высокий, стройный, вообще приятный человек. Но старше ее. Лет на десять-одиннадцать старше. Как только увидел Дину, он уже от нее не отставал. Куда бы она ни шла, он попадался ей навстречу, к кому бы ни зашла, заставала его. Однажды, — это случилось, рассказывала мне Дина, месяца через три после их знакомства, — гуляя вечером в ботаническом саду, они встретили компанию знакомых. Выйдя из сада и проходя мимо загса, что на углу улицы, один из его приятелей, будто в шутку, сказал: «А знаете, что мне пришло в голову?» Дина даже не поняла, как это произошло, но через несколько минут девушка из загса уже поздравляла ее и желала счастливой семейной жизни. Дина смотрела на нее, и ей было невдомек, как девушка не сообразит, что все это не больше чем шутка. Все, что в тот вечер происходило, Дина воспринимала только как шутку. За шутку она приняла и то, что они зашли по дороге в магазин и купили там вина и закусок, и тосты, которые потом провозглашались в комнате у супруга, и лишь потому, что Дина рассматривала все происходящее как игру, она позволила ему поцеловать ее, когда собравшиеся за столом стали кричать «горько!». А когда гости начали расходиться домой, Дина тоже встала из-за стола и удивилась, что он спрашивает ее, куда она собралась. Как ни убеждал ее муж в тот вечер, что это вовсе не шутка, что ее дом теперь здесь, у него, он вынужден был отвести ее к матери. И хотя Дина уже поняла, что прогулка в ботанический сад и неожиданная встреча со знакомыми были заранее подстроены, она рассказывала об этом матери, как о веселой проделке.