Меня зовут Феликс

Глава 10

≪Взрослые живут так, будто бы смерти

не существует. А ребенок знает, что

его время уже пришло≫.

У меня есть две книги, которые я прочитал в оригинале с помощью словаря. Но всё еще надеюсь, что когда-нибудь их переведут профессионалы. Одна из них — «Транссибирский экспресс» Хайнца Гюнтера Конзалика. Изданную в Австрии в 1976 году книгу я нашел на чердаке пожилой пары польских репатриантов в одном из крохотных городков в Нижней Саксонии. Имен их я не помню, но зато помню их дочь Доминику. Она помогала по хозяйству двум очень симпатичным немцам, у которых были сын и собака. Собаку звали Кава. Она была светло-коричневого цвета, цвета кофе с молоком, поэтому они решили назвать ее Кофе. По-сербски — Кава. Доминика жила в трейлере, который стоял на придомовой территории хозяев. А родители ее жили в двухэтажном доме с чердаком и подвалом. В подвале у них хранился смалец в горшочках, а на чердаке — старые пластинки, граммофон, расстроенное пианино и три закрытых на ключ сундука.

Днем Доминика работала, а по вечерам помогала мне шлифовать мой немецкий.

— Язык хорошо усваивается, когда есть интим, — говорила она на чистом немецком.

И она была права, потому что я заговорил уже через месяц, а словарный запас мой вскоре стал намного богаче, чем у главных героев самых популярных немецких фильмов. Спустя еще один месяц мы уже разобрали на цитаты «Достучаться до небес».

Через два дня я улетал, и очень хотелось взять с собой что-то на память. Под косым окном родительского чердака Доминики стопкой стояли книжки на выброс, а мимо книг я не могу пройти равнодушно. Конзалик был тоньше всех. Я его и взял. Думал, что почитаю в самолете, но не вышло. Вспомнил много позднее, через несколько лет, достал, раскрыл и понял, что мой немецкий значительно ухудшился: отсутствие общения с Доминикой сказывалось. Тогда я обратился к помощи словаря, поскольку шлифовать язык было уже не с кем. Конзалик в конечном итоге не произвел на меня особого впечатления, но зато появилось чувство выполненного долга.

Другое дело Джуна Барнс. Английский мой намного хуже немецкого, видимо чего-то мне недоставало для его более глубокого изучения. Девушка, которая посоветовала эту книгу, была вдохновлена творчеством Джуны. Она даже переняла у нее некоторые феминистические взгляды, которые меня особо не обременяли. Девушка на тот момент казалась мне такой необычной, что я решил во что бы то ни стало прочитать этот роман. Изданный в 1936 году «Найтвуд» я сначала перевел как «темный лес», но по мере погружения в темноту повествования понял, что это слишком прямой перевод. Это трагическая, сложная и тяжелая история жизни трех женщин, барона и доктора О’Коннера. Но не фабула притягивает, а язык. Именно поэтому Барнс пошла у меня сложнее Конзалика. Я до сих пор мечтаю, чтобы эту книгу перевели. Может хоть эта моя мечта сбудется?

Был еще один человек, который читал «Найтвуд»: моя подруга Лиза. Когда я смотрю на нее, мне кажется, что она прекрасно бы вписалась в истории американской писательницы: Лиза умна, начитана, вполне привлекательна, местами феминистка. Да и ее взгляды были так же свежи и ярки, как и ее образ. Но есть в женщинах под пятьдесят что-то такое, что порой отбивает охоту с ними общаться. С годами они становятся очень похожими на твою мать: такие же ревнивые, требующие внимания и не терпящие недостойного, по их мнению, поведения. Однако больше всего такие женщины не любят молодость. Если конкретнее — они не терпят присутствия молодой женщины в компании, особенно если она девушка их друга.

Лиза, которую мы все очень любили за ее непринужденность, за открытость, в один миг превращалась в мегеру, стоило лишь кому-то из ее друзей появиться в обществе девушки младше нее лет на пятнадцать-двадцать.

Жуков как-то собрал нас у себя по какому-то не очень значимому поводу, а заодно официально представил свою подругу. Аню мы знали, она появлялась в нашей компании, но с Жуковым начала встречаться совсем недавно. Когда мы уже порядком выпили, пришла Лиза, и в воздухе сразу запахло ревностью. Сидит за столом, участвует в разговоре, а при этом смотрит на Аню и каждую ее фразу одаривает саркастическим комментарием или открыто похихикивает.

— Знаешь, есть такой тип женщин, с которыми не о чем спать. Ты же понимаешь, о чем я? — затянулась она сигаретой, даже не посмотрев на меня.

Конечно, я понимал, о чем она говорит. Более того, я сам оказывался не раз в такой ситуации, когда «не о чем спать». Сидишь, смотришь на красивую молодую женщину, в которой всё прекрасно и которая вся твоя, а поговорить не о чем. Поначалу думаешь, что вы просто не знаете друг друга, а знать не очень-то и хочется, потому что завтра ты не планируешь вспоминать ее. Она из другого мира, а там всё по-другому, там и книги другие, и музыка не твоя. Вроде и хочется поговорить, а не о чем. Ты в этот момент зеваешь, как бы давая понять, что ей пора уходить, а она сидит, смотрит на тебя и просто улыбается. Может, и она думает, что вам «не о чем спать»? Но никто из вас не делает попыток поговорить. Просто лежишь или сидишь, зеваешь, а она смотрит. Хорошо, если ты куришь. Сигарета всегда спасает от затянувшегося молчания. Затягиваешься, предлагаешь ей, она не отказывается. Тогда ты спрашиваешь просто так, ради поддержания разговора: «А давно ты куришь?». И тут она начинает рассказывать истории, как в школе на перемене покуривала в туалете с мальчишками и как ее застукал учитель. В этот момент ты понимаешь, что зря всё это затеял. Зевота учащается, а она всё продолжает рассказывать. Не выдержав, ты прямо говоришь, что завтра тебе рано вставать, и провожаешь ее…

— Ну скажи сам, что Жуков нашел в ней?

— Молодость. Молодые пахнут по-особенному. Ты поймешь меня, если однажды окажешься в постели с парнем сильно моложе тебя…

Наверное, эти слова могли ее обидеть. Но Лиза оказалась умнее.

— Да ну вас. Она ему мозги проест.

— Пусть. Зато у него сейчас есть причина просыпаться по утрам, — продолжал я защищать друга.

Мы оба посмотрели на счастливого Жукова, на пьяную Аню, которая несла чушь, на Лешу, Гогу, Таню и других, которых откровенно забавляла эта картина.

— Хорошая причина, ничего не скажешь.

Лиза выбросила окурок далеко в ночь и вернулась в комнату. Решила напиться.

Я вспомнил свою мать. Ей было примерно столько же, сколько сейчас Лизе. Отца уже не было, не было и другого мужчины. По крайней мере я об этом не знал. В какой-то момент она очень активно пыталась подружиться с моими друзьями. Именно с друзьями, а не с их родителями. Мне казалось, что мать боялась потерять свою молодость и всячески старалась отсрочить процесс старения, окружая себя молодыми людьми. Мои друзья любили ее, потому что не жили с ней. В компании с ними она умела себя вести, не то что со мной наедине. Но со временем ее дружба стала назойливой, и друзья просто перестали ходить ко мне, потому что уставали от ее постоянного присутствия. Я тоже стал уходить из дома всё чаще. Но мама каким-то чудным образом оказывалась там, где обычно проводили время мы. Благо, это длилось недолго, хоть и закончилось скандалом, моим переездом и сведением к минимуму общения с ней.

Лиза и моя мать отличались одним: одна из них любила молодость, другая — боялась ее. Мне даже иногда казалось, что Лиза разошлась со своим мужем и не заводила новых отношений из-за того, что не хотела, чтобы кто-то видел ее стареющей. Косметический ремонт с целью сокрытия признаков старения лица и других частей тела она категорически отвергала, считая это обманом в первую очередь себя. Обманывать она не умела.

Лиза работала в хосписе, который они называли Дворцом и принимали там принцев и принцесс — детей, которые родились с несовместимыми с жизнью пороками развития. Иногда к ним приходили и будущие родители, которые знали, что ребенок умрет при рождении и которым врачи предлагали решить вопрос досрочно. Но они сознательно шли на роды, чтобы увидеть новорожденного, обнять и попрощаться с ним. В среднем продолжительность жизни принцев и принцесс во дворце составляла от недели до месяца.

— Взрослые живут так, будто бы смерти не существует. А ребенок знает, что его время уже пришло. Он способен понять свои последние желания и мечты. Хочет их исполнить и уйти спокойно. Часто, к сожалению, этому мешают родители. Бессилие берет вверх над ними, они начинают бороться, бегают по врачам, заменяют прекрасный дом с любящими людьми на пикающие бездушные мониторы. Но это не от отсутствия любви. Это отсутствие готовности попрощаться. Я каждый день вижу, как важно усмирять не только физическую боль маленького пациента, но и эмоциональную боль родителей. Важно уметь готовить их к неизбежному, к примирению с судьбой. Хорошая и спокойная смерть поможет пережить траур и вернуться к жизни, которая уже никогда не будет прежней.

Лиза не боялась смерти, она видела ее каждый день. Она боялась жизни, которая делала одних старыми и дразнила их появлением молодых рядом.