Меня зовут Феликс

Глава 11

≪Просто знай, что ты у меня в мыслях

и я на это не жалуюсь≫.

Две недели я практически не выходил из дому. Даже не знал, какая погода на улице. Ушел в работу, хронически не высыпаясь. И лишь иногда, когда глаза отказывались различать оттенки красного — цвет паприки от красного гренадина, я давал себе возможность отдохнуть. Я так сильно уставал, что даже не слышал лошадей. Либо они постелили ковры, либо перешли с лезгинки на менуэты. И даже любить друг друга они стали тише. Видимо, случный сезон подошел к концу.

Домофон на дверь так и не установили, соседский велосипед не нашли, а ремонт в подъезде так и остался на стадии проводки. Этот факт поднял мне настроение, и я еще глубже погрузился в работу. Телефон выключил на всякий случай, лишь время от времени включал, чтобы посмотреть не случилось ли чего, и еще позвонить матери.

Картинка за окном не менялась, а только насыщалась цветами. Ветки дерева, которые раньше царапали окно, уже как-то мягко скользили по стеклу при дуновении ветра. Тогда я и заметил мелкие листочки на них. Видимо, дело шло к лету. Я вдруг подумал, каким же будет вид из моего окна лет через пятьдесят? Таким же или стремительное изменение мира убьет и эту картинку? Менялось всё: и мировая география, которая по всей вероятности вскоре подарит нам новые карты и границы, и информационные технологии, которые грозят заменить роботами всё что возможно. Я не мог представить, где мы окажемся через двадцать лет, как будет называться эта страна, где будут проходить ее границы и что будет вокруг. Я на мгновенье представил, что технологии разовьются до такой степени, что человек при желании сможет изменить вид из своего окна и оказаться там, где пожелает. Нажал на кнопочку — и перед тобой уже Альпы или Атлантический океан… На ночь, конечно, я бы убирал океан — не могу выносить крик чаек. Это у меня с детства: мне кажется, что они кричат о помощи, убегая от вездесущих охотников. Хотя не уверен, что на чаек тоже охотятся. А еще я с детства терпеть не могу тушеный лук.

— Может тебе картошечки с лучком?

Ничего ужаснее этой фразы я себе не мог представить в детстве. Сейчас меня уже, слава богу, некому этим соблазнять, но до сих пор не могу понять неудержимую тягу людей во все блюда добавить лучок.

Обычно в еде я не привередлив, могу не есть, если мне что-то не нравится. Это у меня от отца. Помню, он приходил с работы, мать накрывала на стол, а отец ел только сыр с хлебом, потому что всё остальное, что было приготовлено на ужин, он не любил, и мать это прекрасно знала. Тогда в знак протеста он объявлял тотальную голодовку. На пятый-шестой день ходил заторможенный, к десятому дню все его реакции становились еще более медленными и странными и он практически весь день спал. Выходил из голодания аккуратно, поначалу пил воду с сахаром, а потом фруктовые соки.

В последнее время я что-то часто вспоминаю отца. Даже чаще, чем звоню матери. Не могу понять с чем это связано. И женщину — ту, другую — я начал вспоминать вне зависимости от ночных пробуждений. Я даже мысленно вступал с ней в диалог. Вспоминал какие-то отрывки наших непродолжительных встреч.

Я снова отошел от компьютера, чтобы дать глазам отдохнуть, и включил телефон. Было два сообщения: из банка и от НЕЕ.

— Приходи двадцатого на выставку в «Меркурий». Буду рада повидаться.

Двадцатого чего? Какой сейчас месяц? Май. Двадцатого мая. Послезавтра. Какая выставка, она рисует? Может, она вообще не мне писала? А может это вообще не ОНА?

Ответить на сообщение или нет? Что ответить? Пока я думал, прошло достаточно времени и отвечать было уже ни к чему. Я часто так делаю, но мысленно стал готовиться к выставке.

Двадцатого мая с утра доделал работу, сдал заказ, даже спустился в магазин за сигаретами, пиво брать не стал, оно у меня еще было. Но время не двигалось. Я почему-то решил, что выставка обязательно должна открываться вечером, а так как уточнять время я не стал, то ориентировался на 19.00.

Стрелки часов предательски медленно двигались к вечеру. Я не мог ничем занять себя и решил поспать. Но и это не было спасением, так как перед глазами кружились миллионы вопросов. Как она сейчас выглядит? Постарела ли? Узнаю ли ее? На последний вопрос среагировал мой внутренний зверь, пытаясь вырваться на свободу. Разговоры с ним у меня всегда короткие, без лишней романтики. Иногда даже задумываюсь, а мог ли бы я жить вовсе без женщины? Если бы не моя страсть к поцелуям, то смог.

Дома стало очень душно, захотелось выйти пораньше. Потом передумал, так как не хотел оказаться на месте первым. Я представил, как иду к «Меркурию», курю одну за другой, потом оказываюсь внутри и мне становится некомфортно, потому что я не так одет.

Потом замечаю ее. Мои инстинкты реагируют раньше, чем мозг, я пытаюсь справиться с физиологией, но тут подходит она. Я прокручиваю в уме слова приветствия: что правильнее будет сказать? Добрый вечер или привет?

— Привет, — опережает она меня. Вручает мне бокал шампанского и стукается своим о мой.

Дзынь. Звучит самый длинный и звонкий дзынь в моей жизни.

— Я так рада, что ты пришел, — наверное, так должна она сказать.

А я просто киваю в ответ, даже не смотрю на экспонаты, я даже не вижу, что там выставлено: картины или скульптуры. Я просто смотрю на женщину, которую вот уже столько лет вспоминаю время от времени и не могу понять почему. Она не сногсшибательна, не обладает идеальной фигурой, лицо покрыли мелкие морщины, но мне нравится в ней всё. Она вся какая-то другая.

— Я утром улетаю. Не знаю, когда еще увидимся. Спасибо, что пришел, — и она обнимает меня, задев правым бедром то место, в котором в этот момент сосредоточилась вся моя мужская сущность.

Я, наверное, не удержусь и спрошу:

— У тебя есть время?

— У нас есть пять часов.

— Пять часов лучше, чем ничего.

Впервые я не пойду на поводу у своего безудержного желания овладеть женщиной, которую так хочу. У нас пять часов, и мы потратим их на май.

— Иногда наши решения не делают нас счастливыми. Мне долгое время казалось, что все звезды сразу развернулись и ушли. Но там, где заканчивается любовь, начинается борьба. Я начала бороться, и жизнь стала подстраиваться под меня. Именно так представлял я нашу встречу, и такими должны были быть ее слова, потому что я был уверен, что она меня любит. Потом я скорее всего захочу убежать, потому что эти откровения напрямую были связаны со мной. Но мне жаль будет упустить эти пять часов.

— И я решила, что тебе конец.

— Почему конец? — спрошу я, а она ответит: — Чтобы в аду мне не было скучно. Ведь я думала, что мы оба отправимся туда.

Она засмеется, и ее смех смешается с запахом запоздалой сирени, которым пропитано всё вокруг.

— Мне было страшно: казалось, что всё плохо, что ничего не изменится. Но одно я знала точно, что всё равно останусь человеком, который любит и ждет тебя. Может, ты этого пока не знаешь, но поймешь со временем. Спустя некоторое время я стала осознавать, что моё отношение к тебе и мои мечты не зависят от твоего отношения ко мне. Ты не имеешь права вмешиваться в мои мечты. Мои мечты связаны не с тобой, а с чувствами, которые я испытываю. Ну вот, это всё, что я хотела тебе сказать. Можно считать, что сегодня исторический день. А вообще история полна искажений. Иногда то, что мы видим, отличается от реальности. — Она это, кстати уже говорила как-то. — Поэтому часто слова очень важны. Просто знай, что ты у меня в мыслях и я на это не жалуюсь.

— Страх всегда подавляет любовь… — Я всегда нахожу, что ответить на такие откровения.

Потом мы помолчим немного, и первым, скорее всего, не выдержу я.

— Говорят, что влюбиться никогда не поздно. Но ты улетаешь, и мне поздно.

Она не ответит.

Я представил этот наш диалог и в тот же момент осознал, что очень хочу… нет, я ДОЛЖЕН быть с ней, даже если следующий шаг — неизвестность. Наверное, я впервые был готов на неизвестность и впервые так отчетливо видел свое будущее даже в этой неизвестности. Обычно ведь как: мы держимся за прошлое, потому что знаем, что и как там было. Хотя, когда оно было настоящим, мы этого не хотели. Будущего мы обычно боимся и стараемся либо не думать, либо отмахиваемся от него двумя известными всем словами — дай бог. Это немного похоже на укоренившийся в нас культ мертвых, когда раздаешь поклоны на могилах, но к живым рядом часто безразличен. Прошлое всегда хорошее, даже если оно плохое — только потому, что его уже нельзя сделать будущим. А вот будущее обычно становится прошлым. Получилось немного философски… наверное потому, что логика тут бессильна.

И я уснул.