Особняк

Глава 5. Тете эмили грустно

Близнецы всегда входили в ее комнату бесшумно. Вот Бет крепко спит, рядом храпит ее муж Ротко, и вдруг она внезапно просыпается, чувствуя на себе взгляд девочек. Рут и Роуз были слишком маленькими для своего возраста. Издалека, особенно играя со своими одноклассниками, они казались намного младше семи лет. Но их крошечные размеры не объясняют того, как им удается так бесшумно передвигаться по ночам. Днем, играя, девочки создают такой шум, словно по лестницам бегает стая волчат, а за ними носится их голдендудль[31] Расти. А когда они отправляются на поиски так называемых приключений, Бет зачастую путает их крик с завыванием аварийной сирены.

По правде говоря, практически с того самого времени, как они были зачаты, она ожидала, что вот-вот случится какое-то несчастье. Бет смеялась над россказнями сестры о старом жутком особняке Игл и всегда любила место, где были зачаты девочки – она тщательно следила за своим циклом, – но во время беременности ее преследовали тревожные события и зловещие предзнаменования. Вентиляция начинала издавать странные звуки, когда она засыпала, на улице ей дорогу переходили кошки, и ее трясло от кошмаров. Ротко считал, что Бет стала слишком чувствительной и рассказывает бабушкины сказки, но даже его насторожило то, что обе девочки родились в одежде. Они бы испугались, даже если бы только на одной из них был фрагмент амниотического мешка – или что там из себя представляет эта «одежда», – но в таком виде на свет появились обе! А потом около часа обе девочки совсем не плакали. Акушерке даже пришлось вызвать команду реанимации – врачей и медсестер: они унесли Рут и Роуз, желая убедиться, что ничто не блокирует их дыхательные пути. Девочкам прочистили легкие, и как только их омыли, они превратились в совершенно обычные комочки счастья. Если не учитывать того, как быстро они открыли глаза и как тихо себя вели. Бет показалось жутковатым то, как пристально девочки смотрели. Они только-только родились, но уже сумели сфокусировать на ней свой взгляд. Они словно уже тогда понимали, как сильно она их любит. А когда подошел Ротко, они сфокусировали взгляд и на нем. Бет готова была поклясться, что Рут и Роуз наблюдали за всем с самых первых дней, несмотря на то что во всех книгах о младенцах говорилось, что еще слишком рано и они не видят ничего, кроме расплывчатых теней.

С тех пор много чего случилось. Она вышла замуж за Ротко отчасти потому, что он твердо стоял на ногах и с ним было легко. Некоторые из ее подруг поняли, что такие качества, как «милый» и «хороший», должны высоко цениться в будущем муже, только когда им перевалило за двадцать – тридцать. Ротко не возражал против желания Бет сидеть дома с девочками. В финансовом плане в следующие пару лет им приходилось непросто, но именно Ротко подчеркивал, что, если бы она вышла на работу после их рождения, больше половины ее заработка все равно уходило бы на няню. И нельзя сказать, что перерыв в несколько лет больно ударил по ее карьере. К тому же они оба были бухгалтерами. Может, они и не купались в деньгах, ведь ни один из них еще не вступил в партнерство – тогда Бет еще считала, что Эмили и Билли действительно могут стать миллиардерами, – но зарплаты Ротко хватало на жизнь, пока девочки не пошли в детский сад. Правда, это значило, что его не было дома, когда происходили странные вещи.

Бет рассказала ему о парочке происшествий. Она вспомнила, что как-то раз несколько сотен скворцов из пролетавшей мимо стаи один за другим влетели в окно гостиной на первом этаже их дома. Бет съежилась, боясь, что стекло вот-вот разобьется, но когда все закончилось, она нашла лишь одного мертвого скворца со сломанной шеей: он лежал в куче перьев. Она рассказала мужу, что в другой раз, когда они пошли за продуктами, Рут – ей тогда было около трех лет – засмеялась, когда в овощном отделе включился распрыскиватель. Затем Роуз тоже засмеялась, после чего внезапно включилась система пожаротушения и залила водой весь магазин. Она рассказала ему, что каждый раз, когда она гуляет с девочками по Линкольн-парку, посадив их в громоздкую коляску для близнецов, все собаки в районе ложатся на спину в знак подчинения.

Ротко высмеивал ее, выслушивая эти истории с улыбкой, призванной показать, что он ей верит и считает это чудным и странным. Но на самом деле это говорило о том, что Бет не помешает найти друзей среди других родителей в декрете. Об остальных, более пугающих случаях она ему не рассказывала. Однажды днем, когда девочки должны были спать, Бет проверила видеоняню и увидела на мониторе, что обе кроватки абсолютно пусты; рыдая, она бросилась в детскую и обнаружила, что дочки крепко спят: разгоряченные и вспотевшие, они тихонько подергивались, возможно, им снился один и тот же сон. Бет не рассказывала ему, как иногда зимой боялась, что холодный ветер проникнет под дверь и сквозь швы в окне унесет девочек прочь. Она не говорила ему о бездомной женщине возле Whole Foods[32], которая начала тыкать пальцем в нее и близняшек и без умолку кричать. Бет не рассказала ему о том случае, когда повела девочек в Филдовский музей[33] и они задержались там дольше, чем она рассчитывала. Дома Рут и Роуз расплакались от голода и усталости, пока она пыталась состряпать для них на скорую руку кесадилью[34]. Вдруг близняшки вскрикнули, и в тот же миг огонь на плите полыхнул и обжег ей руку.

Она не рассказывала ему, как иногда они клянчили вкусности или просили купить им что-то, а если она отказывала, они просили еще раз, и она физически ощущала, как что-то пронизывает ее – нечто вроде статического электричества. Иногда, если они проделывали это с другими людьми – не с ней, а, например, с Ротко, – те как будто меняли принятое ранее решение.

По ночам, когда девочки вот так входили в их спальню, Ротко никогда не просыпался. Он – да обычно и она тоже – спал очень крепко. Ротко храпел не слишком громко, если только не страдал простудой, и она уже давно привыкла к тому, что время от времени вопят сирены или мимо их дома проходит кучка пьяных хипстеров. Когда они только начали встречаться, то часто ходили в походы, и ей нравились шум ветра и дождь, стучащий в палатку холодной ночью. Но это, кажется, было целую вечность назад. Прожив столько времени в Чикаго, Бет привыкла к ритму его звуков. И все же, несмотря на то что девочки входили в их спальню очень тихо – можно сказать, абсолютно бесшумно, – она всегда просыпалась. Бет знала, что стоит открыть глаза – и она увидит, как они смотрят на нее и молча ждут.

И она действительно открыла глаза.

– Тете Эмили грустно, – сказала Роуз. Она говорила очень тихо, стараясь не разбудить отца.

– Она снова плачет, – прошептала Рут.

Бет села и посмотрела на телефон. Два ночи. Что случилось? В Сиэтле сейчас сколько, одиннадцать? Нет, полночь. Ни голосовых, ни текстовых сообщений от сестры не было. Она убрала телефон и оглянулась через плечо на Ротко: он крепко спал.

– Она одна в постели и плачет, – сказала Рут.

Роуз кивнула.

– Дяди Билли с ней нет. Она поэтому плачет?

– Мне кажется, вам приснился дурной сон, – сказала Бет. – Не будем будить папочку, ладно? Возвращайтесь в постель.

Девочки послушно кивнули. Они развернулись, вышли из комнаты и зашагали по коридору.

Бет не хотелось так думать, но правда есть правда: ее дочери ведут себя иногда жутковато, хотя в основном они просто умницы. Да, Рут и Роуз немного маловаты для своего возраста, но они с рождения были крошечными. Для близнецов это неудивительно, и их педиатр, доктор Сендек, успокоил по этому поводу. Впрочем, его седые моржовые усы и загадочный европейский акцент в целом создавали атмосферу умиротворения, и он всегда умел подбодрить Бет. Девочки были невысокими для своего возраста, но здоровыми и умными. Они играли в футбол, занимались испанским, а по вторникам брали уроки плавания. В хорошую погоду они надевали на Расти поводок и шли по улице впереди нее, направляясь в парк за углом, и даже собирали его какашки в голубые пакетики, которые Бет держала в пластиковом контейнере, прицепленном к поводку. Им нравилось ходить в школу, и у них было полно друзей. Казалось, что им каждые выходные приходится посещать дни рождения, детские праздники и другие мероприятия, обязательные для всех, у кого есть дети. Отчасти поэтому они перестали ходить в походы, и Ротко любил шутить, что они сойдут с ума от скуки, когда близнецы уедут в колледж и у него с Бет появится куча свободного времени.

Да, иногда девочки были привередливы в еде, но они никогда не жаловались на то, что им приходится жить в одной комнате. Дом был хороший, Бет нравился район, и она была рада, что они успели вовремя приобрести жилье. Особенно если учитывать, что недвижимость в Линкольн-парке была дороговата еще до того, как у них появились девочки, а сейчас цены совсем взлетели. Но, даже несмотря на то, что Бет вот уже два года работала полный рабочий день, они не могли позволить себе купить в этом районе дом побольше. И не смогут позволить еще несколько лет, пока она не вступит в партнерство. Впрочем, жили они вполне сносно. У них была роскошная «ауди», и им не приходилось отказывать себе, если они хотели заказать суши на дом или поехать в очередной ежегодный отпуск. Если не считать того, что им не хватало денег, чтобы переехать из квартиры с тремя спальнями в Линкольн-парке – они с Ротко использовали третью спальню в качестве кабинета, хоть там и стоял раздвижной диван для гостей, – в дом побольше, жили они достаточно неплохо. Бет повторяла это Эмили снова и снова, но ее сестра отказывалась принять чек. Когда все стало совсем дерьмово, перед тем как Билли лег на реабилитацию, Бет улетела в Сиэтл на выходные, оставив девочек с Ротко. Эмили позволила ей оплатить ужин и поход в спа, а потом согласилась уехать жить в Чикаго с ней, Ротко и близнецами на несколько месяцев, когда стало совсем худо. Она даже позволила Бет заплатить за реабилитацию. Но Эмили наотрез отказывалась от денег. Она не хотела брать у нее больше, чем уже взяла. Бет не обольщалась по поводу того, что они с Ротко могут хоть как-то помочь с долгами, в которые влезли Эмили и Билли, – эта ноша стала совсем неподъемной, – но она выписала сестре чек на пять тысяч долларов. Этого бы хватило, чтобы слегка улучшить положение.

– Это моя ошибка, – сказала Эмили. – Я ее совершила, и мне за нее расплачиваться.

И порвала чек.

Бет последовала за Роуз и Рут в детскую мимо комнаты, которую они с Ротко использовали в качестве кабинета. У девочек была двухъярусная кровать, и она смотрела, как они укладываются в постель. Очевидно, сегодня Рут спала снизу, а Роуз – сверху, но девочки часто менялись местами по какому-то им одним понятному расписанию, так что Бет оставалось только молча ждать, пока они улягутся, чтобы потом подоткнуть им одеяла. В углу стоял ночник. Она задумалась, не слишком ли они выросли, чтобы спать с ним, но ее это не сильно беспокоило. Бет видела ночники, которые светили, как уличные прожекторы, этот же был в форме бронтозавра и издавал мягкое, теплое свечение, как кнопка включения на компьютере. Его хватало, чтобы разрезать тьму и смягчить тени, но из-за приглушенного света нельзя было четко разглядеть девочек. Впрочем, вряд ли бы это чем-то помогло. Даже при ярком освещении им с Ротко иногда было сложно различить их, да еще дочки специально любили их разыгрывать. Бет нужно было всего лишь закрыть глаза: это никогда ее не подводило. Как бы девочки ни походили друг на друга – а они выглядели идентично, как и все близнецы, начиная с родинки за левым ухом и заканчивая небольшой щербинкой между передними зубами, – пахли они по-разному. Аромат Роуз доказывал, что ее не зря так назвали. Ее запах оставался сладким и свежим вне зависимости от того, как давно она принимала ванну. Не то чтобы Рут пахла кислым, но в ее аромате чувствовалось больше земляных ноток. Бет никогда и никому не рассказывала об этом: ни Ротко, который частенько путал девочек, ни самим девочкам, которых завораживала эта материнская магия, эта способность Бет различать их.