Плахта

* * *

Я коренная ирпенчанка, внучка летчика. Дед когда-то испытывал самолет «Мрія», и наша семья всегда гордились этим фактом. Живу с семьей в центре города в доме с пятидесятилетней историей и сохранившейся буржуйкой. У нас с мужем трое детей: два мальчика и девочка, а еще любовь, которая выпадает раз на несколько столетий.

В юности работала в индустрии гостиничного и ресторанного бизнеса, много ездила в инфотуры. Всегда было интересно приподнимать другие горизонты, изучать иные нравы и традиции. Со школьной скамьи мечтала о большой семье. Следовательно, замуж вышла рано и по любви. Помню, в девятом классе учительница литературы спросила, что такое счастье. Одноклассницы рассказывали о карьере, дорогих авто и заморских принцах. Я выпалила не задумываясь:

— Счастье — это иметь мужа и четверых детей.

Модницы хмыкнули. Классная задумчиво прочла:

Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.

Она преданно любила творчество Бориса Пастернака, а я — нет из-за его любовного непостоянства. Где это видано, каждые десять лет менять женщин. Была твердо убеждена, что в моей семье все будет иначе. Одна любовь и до глубокой седины.

С мужем отношения складывались непросто. Мои частые отлучки и командировки его злили, и наши миры все больше отдалялись друг от друга. Когда внутри меня зародилась новая жизнь, стало еще тревожнее. Плод развивался вяло, замедленно, и доктор сказала, что ничего из этой затеи не получится, беременность невынашиваемая. Я тогда собрала чемодан и отправилась в Израиль попросить Бога о помощи. Это была большая экскурсия по святым местам. Иерихон, Вифлеем, гора Фавор, Иерусалим. Мне очень хотелось подойти к Гробу Господню и поговорить по душам. Рассказать, что в детях — смысл моей жизни, но под Храмом трех религий скопилось больше тысячи человек, и никого внутрь не пускали. Грек, стоящий на входе, впился в меня взглядом и понимающе улыбнулся. Пропустил внутрь одну из всей туристической группы.

По возвращении домой, анализы оказались идеальными, но не обошлось без парочки сохранений и гормональной терапии. Роды длились вечность. За это время несколько раз слетала туда и обратно в Израиль. Только взвою от боли, как перед глазами Масличная гора, заросшая молодыми и состарившимися оливками, и высокая женщина со светлыми волосами. От нее пахло эвкалиптами и миндалем. Она брала меня за руку и произносила странное:

— И дети рождаются в муках, и истинная любовь.

Сын родился крупный, четыре килограмма двести граммов. Беспокойный, крикливый, маленький плакса. Часто болел, имел множество аллергических реакций, был на особом питании. Я все делала сама: пекла ему хлеб, взбивала масло, готовила йогурты и творог. Искала белую смородину и томила на пару кольраби. Перед сном обцеловывала всего. Его кожа источала миндальный аромат.

Семейная жизнь не складывалась. Муж пристрастился к алкоголю. Выпив, скандалил, и после рождения первенца мы не жили, а тянули волынку. Летом уехали на три месяца в Бердянск, и там он стал поднимать на меня руку. Когда замахнулся в процессе укачивания малыша, приняла решение о расставании.

Целый год приходила в себя, переживая затяжную депрессию. Когда сыну исполнилось два года, была вынуждена вернуться в профессию и отправилась в инфотур в Эмираты. В самолете пожалела о содеянном. Расплакалась, схватила стюардессу за руку и взмолилась остановить бегущий по взлетной полосе самолет. Помню, держу ее за манжет, стучу пальцем по пуговице и вою:

— Пожалуйста, поймите, у меня дома остался сын. Нет, что вы, он не один, он с бабушкой, но я не смогу без него так долго. Я просто не переживу разлуку. Он ведь только начал говорить, обожает сказку про соломенного бычка, освоил ходьбу на цыпочках.

Стюардесса смотрела на меня с испугом, а в глазах плескалось юношеское легкомыслие.

— У вас нет детей?

— Нет.

Я тогда закрыла лицо руками и просидела так до самой посадки.

Эмираты всегда были для меня желтой страной. Желтой из-за изобилия солнца, золота, песка, рыхлого ракушечного камня. Воздух вечно плавится, выслуживается, меняет плоскость горизонта. В ней либо ловцы жемчуга в скромных камисах, либо статные шейхи в кандурах, сшитых из паучьего шелка. Вот с таким я случайно и познакомилась. Он с первой минуты ходил следом, дарил розы и делал предложение. Красиво преподносил то четки, инкрустированные серебром, то духи с нотами мускуса и карамели. Статный, темпераментный, весь в белом. Я лишь отшучивалась. Во-первых, никогда не рассматривала в качестве спутника жизни восточного мужчину, во-вторых, мое сердце было закрыто для любви на несколько навесных замков, притом выполненных из закаленной стали.

В день прилета не могла прийти в себя от радости. Тискала, обнимала, целовала своего сыночка. Он меня разглядывал с интересом и уточнял: «Мама? Мама? Мама?» — словно хотел убедиться, что эта посвежевшая, отдохнувшая, напитанная солнцем и мужским вниманием женщина — точно его мама. Целый день в кармане вибрировал телефон. Лучшая подруга ждала на свой день рождения и очень переживала, что не приду. Что не смогу оторваться от крохи.

Вбежала, когда гости уже принялись за торт. Веселые, подогретые танцевальной музыкой и вином. Никто не заметил, что пришла на праздник в домашнем платье и непричесанная. Сын, засыпая, засовывал ладошку в волосы и ерошил, покуда не получалось птичье гнездо. Ко мне подошел мужчина восточной внешности. Высокий, широкоплечий, брови кустистые, нос орлиный. Молча смотрел, покачивая головой.

— Вы хотите что-то сказать?

— Да, хочу. Вы пахнете материнством и молоком. Лучшего парфюма еще не придумали.

Мне почему-то захотелось плакать. От него исходила притягательная сила и сразу накрыло ощущением полной безопасности. В глазах — микс доброты и боли. С той минуты мы больше не расставались, а через три дня уже жили вместе. Вскоре у нас родилось еще двое детей, и муж присутствовал на обоих родах. Дочь явилась на свет стремительно и была названа в честь его рано ушедшей мамы. Сын — в больших муках. Роды длились пятнадцать часов, вывернули меня наизнанку, а когда мальчик наконец-то закричал, выяснилось, что у него редкая патология — истинный узел пуповины. Интерны, присутствующие на родах, дружно защелкали фотоаппаратами.

С тех пор так и живем. Я веду дом, создаю уют, помогаю детям с уроками. Муж обеспечивает нас всем необходимым и много времени проводит с детьми. Играет с ними в футбол, регби, волейбол. Объясняет алгебру. По воскресеньям ходим к его отцу на обед. Он готовит самую вкусную рыбу. По субботам супруг зовет на свидание. Я надеваю платье, густо (по-восточному) подвожу глаза и едва трогаю блеском губы. Мы ужинаем в ресторане, и он всякий раз старается меня рассмешить. Утверждает, что в моем смехе зашифрована музыка.

24 февраля муж разбудил в 05:05. Стоял на коленях и плакал (последний раз видела его плачущим десять лет назад, в момент родов). Сказал, что началась война, нужно собрать необходимые вещи. Вслед за тем взял бронежилет, оружие и ушел воевать. Дверь за собой закрыл неестественно тихо.

О ярости и жестокости войн знал не понаслышке. В двадцать лет ушел миротворцем в Югославию, пытаясь материально поддержать родителей, там его и застал конфликт, превратившийся в одну из самых кровопролитных войн. Он длился всего семьдесят восемь дней, но выпущенных ракет и бомб хватило бы на несколько лет противостояния. В 2014 году, когда русские зашли на Донбасс, объявил, что он там нужнее, хотя у меня на руках было уже трое детей. Самому младшему — три месяца. Я безудержно плакала и умоляла не уходить. Кричала:

— Я не справлюсь.

Он стоял в дверном проеме и занимал собой все пространство. Как сейчас помню, на его правом плече сидел закругленный солнечный луч с человеческим обличьем. Не то святой Серафим, не то персональный ангел.

— Справишься. Как ты не понимаешь, если их не остановить, они придут сюда. В дом, где растут наши дети. Я просто обязан вас защитить.

Он ушел. Я с детьми осталась. Животики, простуды, каши. Одного в школу, второго в детский сад, третий спит исключительно на руках. Непрекращающаяся уборка, глажка ползунов с двух сторон, ночные смены. Я не помню, сколько так продолжалось. Дни и ночи смазались, рассветы с закатами стерлись, как в результате тщательной растушевки. Все изменили похороны лучшего друга. Именно там, стоя над разверзшейся могилой, прочувствовал страдания осиротевших детей. Те безостановочно звали папу, но папа крепко спал. Рядом стояли часовые, трубач и барабанщик. Бился в конвульсиях флаг. Синий куда-то проваливался, и все пространство занимал трепыхающийся желтый. Вот тогда он по-новому увидел нас. Наш страх, нашу растерянность и этакое полусиротство. Вернулся домой, занялся волонтерством и не изменял этому делу восемь лет. Частенько уезжал в горячие точки, а мы его терпеливо ждали.

В очередной раз мы остались с детьми дома, а за окном уже бесчинствовала война. В Ирпень она примчалась рысью, взревела ракетами, развезла кистями зарево, обтяпала свои большие и маленькие дела. В тот же вечер пришлось перебираться в подвал, так как оставаться на пятом этаже было глупо и рискованно. Спустились все: я с детьми и наши многочисленные соседи. Муж каждое утро и вечер присылал короткую смс. В нем стоял крохотный «+». Эти плюсы я собирала и бережно хранила. Храню до сих пор.

Первую ночь не смогла уснуть и до рассвета просидела на стульчике, пытаясь унять коленную и затылочную дрожь. Дети, слава Богу, спали, я радовалась их относительному покою, но как привыкнуть к звукам артиллерии? Пожилым людям периодически становилось плохо, и приходилось бегать с капсулами нитроглицерина и таблетками валидола. Успокаивать и сулить скорую победу. Если не сегодня, то непременно завтра с самого утра!

Бомбоубежище делал еще дед. Оно большое, теплое, вместительное и очень надежное. Стены защищены шумопоглощающими плитами, и звуки войны доходили до нас смазанными. Вдоль стен — отопительные трубы, посему пока не отключили свет, воду и отопление, спать было комфортно и тепло. Муж еще задолго до войны просил очистить подвал от мусора. Чего там только не было: старые двери (сорок штук), кирпичи (еще дед собирался делать на даче камин), книги, подшивка «Комсомольской правды», вазоны, подвазонники, поржавевшие кастрюли. В первый же день мужчины сделали из дверей кровати, несколько столов и десяток табуретов. В ход пошло все, весь накопленный за десятилетия хлам.

Нас собралось шестьдесят четыре человека (двадцать четыре ребенка и сорок взрослых). Самой младшей исполнилось девять месяцев. Для детей сделали игровую: снесли настольные игры, лото, домино. Книги, LEGO, «Монополии» и «Каркассоны». Малышня с удовольствием выбрасывала игральные кости, выкрикивала «Рыба!» и относилась к жизни в подвале, как к увлекательному приключению. Мы всячески этому способствовали.

Еда была. Провизию подвозили. У входа дежурили по два человека. Дни расписали по минутам. Приготовить завтрак, помыть посуду, раздать лекарства пожилым, приготовить обед… Оказать помощь сердечникам. Вызвать скорую. Утешить. Подбодрить. Со второго марта город стала мордовать вражеская авиация. Третьего эвакуировалось множество женщин с детьми. 4 марта пустили электричку.