Светован. Штудии под шатром небес.

Дай времени время

Оля писала в письме, переданном художником:

"Привет там, на полонинском Парнасе. Спасибо, что сдержал обещание. Но ты уж так рьяно не бей челом — забыл, что оно у тебя слабенькое? Зато какое у деда! Скажи, что я с благодарностью целую его мудрый лоб. От моего отца тоже передай ему поклон. Колокол, который он добыл из земли, отвезли в монастырь и дали ему имя Андрей. Оказывается, колокола, как и люди, тоже имеют имена. Потому что они разговаривают… У этого голос особенный, потому что медь старинного литья — рифейского. Так говорят монахи…

Что за дивные фольклорные жемчужины из синей тетради! Мне даже немного стыдно, что я так легко добываю практику. Успокаивает только, что это народное достояние. То есть, оно для всех, и для меня тоже. Если бы еще твой дед вспомнил какую-то старинную песню, обрядовую либо рекрутскую… Развесели его как-то при случае. А еще нужен народный сказ либо причта. Совсем коротенькая. Я заметила — много говорить он не любит… Если все-таки расщедрится на откровения, моя вербовая гавань готова принять новый кораблик из твоих рук.

Ну, вот какая я хищница-попрошайка. Самой противно.

На этом завершаю эпистолу, потому что надо бежать кормить свою орду.

Милой жизни тебе, милый! (Можешь это тоже считать фольклором).

Олюня-хитрюня.

P.S. Отдельное спасибо за косметический совет. Вижу, что твоему учителю известны даже секреты девичьей красоты. Может, он знает и рецепт женского счастья?!"

Я перечитал письмо еще раз, еще раз осмотрел оборот листка, словно за ночь там могли появиться новые строки.

Было горько, как в детстве, когда лакомства немилосердно не хватало. Но моя ручейковая гавань ждала отправки нового кораблика.

"Бедная моя студенточка! Разжалобила ты наши очерствевшие в дикой горной пустоши души. Вынуждены их увлажнять холодным узваром из лесных фруктов. А чтобы утолить твою фольклорную жажду, сразу же берусь за перо. Вот тебе песни, а, вернее, спиванки, как тут говорят. Они, правда, немного грустные для такой веселой певуньи, как ты.

Загремели ключи ночью,
Над морем летя.
Заплакала девушка,
Из-под венца идя.
Ой, не плач, бела девица,
Под белым платком.
Придется еще заплакать
Над малым дитем.
Ой, не плач, бела девица,
Из-под венца идя.
Придется еще заплакать,
За мужем живя.
Ой, заплачешь, бедолага,
В понедельник первый,
Как снимут с твоей головки
Веночек весельный.
Ой, заплачешь, бедолага,
Вторник во второй,
Как обсядет головушку
Разных мыслей рой.
Ой, заплачешь, бедолага,
В среду третью горько,
Как ударит твой хозяин
Лицо твое только.
Ой, заплачешь, бедолага.
Во четверг четвертый —
Бедна моя судьбинушка,
Тяжела и горька.
Ой, заплачешь, бедолага,
В пятницу во пяту —
Не идет домой из корчмы
Пьяница проклятый.
Ой, заплачешь, бедолага,
В шестую субботу,
Как не сможешь ты отправить
Пьяницу в работу.
Ой, заплачешь, бедолага,
Семь раз в воскресенье —
Доля моя несчастная,
Кончилось терпенье.
И вторая "спиванка" — вояцкая.
Гора черн? не пахана,
Лишь пулями засеяна.
Летит пуля за пулями,
Бежит кровь тут потоками.
А в той крови вояк лежит,
Правой ручкой саблю держит.
"Не стой, конь, надо мной,
Неси матери жаль мой.
Да стань себе под забор
Подай голос на мой двор.
Выйдет к тебе стара баба —
Это будет моя мама.
Выйдет к тебе невестица —
Это, знай, моя сестрица.
Мама пусть возьмет песок
И посыплет за порог.
Рожью как песок взойдет —
Сын с войны домой придет.
Песок рожью не восходит,
Нету сына, не приходит.

На песни мне его не надобно заводить. Он часто, увлеченный работой, что-то напевает. И говорит, что наш железный век съедает ржа потому, что мы все меньше поем. И нет у нас своего объединяющего танца. Почти у всех народов он есть, а у нас нету. А это признак распрей и остывания крови.

Но давай перейдем к другому жанру — присказе. Так он называет народное сказание, причту (не путать с присказкой, поговоркой).