Розы на асфальте

* * *

Тюрьма «Эвергрин» расположена в крохотном городке с единственным магазином и забегаловкой. Мы как-то зашли туда перекусить. Там сидели одни белые, и они так на нас глянули, что мы поспешили убраться.

Да, это именно такой город. А вокруг еще и настоящая плантация – миля за милей вспаханных полей, где трудятся заключенные. В детстве тюрьма казалась мне старинным замком: гора бетонных укреплений с высоченной оградой из колючей проволоки. Я себе тогда придумал, будто папца захватили страшные злодеи и держат там, но он непременно вернется. Только как вернешься, если засадили на целых сорок лет?

Машины сегодня не досматривают. Ма паркуется, и мы заходим внутрь. В праздники заключенных навещают часто, а потому и очередь длиннее. Проходим металлодетекторы и личный досмотр и идем в зал свиданий. Мне разрешили взять для сына одну смену белья, одну соску-пустышку, одну порцию детского питания и одну погремушку. После детектора обыскали даже младенца – вдруг прячет что-нибудь у себя в подгузнике? Вот уроды.

Зал свиданий смахивает на школьную столовую, только вокруг стоят охранники. Столы и стулья желтоватого цвета привинчены к полу. Стены и пол тоже бело-желтые – наверное, чтобы как-то заменить солнце, ведь окон здесь нет.

Садимся за стол и ждем. Ма принесла немного денег для тюремного торгового автомата – это все, что разрешили взять с собой, помимо ключей от машины. Накупила всего, что тут продается, и выложила на стол. Вот и весь наш семейный обед на День благодарения.

Наверное, со стороны кажется, что я укачиваю Сэвена на коленке, но на самом деле дергаюсь от нервов. Не знаю почему, ведь отец никогда прежде не наказывал меня.

Раздается громкий звонок, дверь открывается, и в зал один за другим входят заключенные в оранжевых тюремных комбинезонах. Ищу глазами папца и волнуюсь: кажется, что ко всем уже пришли, а к нам нет.

Вот он идет, почти самый последний. Лицом вылитый я… ну то есть я – вылитый он. Ма говорит, я его копия, вспоминает об этом к месту и не к месту. Иногда сижу над уроками, сдвинув брови, а она выдает: «Совсем как отец».

По ее словам, походка у нас тоже одинаковая. Не знаю, папец вышагивает так, будто весь мир принадлежит ему. Теперь он лысый, а раньше носил длинные кудри, как у Изи-И. Еще он был худым, но в тюрьме особо нет развлечений, кроме как железо тягать. Так что он заметно подкачался.

Увидев нас, он расплывается в улыбке. Ма спешит его обнять – это единственный раз, когда им при встрече разрешают прикоснуться друг к другу. Таковы тюремные правила. Они целуются, и я смущенно отворачиваюсь, как маленький.

Папец переводит взгляд на меня. Мы уже одного роста, но я по-прежнему чувствую себя рядом с ним козявкой перед горой. Он всегда казался мне огромным. Может, потому, что весь Садовый Перевал на него прям-таки молился, а может, со всеми отцами так, не знаю.

Ма забирает Сэвена, и мы с папцом тоже здороваемся. В его крепких объятиях я словно исчезаю.

– Я так скучал по тебе, малыш, – хрипловато произносит он, – так скучал.

– Я тоже, папа.

Он отстраняется, разглядывает меня.

– Черт побери, да ты… – Он откашливается. – Все растешь, а? Что ты такое ешь?

– Все подряд, – усмехается Ма.

– Вижу, вижу. – Он берет меня за затылок и притягивает к себе. – Мэв, родной ты мой!

Поворачивается к Ма, но видит одного только Сэвена. Глаза его загораются.

– Так вот он какой! – Тянется к младенцу, тот пищит и цепляется за бабушку.

– Тихо, тихо, Боец, – воркует она. – Все окей, это твой дедушка.

Я глажу его по головке и тоже уговариваю успокоиться. Сэвен решает, что раз мы не переживаем, то и ему незачем, и соглашается перейти с рук на руки. Хоть и пухлый, на фоне дедушки он кажется совсем кро- хой.

– Сэвен Мэверик Картер! – произносит папец, будто пробуя имя на вкус. – Скажи «деда», умеешь?

– Ему еще рано, Адонис, – смеется Ма.

– Правда? Ну ладно, все равно скоро заговорит, раз смышленый. Буду ждать. – Он целует младенца в щечку.

Сидим за столом: мы с Ма по одну сторону, папец с внуком на коленях – напротив. Ребенка он может держать сколько угодно, а вот нас трогать больше нельзя до самого конца свидания. Таковы тюремные правила, и охранники строго за всеми следят.

Сэвен что-то лопочет, а дед поддакивает, как будто они беседуют.

– Как доехали? – спрашивает он.

– Нормально, – отвечает Ма. – Только из-за выходных в пробках пришлось постоять. Ты-то сам как?

Папец делает вид, что хочет укусить Сэвена за палец, тот визжит и хохочет.

– Да, ничего, держусь, – улыбается он. – Наконец удалось перевестись на кухню. Перед вами новоиспеченный ученик повара в тюрьме «Эвергрин».

– Да ну, серьезно? – удивляюсь я.

– Адонис, это просто чудесно! – радуется Ма.

– А то! Теперь я уже не простой негр на плантации, масса хозяин взял меня к себе в большой дом. – Родители прыскают со смеху. Понимаю юмор, но мне такой не нравится. – Может, разрешат готовить по своим рецептам, а не ту бурду, к которой тут привыкли. Я попросил шеф-повара заказать кое-какие специи, помимо соли и перца.

– Надеюсь, он согласится, – кивает Ма. – Завтра приготовлю жареный ямс… Хотя как у тебя вряд ли получится.

– Слыхал, сынок? – подмигивает папец. – Научись вкусно готовить, и женщина никогда тебя не бросит.

Я улыбаюсь. Да, было бы здорово, живи он с нами.

Он опускает взгляд на Сэвена, который громко требует внимания.

– Да-да, приятель, я слушаю… – Снова смотрит на нас. – Как дела дома, все нормально?

Ма демонстративно поворачивается ко мне, и настроение за столом разом меняется. Ох уж эти мамы, одним взглядом прикончить могут.

– Твой сынок должен тебе кое-что рассказать, Адонис, – объявляет она.

Когда я попадаю в неприятности, Ма словно забывает, что мы с ней тоже родственники.

Папец поднимает взгляд от Сэвена и хмурится.

– Что именно?

Ноги ходят ходуном от страха. Чего это я, отец меня всегда поддержит.

И все же я смотрю на стол, когда начинаю говорить:

– Ну… в общем…

– Я не на столе перед тобой и не «в общем»! – перебивает меня папец. – Выпрямись, я не вижу твоих глаз.

В детстве он учил меня всегда смотреть собеседнику в глаза и терпеть не мог, когда я запинался. Если хочешь сказать, говори прямо и не мычи.

Я разворачиваю плечи, выпячиваю грудь и смотрю на отца.

– Лиза беременна.

– Что за дьявольщина! – Он изумленно оборачивается к Ма. – Ты что, не рассказывала ему о презервативах?

– Что? – прищуривается она. – Даже не думай обвинять меня, Адонис!

– Я только хочу понять, почему этот парень делает детей направо и налево.

– Живи его отец с нами, все было бы иначе!

– Ну вот, начинается, – стонет папец. – Давай хоть сегодня про это не будем, Фэй.

– Тогда не впутывай меня! Я стараюсь как могу, из сил выбиваюсь.

– Ой ли? Может, если бы ты поменьше времени проводила со своей подружкой…

– Что? Только Мо в это не впутывай!

– Это не я ее впутываю. Звоню, понимаешь, в выходные домой, хочу с женой поболтать, а она умотала куда-то… Неудивительно, что наш сын тоже болтается где-то и строгает ребятишек!

– Ну извини, что нахожу хоть какое-то время для собственных дел!

Он втягивает воздух сквозь зубы.

– Значит, так ты это называешь?

– Вот именно! Живу как хочу, это моя жизнь, и мир без тебя не перестал вертеться.

Мне хочется провалиться сквозь землю. Ненавижу, когда они ругаются. В конце концов, ну что он так прицепился к Мо? Ма имеет полное право тусоваться с подругой, а не трястись все время надо мной.

– Пап, ну при чем тут Ма? Во всем виноват я один.

– И тебе хватает наглости мне претензии предъявлять! – продолжает Ма, будто не слышит меня. – Когда ты в последний раз выполнял свой родительский долг, Адонис?

– Какого дьявола ты от меня хочешь, Фэй? Что я, по-твоему, должен сделать?

– Не знаю, сам что-нибудь придумай, и поскорее.

Ма вскакивает, забирает у него Сэвена и отходит в сторону. Отец трет лицо ладонями.

– Мэверик, ну что за дела?

– Все вышло случайно, папа. Я не хотел…

– Неважно, хотел или не хотел! Ты поступил чертовски безответственно, парень!

– Да, я понимаю. Извини…

– Да чего стоят твои извинения! – рявкает он. – Это не плохая оценка и не драка в школьном коридоре. Ты сделал ребенка, Мэв! Где были твои мозги, а?

Вот уж не думал, что он наедет по полной программе.

– Просто не подумал, вот и все.

– Он, видите ли, не подумал! – Папец ядовито усмехается. – Не подумал! Что означает твое имя, Мэверик?

– Пап, ну не надо…

– Отвечай, когда спрашивают!

Я будто снова в первом классе. В начале года миссис Стэнли, белая дама средних лет с ярко накрашенными губами, стала читать список учеников и, остановившись на моем, удивленно подняла брови: «Мэверик? Какое странное имя».

Ребята захихикали, а я весь сжался, словно получил пинка. Дома рассказал папцу.

«Я тебе объяснял, что означает твое имя, – ответил он. – Завтра спроси, в курсе ли она насчет своего собственного. Думаю, вряд ли».

Я спросил, и она сказала, что ее зовут Энн и вряд ли это что-нибудь значит, «обычное имя».

Тогда я сказал, как велел папец: «„Мэверик“ означает „думающий независимо“. Наверное, ваши родители такими не были, раз назвали вас обычным именем». Она отослала меня домой с запиской родителям, которую папец скомкал и выбросил в помойку. После этого он то и дело спрашивал меня, что означает «Мэверик», чтобы я не забыл, каким должен вырасти.

Вот и сейчас послушно отвечаю ему, как тогда.

– Так какого хрена ты не думал, если думающий? – рычит он.

– Это было в день похорон Дре…

Папец долго молчит – как все, когда вспоминают, что я потерял брата. Затем тяжко вздыхает.

– Горе, конечно, большое, мой мальчик, страшное горе… Но оно тебя не оправдывает.

– Почему? – вскидываюсь я.

– Разве Дре был у тебя на уме тогда? – спрашивает он. – Мы с тобой оба знаем, о чем ты думал – вернее, думало то, что у тебя в штанах. Так что не нужно прикрываться Дре.

– Я им и не прикрываюсь!

Он хлопает ладонью по столу.

– Давай-ка не баси, приятель!

– Пап, остынь, – прошу я.

– С чего бы это? Мой сын творит хрен знает какие глупости, а я должен остыть?

Окидываю взглядом его оранжевый комбинезон.

– А прятать кокаин в доме, где живут твои жена с сыном, не глупость?

Пускай он и гора по сравнению со мной, но и я больше не козявка.

– Ладно, окей. – Отец трет подбородок. – Сегодня все ополчились на несчастного Адониса. Так или иначе, я заботился о своей семье как мужчина.

– А теперь?

– Эй, осторожней! – Папец раздувает ноздри.

– Или что? – Мне уже все нипочем, резкие слова так и сыплются: – Мы остались одни, мать надрывается на двух работах, чтобы меня поднять, еще и деньги тебе пересылает. Мне пришлось вступить в банду, и все из-за тебя. Это, по-твоему, забота?

– При чем тут твои девчонки и их дети?

– Согласен, я тоже глупостей наделал. Но, в отличие от тебя, я своих детей не брошу!

Он молчит. А что отвечать, в самом деле?

Встаю из-за стола.

– Ладно, я пошел.

– Мы не закончили, Мэверик!

– Я закончил! Сначала ты наезжаешь на мать, потом на меня – а какая от тебя помощь? Только языком треплешь. Теперь я мужчина в семье, мне и заботиться.