Розы на асфальте

23

Сэвену нет дела ни до Рыжего, ни до моих школьных бед, и вечером он устраивает настоящий концерт.

Вытираю ему лицо салфеткой, кажется, уже в сотый раз. Пытаюсь накормить его баночным пюре из горошка с морковкой, даже добавил туда яблочного пюре для вкуса, как учила миссис Уайатт, но Сэвен старательно уворачивается от ложки и сжимает губы. А когда мне все-таки удается впихнуть в него немного, он тут же все выплевывает. Вся кухня в оранжево-зеленых брызгах.

– Сынок, ну покушай, – упрашиваю я. – Может, горошек и морковка не самая вкусная еда, но пожалей хотя бы папу. У папы был такой трудный день!

– Па-па! Па-па! – повторяет он в ответ.

В прошлое Рождество научился – лучший подарок за всю мою жизнь, честно.

Подкараулив очередное «па-па», сую ложку Сэвену в рот. Парень смотрит на меня, и струя пюре летит мне прямо в лицо. Не позволяйте этим милым пупсам задурить вам голову. Они сущие бандиты, и плевать им на все родительские проблемы.

– А ну хватит! – строго говорю я, утираясь бумажным полотенцем.

Сэвен смачно фыркает, и вот я снова покрыт детскими слюнями. В отчаянии утыкаюсь лбом в детский стульчик. Я сдаюсь. Вот же упрямец, сам себе вредит! Зато вчера дал ему блинчик на завтрак – вцепился насмерть. Визжал, как поросенок, когда я попытался его забрать. Пришлось нести к Уайаттам с блином в руке.

Ма говорит, он такой вредный, потому что чует конкурента на подходе. Не знаю, но мне нужна передышка, слишком много всего навалилось. Первым делом надо сказать Ма о профуканном аттестате. Она меня точно прибьет – и кто тогда разберется с этой сволочью Рыжим?

Кинг обещал достать мне пушку, с ней все пройдет как по маслу. Хотя при мысли о том, чтобы вот так просто взять и застрелить человека, все сжимается внутри.

Сэвен шлепает меня ладошкой по макушке.

– Па-па! Па-па-па!

Гляжу на него и невольно улыбаюсь.

– Что, решил развеселить папулю, Боец?

Он зачерпывает рукой пюре из чашки и протягивает мне.

– Ам! – раскрываю рот.

Слизываю угощение и прихватываю детские пальчики, будто хочу съесть и их. Сэвен с хихиканьем отдергивает руку, и мы смеемся вместе.

– Знаешь что, Боец? – вздыхаю я. – Фигня это пюре, не зря ты плюешься. Давай-ка попробуем что-нибудь другое!

Я знаю, что он обожает – рисовую кашу. На вид – размазня, и на ночь ее давать вроде как не положено, но сил уже нету никаких, честное слово. Сэвен от радости аж подпрыгивает на стульчике, когда я приношу тарелку.

– Ура-ура! – приплясываю я. – Мы будем есть кашу, хей! Вкусную кашу, хей! Папуля спас сынулю!

Сэвен широко разевает рот, заглатывая ложку за ложкой, и после ужина блаженно засыпает с набитым желудком. Спасибо тебе, Господи, за рисовую кашу.

Осталось дождаться Ма. Со второй работы она уходит в десять тридцать. Нервно меряю шагами кухню. Сажусь, снова встаю. Заглядываю к Сэвену. Включаю в гостиной телевизор, выключаю. Не знаю, что сказать Ма, чтобы не слишком расстраивалась. А что тут скажешь, если получить аттестат – единственное, о чем она меня просила. Про Рыжего вообще лучше молчать: мать я боюсь больше, чем копов.

Сижу за кухонным столом и устало потираю виски. Рыжий, Рыжий… Так и ходит с часами Дре на руке, мразь! Нет, даже если не убивал, все равно это чертовски неуважительно – не может он не знать, чьи это часы. Не зря так дергался тогда у мисс Розали.

Я должен был что-нибудь сказать этому ублюдку. А еще лучше – сорвать с него часы и всадить ему пулю в башку.

Так, что-то меня заносит. Сперва надо убедиться, что это его рук дело. Иначе получится, что я убил парня Бренды и отца Халиля ни за что… Хотя Рыжий наверняка не думал тогда о Кише с Андреаной.

Погодите-ка. В момент убийства Дре говорил с Кишей по телефону. Может, она слышала что-нибудь? Вряд ли она, конечно, опознает Рыжего, но хоть что-то припомнит. Я должен поговорить с ней – ради Дре!

Вот в выходные и спрошу. Она помогает организовать для Лизы экскурсию по колледжу в Маркхэме, и мы договорились потом вместе пообедать – в самый раз, уже скоро.

За окном кухни сверкают фары, через минуту скрипит входная дверь. По вечерам Ма никогда не окликает меня, вдруг уже сплю. Слышно, как падает на диван сумочка, в коридоре звучат шаги.

– Привет, детка! – Ма целует меня в лоб. – Не надо было меня ждать.

– Просто захотелось… Как дела на работе?

Она закатывает рукава и открывает холодильник.

– Ничего особенного, как обычно – и там, и там. А у тебя как день прошел? Ходил на беседу к Клейтону?

Во рту у меня внезапно пересыхает. Простые слова «Мне не дадут аттестат» застревают в горле. Проглатываю их еще глубже.

– Да, все нормально. Он сказал, что́ нужно делать, чтобы выпуститься.

Так и есть, в общем-то, не соврал.

Ма достает из холодильника контейнер с едой и морщится, нюхая.

– Фу, гадость, придется выбросить… Ну и славненько, рада за тебя. Сделай, что он сказал, Мэверик, я в тебя верю.

Да уж, она слишком хорошо обо мне думает.

– Сделаю, мам.

Она достает другой контейнер – с остатками спагетти.

– Да, пока не забыла: в почтовом ящике не было счета за электричество? Утром я должна оплатить.

– Я уже заплатил, и за воду тоже.

– Да ну? – поднимает она удивленный взгляд.

– Ну да, сходил и заплатил, а что?

– Молодец, растешь, – уважительно качает головой Ма. – Скоро совсем меня избалуешь. Спасибо мистеру Уайат- ту, что дает тебе заработать. А как мой внучок поживает?

– Нормально. Измотал меня вконец.

– Это его работа, – усмехается она. – Мстит тебе за то, что изматывал нас с Адонисом.

– Ладно. – Встаю из-за стола. – Дождался тебя, теперь спокойной ночи. Пойду спать.

– Погоди, – говорит она, захлопывая холодильник. – Нам надо поговорить, сынок.

Я с тревогой оборачиваюсь.

– С тобой все в порядке, мам?

Она придвигает себе стул и садится.

– Не волнуйся, ничего страшного. Просто долго откладывала разговор.

– Что такое? – Я сажусь рядом.

Ма нервно барабанит пальцами по клеенке. Прячет руки, снова кладет на стол.

– Понимаешь, детка… я… – Она умолкает, сжав губы, и зажмуривается. Глубоко вздыхает. – У меня в воскресенье свидание.

В воскресенье как раз День святого Валентина.

– О. Встречаешься с кем-то за спиной у папы? – Ну а как еще сказать, ведь они женаты.

– Нет, не за спиной, Адонис в курсе. Я встречаюсь не с мужчиной, Мэверик. Свидание у меня с Мо.

У меня отвисает челюсть. Надолго.

– Мо?

– Да, Мэверик. Мы с ней уже не один год вместе.

Вместе?

– Я думал, вы просто подруги.

– Мы… Я не хотела, чтобы все знали. Не каждый может такое принять. Твоя бабушка, к примеру…

– Бабуля знает?

Ма снова вздыхает и приглаживает волосы.

– Только подозревает. Она всегда считала меня какой-то «не такой», как она выражается. Тетя Нита знает… и твой отец тоже.

– Он поэтому злится, что ты встречаешься с Мо?

– Да.

На кухне стоит тишина. В голове у меня путаница мыслей, трудно выбрать какую-то одну.

– Ты всегда была такой?

– А тебе всегда нравились только девушки?

– Да.

– Ну вот тебе и ответ, – говорит Ма.

– Как же папа…

– Когда мы только начали встречаться, я сказала ему, что бисексуальна. И он это принял.

– А.

Только теперь до меня доходит, что́ имела в виду Лиза. В самом деле, мог бы и сам догадаться, уж больно часто Ма ездила кататься с Мо, а возвращалась вся сияющая. У нее совсем другое лицо, даже когда та просто рядом. На поминках Мо все время держала ее за руку… а я-то думал, просто из сочувствия. Все было перед глазами, достаточно было приглядеться.

– Ты ее любишь? – спрашиваю.

В маминых глазах вновь сверкают те самые искорки.

– Да. Мы даже обсуждали, не переехать ли ей к нам. Конечно, только после того, как я поговорю с тобой. Ну вот, время настало.

Вот как все, значит, серьезно.

– А отца ты любишь?

– Люблю, – кивает она, – и всегда любила, и никогда его не брошу… но и себя забывать не хочется. Вся эта «верность до гроба» хороша, пока не начинает казаться, что и не живешь вовсе. Адонис сам выбрал свой путь, поставил жизнь на паузу, а я не хочу жертвовать своей из-за его решений. Наркоту толкать его никто не заставлял.

Невольно ерзаю на стуле, думая о собственных решениях. Ма поднимает глаза к потолку и часто-часто моргает.

– Я давно хотела тебе рассказать, но… боялась, а вдруг ты… – Голос обрывается всхлипом, я вскакиваю и обнимаю ее за плечи.

– Все в порядке, мам.

Она крепко прижимается ко мне. Кажется, будто обнимаешь плачущего ребенка.

– Прости, что молчала так долго.

– Тебе не нужно извиняться! Ты счастлива?

– Да, очень, как никогда прежде.

Я целую ее волосы.

– Вот это и есть для меня самое главное.

Молчание затягивается, но мы не отпускаем друг друга. Я чувствую, что нужен ей. Между тем на сердце копится тяжесть: а как же отец? Прежде мне и в голову не приходило, что жизнь его «на паузе». Почти десять лет, как его забрали, я тогда был восьмилетним пацаном, а теперь у самого двое детей. Мы с Ма живем своей жизнью, а он застрял в тюрьме, где единственная отрада – свидание с родными или хотя бы разговор по телефону.

А я взял и наговорил ему гадостей.

Ма отстраняется, утирает слезы.

– От тебя пахнет детским пюре.

– Благодари внучка, – усмехаюсь я, – оплевал меня за ужином с головы до ног. – Целую ее в лоб. – Разогрею тебе чего-нибудь поесть.

Лезу в шкафчик, достаю тарелку. Я и в самом деле рад, что мама нашла свое счастье. Нет, правда. После всего, что она натерпелась от папца и от меня, счастья она заслуживает больше, чем кто-либо другой.

Вот и пускай радуется, ни к чему пока вываливать плохие новости.