Розы на асфальте

25

Я никто.

Уличный бандит и наркоторговец, который даже школу закончить не может – это еще хуже, чем бросить. В свои семнадцать успел заделать двоих детей двум разным девчонкам. Вечно причиняю боль матери и Лизе, хотя они единственные, кто думает обо мне лучше, чем я есть. На самом деле я из тех, кого показывают в новостях и социальной рекламе как плохой пример.

А раз я никто, то и терять мне нечего. Могу и убийцу Дре прикончить, надо только окончательно убедиться, что это Рыжий.

В понедельник с самого утра иду искать Тони-с-Остановки, хотя легче самому спятить, чем найти психа. Они вечно шляются по городу, на месте не сидят. На остановке, где обретается Тони, вижу только его тележку из супермаркета да замызганное одеяло. Самого Тони нет.

У блошиного рынка, где он обычно клянчит деньги на парковке, его тоже не видно. Иду на бульвар Магнолий – там на перекрестках Тони предлагает водителям помыть стекла, – но сегодня его нет и на бульваре.

Остается только Белый дом – нет, не тот, что в Вашингтоне, а развалюха на Гвоздичной улице, в которой обосновался наркопритон. Белая краска почти вся облезла со стен, но у нас в Садовом Перевале его до сих пор так называют. Хотя, если честно, в настоящем Белом доме политики тоже ведут себя так, будто обкурились, и впаривают народу пустые мечты. Так что название самое подходящее.

В детстве я его побаивался. Завсегдатаи притона – с налитыми кровью глазами и струпьями на коже – казались мне кем-то вроде драконов. Я придумал, что в Белом доме спрятан вход в драконье подземелье, а я был как будто сэр Мэверик, принц Садового Перевала – ну а что, ведь папец у меня был главным у Королей. Каждый день ходил мимо, прячась за кустами и деревьями, чтобы проскользнуть незаметно. Хотя, конечно, никому я там не был нужен, но игра есть игра.

Иногда я скучаю по своему бурному воображению.

Сегодня я иду открыто прямо к входу. Здесь никакой лужайки во дворе, одна голая земля и кучи мусора. В углу крыльца лежит, скорчившись, какая-то оборванка. Если бы не храпела, принял бы за мертвую, факт.

Белый дом никому не принадлежит, так что тут тусуются все окрестные наркоманы, которым некуда идти. Внутри бьет в нос жуткая вонь мочи и горелого пластика. Прикрываю лицо футболкой и оглядываю полутемную гостиную. К потолку поднимаются клубы едкого дыма, люди лежат на обшарпанных диванах и прямо на полу, такие же серые и страшные, как «драконы» моего детства.

Я и прежде видел нариков – они просили милостыню на улице или просто валяли дурака – и всегда потешался над ними. Парочке даже товар продавал. Но сейчас мне почему-то не смешно.

Ни здесь, ни на заднем дворе Тони не видно. Побродив туда-сюда, решаю вновь наведаться на остановку. Возвращаюсь через гостиную – и кого я вижу? Тони как раз входит через переднюю дверь.

Он застывает на месте, вытаращив глаза. Не успеваю я его окликнуть, как он бросается бежать.

– Тони, погоди!

Психи вообще очень шустрые. Он уже в переулке, заворачивает за угол, и я едва успеваю схватить его за шиворот.

– Пусти! – орет он, вырываясь. – Я ничего не делал. Пусти!

– Все окей, Тони, успокойся. – Отпускаю его и примирительно поднимаю ладони. – Никто тебя не винит.

– Копы же сказали тебе, что меня допрашивали? Я им говорил, что ни при чем, а они не верили… гады!

У бедолаги слезы на глазах. Копы на все пойдут, чтобы добыть информацию. Кто знает, что они сделали с несчастным психом.

– Я тебе верю, Тони! Да разве ты смог бы кого-то убить?

– Ни за что! Дре был отличный парень. Да я бы никогда…

– Знаю, знаю, Тони. Скажи, что ты видел в тот вечер?

Он мнется, почесываясь. Одежду, похоже, так и не менял с того самого дня.

– А вдруг за мной снова придут?

– Никто не придет, успокойся. Слово даю!

– На фига мне твое слово? Мне бы закинуться.

– Тони, послушай…

– Я знаю, у тебя есть. Ты же сын Большого Дона! Вылитый папаша, а он никогда мне не отказывал, сам дал крэк попробовать. – Тони расплывается в счастливой беззубой улыбке.

Есть-то есть… Сую руку в карман, но не спешу. Такой шустрый возьмет и слиняет молча, хрен догонишь.

– Дам, только сперва скажи, что видел.

Тони облизывает губы, не отрывая глаз от моего кармана.

– Обещаешь?

– Железно. Давай выкладывай!

– Я тогда стоял дальше по улице, у дома Рэндалла… скверный он тип, правда, Мэверик?

Я киваю. Передняя лужайка у Рэндалла самая красивая и ухоженная в Садовом Перевале, но попробуй кто из ребятишек подойти близко. Мы с Кингом как-то закидали его дом яйцами.

– А потом что было?

– Ну, значит, занимаюсь я своими делами, никуда не лезу, честное слово. Вдруг слышу: бах! бах! У меня сердце в пятки ушло, нырнул к Рэндаллу в кусты… даже обмочился, честное слово.

Так этому Рэндаллу и надо.

– А чужую машину у моего дома видел?

– Видел. Красную. Вроде как старую «импалу».

Машина Рыжего! Вот оно, железное доказательство. Замочу гада, клянусь! Пусть, как Дре, лежит в крови и смотрит в никуда.

– Теперь давай! – требует Тони, возвращая меня в переулок. Он вновь таращится на мой карман с голодным блеском в глазах.

Вынимаю руку и лезу в другой карман за бумажником.

– На вот, – достаю пару сотенных и протягиваю Тони, – купи себе новое шмотье и поешь как следует, а потом сними комнату в мотеле на ночку-другую. Помойся, приведи себя в порядок.

Глаза психа вспыхивают еще ярче, но я не спешу отдавать ему деньги.

– Без шуток, Тони! Гляди, не спусти на крэк. Это на еду, одежду и ночлег, понял? Я проверю!

– Да! Да! – часто кивает он и выхватывает сотенные. Пересчитывает их и начинает распевать: – О‐хо-хо-о! Старина Тони приоденется, Тони будет красавчик!

Наконец он уходит насвистывая. Впервые за долгое время кто-то сказал, что я похож на отца. Честно говоря, не так уж оно и радует.