Розы на асфальте

Последние слова семейство встречает разрозненными «дай-то Бог» и «аминь». Тетушка Лита кладет мне на лоб руку и шепчет: «Смилуйся, Иисус!»

Снова гляжу в пол и мечтаю, чтобы тот проглотил меня с потрохами.

В завершение молитвы бабуля благодарит Бога за все годы, что мы провели с моим кузеном Андре. Вот прожил бы он дольше, было бы за что благодарить.

Спустя десять минут молитвы семья может наконец наполнить свои тарелки. Вернее все, кроме меня. Я сажаю Сэвена в стульчик для кормления. Не получается у меня есть и кормить его одновременно.

Ма трогает меня за плечо.

– Сынок, ты себе накладывай.

– Я после, мам, надо сначала Сэвена…

– Нет. Аиша сама покормит сына, раз уж пришла к нашему столу.

Ма говорит это достаточно громко, чтобы услышали все. И выразительно смотрит на Аишу – я отлично знаю этот взгляд. Та стоит с двумя тарелками: для себя и для Кинга.

– Конечно, я покормлю, – кивает она.

– Я так и думала. – Ма целует меня в лоб. – Поешь, деточка.

Я улыбаюсь. Как здорово, что Ма на моей стороне.

Кладу себе на тарелку ветчины, кусок индейки, наваливаю сбоку макарон с сыром, ямса – потому что только так это и нужно есть – и зеленых овощей. Зачерпываю разных соусов в другую тарелку, не забыв о клюквенном, и прихватываю из холодильника жестянку оранжада.

Куда же мне теперь пристроиться? Места за кухонным столом все заняты, то же самое в столовой и в гостиной. Мы с Дре обычно ели на крыльце, туда я и направляюсь. Сажусь прямо на ступеньки, одну тарелку ставлю рядом, где он всегда сидел. Как будто и сегодня мы вместе.

Проливаю на землю немного оранжада, его любимого.

– Как жаль, что тебя здесь нет, брат, – вздыхаю.

Отхлебнув сам, принимаюсь за еду. Вот это да! Сегодня бабуля с Ма и тетей Нитой превзошли сами себя. Обязательно схожу за добавкой.

Интересно, как там Лиза: ест что-нибудь или ее все еще тошнит? Я не звонил ей сегодня: сказала, что ей нужно личное пространство, стало быть, дам ей пространство. Но это не значит, что я о ней не думаю.

Дверь за спиной открывается, и на крыльцо выходит Кинг.

– Проклятье, весь дом заняли, негде поесть, – жалуется он и плюхается рядом на ступеньки с двумя тарелками. Ведет себя как ни в чем не бывало.

Я отставляю свою тарелку, хмурюсь.

– Ну и что скажешь?

– О чем? – спрашивает он с набитым ртом. – Нет, соус у твоей бабули – убиться можно.

– Ты знаешь о чем. Вы с Аишей вместе?

Он цепляет на вилку макароны и ямс.

– Да вроде как… А ты против, что ли?

– Ты привел ее сюда, хотя знаешь, что она бросила ребенка.

– Ну так, наоборот, радуйся, что привел.

– А почему ты не сказал, что она у тебя живет? Я же спрашивал тогда, на футболе, а ты тему сменил.

– Тогда еще не жила, – говорит он.

– Ну а потом че молчал?

– Можно подумать, я тебя вообще вижу! Не заходишь, с братками не тусуешься…

– Да я с ребенком все время сижу! Скажи спасибо Аише. А ты…

Перед домом, взвизгнув тормозами, останавливается ржавый «датсун». Дверца распахивается, и наружу вылетает светлокожий качок.

– Че за хмырь? – морщится Кинг.

Качок чешет прямо к нам… Нет, ко мне, потому что это Карлос, дурной Лизин братец.

Бах! Его кулак с ходу врезается мне в лицо.

– Ах ты сукин сын! – орет Карлос.

Я не успеваю ни сказать ничего, ни сделать. Карлос сдергивает меня с крыльца и тащит на задний двор. Там швыряет на землю и начинает пинать – в живот, в грудь, по почкам. Я сворачиваюсь в клубок, чтобы хоть как-то защититься от ударов.

Вокруг топот и гвалт, из дома высыпало все наше семейство. Бабуля истошно вопит, младшие кузены не отстают. Ма просит кого-нибудь вмешаться, но даже Кинг не справляется, и оттаскивать Карлоса приходится вчет- вером.

– Он обрюхатил мою сестру! – орет он, вырываясь. – Обрюхатил мою сестру, сукин сын!

С трудом поднимаюсь на колени, перед глазами все кружится. Точнее, не все, а половина: мой правый глаз распух и ничего не видит.

– Карлос, – выдавливаю я, глотая кровь из разбитой губы. – Мне очень жаль… извини.

– Ты ей жизнь сломал, сволочь!

Вырвавшись из рук Кинга, он прыгает обратно в машину, хлопает дверцей и уезжает так же быстро, как приехал.