Розы на асфальте

27

Два дня спустя все готово, чтобы заняться Рыжим.

Вхожу в свою комнату, закрываю дверь. В гостиной мама с Мо смотрят по сотому разу «В ожидании выдоха»[18]. Сэвен спит в своей кроватке и не видит, как я лезу в шкаф и вынимаю из обувной коробки «глок», который достал для меня Кинг. Я засовываю пистолет за пояс джинсов, прикрывая полой худи.

Рыжий сворачивает лавочку в сумерках, когда зажигают уличные фонари. По воскресеньям Роуз-парк почти пуст в этот час: большинство наших оседают по домам у телевизоров, смотрят баскетбол. А для меня сегодня вечером все равно что финал «Лейкерс» против «Суперсоникс».

Повязываю серую бандану, опускаю пониже, чтобы скрыть лицо: вдруг кто-нибудь встретится. Рядом с парком кладбище, дальше озеро, брошу потом туда худи и пушку. Вернусь домой и заживу как прежде.

План несложный, я готов… но колени все равно дрожат.

Беру с тумбочки телефон и начинаю набирать номер, который давно знаю наизусть. Нет, не стоит. Лиза слишком хорошо меня изучила, мигом заподозрит неладное.

Кладу телефон на место и выглядываю в гостиную.

Мо с мамой уютно устроились на диване перед телевизором с ведерком попкорна. Пахнет горелым: первый пакет кукурузы Ма сожгла.

– Давай, девочка, покажи ему! – смеется она, глядя, как героиня вытаскивает из шкафа одежду.

– Мам? – окликаю, прислонясь к дверному косяку. – Присмотришь пока за Сэвеном? Мне надо Лизе еды кое-какой срочно прикупить. Сама знаешь, как это у беременных.

– Мне ли не знать! – хмыкает она, не отрывая глаз от экрана. – Ты в свое время заставлял меня думать только о мороженом.

– А теперь какая у тебя отмазка? – усмехается Мо.

– Цыц! – шикает на нее Ма, и они обе хохочут. Мо тянется ее поцеловать, но Ма уворачивается. – Нет уж, одним поцелуем ты не отделаешься. А за Сэвеном присмотрим, не волнуйся, – это уже мне. – Осторожнее на улице, детка.

Привычное напутствие, но слышать его сегодня особенно тяжело.

– Хорошо, мам. – Я невольно сглатываю комок.

Хочется поцеловать ее на прощанье, но это как будто могу и не вернуться, а об этом думать нельзя. Как и о том, что меня могут поймать. Набрасываю капюшон худи и выхожу на улицу.

В сумерках Садовый Перевал преображается. Отовсюду ползут тени, и то, что днем прячется по углам, вылезает на свет. Бродячие псы и всевозможные психи выходят на ночной промысел. Тихо, но это лишь значит, что, если завоет сирена или грохнет выстрел, услышит их вся округа.

Надеюсь, Дре, где бы он сейчас ни был, тоже услышит мой выстрел и поймет, что на младшего брата можно положиться.

Вот и Роуз-парк. Солнце уже село, дорожки и кусты заволакивает тьма. Фонари здесь почти все разбиты – наши постарались. Короли предпочитают работать в темноте, так меньше шансов привлечь внимание копов. Свет горит только на стритбольной площадке. Смотрю в ту сторону и будто вижу, как мы с Дре, Кингом и Шоном весело гоняем мяч. Всего каких-нибудь полгода назад это было – и словно в прошлой жизни.

В этой у меня не закончено одно важное дело.

Наблюдаю из-за дерева, как Рыжий на парковке собирает товар в багажник. Насвистывает какой-то веселенький мотивчик, совсем не подходящий для убийцы. Последний клиент отчалил несколько минут назад, и в парке теперь только мы вдвоем.

Пора!

Опускаю бандану на лицо, оставляя открытыми только глаза. Вытаскиваю из-за пояса «глок». Он холодный и тяжелый, совсем как комок у меня в груди, но на улице нельзя забывать о правилах.

В книжках тех правил не отыщешь, да и кто бы взялся записывать, но стоит матери в первый раз отпустить тебя одного – и без них ты не выживешь. Правила как воздух: даже если трудно дышать – дыши.

А будь такая книжка, то самая важная глава была бы про семью, и первым номером там стояло бы: «Убей того, кто убивает твоих родных».

Сердце у меня пускается вскачь, будто за спиной погоня. На самом деле я не убегаю, а иду в наступление. Рыжий не видит, как я подхожу к нему сзади. Поднимает с асфальта коробку с компакт-дисками, а когда выпрямляется, к его затылку уже приставлен «глок».

– Даже не думай дернуться!

Коробка падает, Рыжий тянет руки вверх, словно возносит молитву.

– Черт! – выдавливает он. – Не стреляй, не надо!

– Заткнись! – глухо рычу я. – На колени, сука, и руки не опускай.

Он послушно опускается, держа руки над головой.

– Пожалуйста, не стреляй! – скулит. – Забирай все что хочешь, только не… У меня семья, ребенок.

Дрожь из колен переходит мне в пальцы, и я крепче сжимаю рукоятку «глока».

– О ребенке надо было думать, когда убивал моего кореша.

Боюсь, если произнесу имя Дре, голос меня выдаст.

– Не понимаю, о чем ты!

– Ты выстрелил ему в голову!

– Нет, я никогда… Нет!

Я взвожу курок и сильнее прижимаю ствол к его затылку.

– Врешь, сука!

Рыжий мерзко всхлипывает.

– Пожалуйста… не стреляй, у меня ребенок!

– У него тоже остался ребенок! – А еще любимый брат. – Ты убил его из-за денег и часов! Давай сюда часы и не вздумай дернуться, мозги вышибу!

Он весь трясется, слезы катятся по щекам. Стягивает с запястья браслет с часами, и я выхватываю их из его пальцев.

– Твое время вышло, – говорю.

– Господи! – рыдает он. – Господи Иисусе, помоги и спаси. Пожалуйста!

Пока Рыжий молит Бога о милости, я молюсь о том, чтобы когда-нибудь забыть все это.

Кладу палец на спусковой крючок. В моей руке абсолютная власть. Теперь Рыжий будет смотреть в никуда, а его кровь и мозги растекутся по асфальту.

Я должен это сделать.

Как сын своего отца.

Осталось.

Только.

Нажать.