Розы на асфальте

* * *

Обтираемся мамиными новыми полотенцами. Она нас, конечно, убьет, но больше чистых не осталось.

Забегаю в спальню к Сэвену – все окей, вырубился наконец. Радионяню забираю с собой на случай, если вдруг проснется.

Запрыгиваем в «бэху», опускаем стекла, и Дре врубает Лоулеса. Я киваю в такт музыке.

– Круто, просто улет!

– Угу, – соглашается Дре, – Лоу реально на подъеме.

Он водружает на приборную доску коробку с пиццей. Есть не так уж и охота, миссис Уайатт дала мне с собой гамбо[12], но отказаться от пиццы я не в силах. Откидываю крышку: так… ветчина, сыр…

– Что за прикол? Ананасы?

Дре берет себе кусок.

– Это называется гавайская пицца! Просто бомба, вот попробуй.

Я качаю головой, счищая со своей порции ананасовые дольки.

– Фрукты к пицце не идут, Дре. Ты нормальную еду вообще признаёшь?

Вечно он выпендривается. То кетчуп с попкорном, то картофельные чипсы на бутерброде с арахисовым маслом. Какая гадость!

– Не моя вина, что у тебя вкусы простецкие, – хмыкает он. – Даже Кише понравилось, а она жуть какая разборчивая.

– Не очень-то, раз на тебя позарилась.

Он дает мне подзатыльник.

– Зато у твоих девчонок бездна вкуса.

– Да какие теперь девчонки… Сам знаешь, чем у нас с Лизой все кончилось. – Месяц прошел, а сердце еще болит. – Я облажался, Дре.

– Все образуется. – Он сжимает мне плечо. – Просто сделай выводы и впредь поступай умнее. А пока думай о Сэвене и о школе.

– Ну а что остается? Лиза меня знать не хочет, Кинг с Рико и Джуни даже не заходят. Школа, работа, дом – вот и вся моя жизнь, как будто я уже не я.

– Разве твоя жизнь только в том и была?

– Нет, я в смысле, что не хватает…

– Эй! Вы че тут делаете? – раздается вдруг над головой, и мы подпрыгиваем от неожиданности.

– Тони, какого хрена?! – шипит Дре.

В окошко с его стороны таращится Тони-с-Остановки.

– Что, напугал? – хихикает он с беззубой улыбкой.

– Задолбал подкрадываться! – рычу я.

– Если сердце бьется, значит, работает! – говорит он.

Тони псих, причем конченый. Ночует на автобусной остановке на углу Магнолий, потому его так и прозвали. Садиться рядом на скамейку никому не дает, ругается. Впрочем, никто и не сядет, настолько там все прово- няло.

– Че делаете, спрашиваю? – Он вытягивает шею, заглядывая в машину. – Ого, гавайская пицца! С ананасами – самый смак.

У Дре вкусы как у психа.

– Голодный? – спрашивает Дре.

– А то! Слышишь, как бурчит в животе?

Дре смеется.

– Не-а, сам догадался. – Он сует Тони коробку. – На, доешь.

– Ну спасибо, браток, удружил! А запить будет че-нить?

Кто бы сомневался.

– Тони, тебя пиццей угостили, а тебе все мало? Еще и выпивку просишь!

– За спрос денег не берут, – смеется он.

– Давай, вали! – качает головой Дре.

– Жмоты! – пыхтит Тони и плетется прочь по улице.

– Ну и нахал, – бормочу я, и тут оживает радионяня – Сэвен проснулся и хнычет. – Черт, подгузник пора менять.

– Надеюсь, на этот раз он тебя не обосрет.

– А уж я как надеюсь… Потом еще вздую тебя пару раз в «Мортал Комбат».

– Как же, мечтай. – Дре выключает музыку. – Иди, я скоро, позвоню только Кише, пожелаю ей спокойной ночи.

Пожелаю спокойной ночи? Чего?

– Ну ты даешь! Совсем под каблуком, что ли?

Он достает «нокию» и набирает номер. Я мало у кого еще видел мобильник.

– Кто бы говорил, – хмыкает, – сам по уши втрескался в свою Лизу.

– И все равно ты под каблуком.

Отмахнувшись, он подносит телефон к уху.

– Привет, крошка!

– Эй, Киша! – ору я. – Проверяешь его, да? Небось на все разрешения спрашивает.

Дре пихает меня в бок, и я иду к крыльцу, хохоча во все горло.

Ну так и есть, Малой навалил в подгузник и уже извертелся весь. Хорошо хоть, комната еще не прово- няла.

– Окей, окей, – спешу его успокоить и беру на руки. – Все в порядке, папочка вернулся.

Менять памперсы я уже наловчился. Тут главное – отвлечь младенца, чтобы не мешал. Обычно я читаю рэп. Певец из меня никакой, но Сэвену все равно.

Укладываю его на пеленальный столик и расстегиваю ползунки.

– Папулино радио ждет заявок! Может, из старенького?

Держу баночку с детской присыпкой будто микрофон и выдаю Cool It Now группы New Edition. Пританцовываю неуклюже, голос срывается – видел бы меня Дре, со смеху бы помер, – но Сэвен все равно расплывается в улыбке и восторженно сучит ножками, а больше ничего и не требуется.

По правде говоря, я и сам увлекаюсь песней, в то же время не забывая о деле. Закончив, снова застегиваю ползунки и переношу сына в кроватку.

– Ну вот, я же говорил, что папочка справится. Я тебя всегда прикрою. А теперь надо еще поспа…

Бах! Бах!

Я подпрыгиваю на месте. Вообще-то выстрелы в наших краях – привычное дело, вроде птичьего чириканья, но на этот раз как-то очень близко.

Дре!

С улицы доносится визг колес. Распахиваю дверь, выскакиваю на крыльцо.

– Дре!

В ответ – молчание.

Бегу со всех ног к машине, время словно замедлилось, воздух стал вязким. Над окошком водителя вьется дымок.

– Дре!!!

Тишина хуже любых криков. Подбегаю к дверце… и замираю на месте.

Мой кузен лежит грудью на рулевом колесе, в голове у него кровавая дыра.

– Дре! – Рывком открываю дверцу. – Дре, очнись!

Он не шевелится, не дышит. Из уголка рта струйкой сочится кровь. В ногах лежит упавший телефон, из него доносятся Кишины крики.

Надо срочно что-то делать! Искусственное дыхание? Отстегиваю ремень безопасности, пытаюсь вытащить кузена из машины, но он слишком тяжелый. Как труп.

Только не это. Нет. Нет. Нет.

От усилия у меня подкашиваются ноги, и мы оба валимся на асфальт. Я сажусь, голова Дре лежит у меня на коленях. Его глаза широко открыты, но ничего не видят.

– Помогите! – ору я, надрывая глотку. – На помощь!

В ответ все та же тишина. От звуков пальбы прохожие обычно исчезают.

Я шлепаю Дре по щекам.

– Очнись! Давай, братан! Приди в себя, ну пожалуйста!

Он не двигается.

И не отвечает.

Дре никогда больше мне не ответит.