...Да поможет мне бог

26. Вторник, 24 июля, 3.30 дня

Спускаясь в лифте «Савой-плаза», Спенсер опять почувствовал боли в желудке, на этот раз особенно сильные. Вместе с ним в кабине находилась восторженная юная парочка и двое пожилых бизнесменов с кожаными портфелями. Чтобы не упасть, он бессильно прислонился к стенке лифта и тут же заметил, что его случайные спутники с явным раздражением отстранились от него, полагая, что он пьян. Но в тот момент Спенсера совершенно не трогало, что думали о нем другие, и он закрыл глаза. Когда лифт остановился на первом этаже, он медленно вышел из него и бессильно опустился в одно из больших кресел в холле.

Тут было прохладно, прохладнее, чем у Луизы в гостиной, прохладнее во всех отношениях. После тяжелого объяснения с Луизой он почувствовал себя лучше в этой безликой, казенной атмосфере. С того места, где сидел Спенсер, он видел газетный киоск и кабины телефонов-автоматов. Он позвонит Реду и отпустит его домой — все равно уже заканчивалась вторая половина дня. Он купит вечерние газеты — как бы он ни боялся их читать, он обязан знать, что пишут о нем. Затем он пойдет домой, примет таблетку и, может быть, немного успокоится.

Почувствовав себя лучше, но все же испытывая некоторую слабость, он встал, подошел к телефону и позвонил Реду. Ред сообщил, что к Спенсеру пытался дозвониться Майрон Вагнер из Вашингтона и просил передать, что позже позвонит ему домой. Было еще несколько телефонных звонков, но в общем не произошло ничего такого, что нельзя было бы решить завтра. Потом Спенсер купил все вечерние газеты — они составили объемистую пачку.

Направляясь к выходу, он чуть не столкнулся со своим коллегой — адвокатом, с которым довольно часто вместе обедал, Саймоном Рисом. Они остановились. Саймон обратился было к нему с дружеским приветствием, но улыбка тут же застыла на его лице, и он, проскользнув мимо Спенсера, буркнул себе под нос что-то нечленораздельное. Спенсер вышел через вращающуюся дверь и сел в такси.

Просматривая газеты, Спенсер только в одной из них увидел на первой странице фотографию Сьюзи, но зато все другие, правда на внутренних страницах, поместили его небольшой портрет. Это был все тот же, уже напечатанный однажды снимок, изображавший его в момент горячего спора при слушании дела Беквуда — вероятно, единственный, имевшийся у фотоагентства. Рассматривая фотографию беспристрастно, Спенсер подумал, что на ней он очень напоминает крайне самоуверенного ходатая по делам какой-нибудь гангстерской банды. Газеты использовали самоубийство Сьюзи, чтобы еще раз напомнить историю с Беквудом, выдвинутое Спенсером против сенатора Аарона Купа обвинение в убийстве и последние нападки Уолта Фаулера. Упоминались также отказ Марка Хелриджа выступить в качестве его адвоката и интервью в «Дейли уоркер». Заявление отца Сьюзи оказалось даже хлеще, чем можно было предположить на основании цитаты Майлса, — одна газета дала четыре колонки под шапкой: «Жертва свободной любви? Секретарь красного адвоката лишает себя жизни, бросившись в воду»; здесь же, в одной рамке, были помещены фотографии Спенсера и Сьюзи.

Доехав до своего дома, Спенсер расплатился с шофером и собрал газеты. Швейцар Стив, открывая ему дверцу такси, с повышенным интересом взглянул на них. Спенсер прошел через вестибюль, где беседовали лифтеры Брюс и Карл. Оба вежливо, может быть, даже подчеркнуто вежливо, поздоровались с ним, не отрывая глаз от газет, которые он держал под мышкой.

На коврике под его дверью лежало несколько журналов и больших пакетов. Остальная почта была разбросана по ковровой дорожке в передней. Писем и на этот раз поступило много — тридцать восемь, не считая журналов и реклам, причем большинство из них с адресами, написанными от руки. Спенсер положил их вместе с газетами на стол. Затем он вспомнил, что хотел принять таблетку, и подошел к столу, чтобы развернуть пакетик. На столе лежал конверт с номером квартиры вместо адреса. В нем оказалась написанная карандашом записка от управляющего домом Янсена: «Мистеру Спенсеру Доновану. В связи с неблагоприятно сложившимися обстоятельствами сожалеем, что не можем послать вам прислугу».

Спенсер швырнул записку в сторону, но затем, внезапно вспылив, схватил ее и изорвал на мелкие клочки, Он снял пиджак и с яростью бросил его на пол, резким движением развязал галстук и рванул ворот рубашки, оторвав пуговицу. Только после этого Спенсер почувствовал, что ведет себя глупо. Он поднял пиджак и галстук — пуговицы он не пытался найти — и отнес их в спальню.

Зазвонил телефон. Он хотел было снять трубку, но передумал. Звонки продолжались до тех пор, пока на них не ответили из бюро обслуживания. Его интересовало, что кроется за запиской мистера Янсена. Просто ли это враждебный жест или первая попытка сделать его пребывание здесь невыносимым? Нет, им не удастся выжить его. Это его квартира, и она ему нравится; договор на аренду, насколько он помнит, действителен еще в течение года — нужно будет посмотреть. Пока он обойдется и без прислуги. Возможно, Джин кого-нибудь ему подыщет. Впрочем, он не может обращаться к ней с такой просьбой. Сегодня вечером она придет к нему, и они будут разговаривать — несомненно, она захочет разорвать помолвку, черт побери; еще час-другой нервного напряжения и слез, а он уже не в состоянии этого вынести. Спенсер подумал, что последнее время его отношения с женщинами совсем не похожи на прежние беззаботные встречи — сплошные истерики и слезы. «Я либо устраиваю тебе истерики, либо плачу, когда я с тобой», — сказала ему Луиза; то же самое могла бы сказать и Джин. Возможно, это его вина; по правде говоря, он действовал на женщин именно так — доводил их до белого каления. Сейчас они платят ему той же монетой.

Вернувшись к столу, он позвонил в бюро обслуживания. Дежурная сообщила, что звонков было много — все того же характера. Кроме того, мистер Майлс просил позвонить ему. Разговаривая с телефонисткой, Спенсер вскрыл один из конвертов. В нем оказалась газетная вырезка.

— Собираетесь ли вы переменить номер телефона, мистер Донован? — снова спросила девушка.

— Да.

Это была заметка с последними светскими сплетнями. Спенсер не видел ее раньше, так как вообще не читал таких заметок.

— Делается это очень просто, сэр, — сказала телефонистка. — Вам достаточно позвонить в абонентный отдел телефонной компании. Я с удовольствием помогу вам.

— Большое спасибо, я последую вашему совету, — ответил Спенсер.

Один из абзацев газетной вырезки был отмечен чернилами. В нем говорилось:

«Мы видели очаровательную Джин Садерленд в «Колони» в обществе интересного молодого человека Поля Стенфорда-Трейхауна. Вряд ли они разговаривали о погоде, если судить по тому, как держались за руки и смотрели друг другу в глаза. Позже один из наших друзей видел юную пару в «Ла рю», где она танцевала почти до утра. Джин, одна из наиболее очаровательных представительниц нашего молодого поколения, официально помолвлена с нью-йоркским адвокатом Спенсером Донованом, имя которого недавно упоминалось на страницах газет в качестве ревностного пропагандиста левых идей. Не означает ли все сказанное выше, что Джин надоело краснеть?»

Вырезка была послана из 17-го почтового района, то есть из центральной части города, несомненно, каким-нибудь доброжелателем, опасавшимся, что Спенсер не увидит заметку в газете. Он почувствовал укол ревности, хотя и понимал, что ревновать глупо. Однако представить себе Джин в объятиях Поля было мучительно. Он позвонил Майлсу в контору.

— Я разговаривал с Джоном, — сказал Майлс. — Наш разговор был довольно длинным. Боюсь, что мы зашли в тупик. Джон по-прежнему считает, что нам не следует представлять ваши интересы, так как это может повредить вам.

— Я согласен с мистером Арбэттом, — заявил Спенсер. — Мне вообще неприятно, что вы вернулись к этому вопросу.

Майлс откашлялся.

— А мне нет, Донован, и по многим пунктам я не согласен с Джоном, но должен признать, что он мой компаньон и...

— Мистер Майлс, — прервал Спенсер, — я понимаю ваше положение и, поверьте, ценю ваши усилия.

— Вы отправили телеграммы в Вашингтон?

— Да, конечно.

— Вы собираетесь договориться с каким-либо другим адвокатом? — спросил Майлс.

— В данный момент — нет. Но...

— А как вы смотрите на Саймона Риса? Я вас часто встречал вместе. У него блестящая репутация.

Спенсер рассмеялся.

— А вы знаете, что случилось? — и он рассказал Майлсу о встрече с адвокатом в вестибюле гостиницы.

— Да, неприятно, — заметил Майлс. — Но не огорчайтесь. У нас достаточно адвокатов, которые с радостью согласятся представлять ваши интересы и получить деньги. Я подумаю о ком-нибудь.

— Я тоже буду думать. Спасибо, мистер Майлс.

— Обязательно дайте знать, как только получите ответ из Вашингтона. Кстати, вам пришла в голову блестящая мысль — послать телеграмму сенатору Купу. В этом Джон с вами согласен.

— Я рад, — ответил Спенсер.

В комнате было очень душно. Он встал, открыл дверь и вышел на балкон. Здесь он почувствовал себя немного лучше, хотя воздух был неподвижный и сырой. Откуда-то слабо донесся звонок. Он не сразу сообразил, что это телефон. Спенсер не пошевелился, и телефон вскоре умолк. Черный аппарат на столе был сейчас его врагом; такими же врагами были письма и почтальон, который их приносил, управляющий домом и лифтеры, газеты, которые продавались на улицах, его клерк — его бывший клерк — и телевизор. Но облик города и вид реки не изменились. Через реку шел паром, направляясь к Уэлфер-айленд, а большое нефтеналивное судно лениво двигалось к мосту Куинсборо. Может быть, завтра Спенсер получит ответ из Вашингтона? Интересно, чего хотел от него Майрон Вагнер? Он не разговаривал с ним после инцидента с Марком Хелриджем. Вот опять зазвонил телефон; возможно, это Майрон, но он не хотел отвечать на звонок.

Он почувствовал, что боли в желудке все еще продолжаются. Продолжаются?.. А может, начинаются снова? Ему придется принять таблетку. Майлс спросил его: «Вы платите своему врачу?» Майлс — странный человек; он, должно быть, вдвое старше Спенсера, настоящий старик. Но, слушая его, вы никогда этого не скажете. Что подумает о нем Майлс? Как он поведет себя, когда узнает правду? Мысль об этом беспокоила Спенсера. Если Майлс отвернется от него, он потеряет своего единственного друга — нет, не единственного, останется еще Ред. Майлс и Ред, старик семидесяти лет и юноша лет двадцати, — довольно странное сочетание.

Возможно, Лэрри еще даст о себе знать, но, даже допуская такую возможность, Спенсер вместе с тем в глубине души сознавал, что не может на это рассчитывать. Если ответ из Вашингтона будет положительным, ему придется немало потрудиться, чтобы разыскать Лэрри. Не исключено, что в конце концов он найдет Лэрри, но будет уже поздно добиваться его присутствия при слушании дела. Спенсеру придется выступать перед комиссией без своего свидетеля. Он скажет правду о письме — Спенсер был уверен, что его заявление само по себе произведет сенсацию, — но окончательный результат по меньшей мере сомнителен. Используя выгодный момент, Уолты Фаулеры и Аароны Купы сделают вид, что не верят его истории с письмом, и в таком случае вопрос останется «спорным», а сам он — по-прежнему под подозрением. Его жизнь... Спенсер внезапно подумал, что в той атмосфере, в которой он теперь живет, затравленный страхом, сплетнями и всеобщей неприязнью, для него нет разницы между невиновностью и виной и что одним своим поступком он сразу превратил себя из уважаемого гражданина в отщепенца.