Четыре сокровища неба

2

Неделю спустя, накануне Праздника середины осени [9], Нам и Лам рано закрывают магазин, чтобы попраздновать. Мы задергиваем жалюзи, запираем двери, вешаем красные фонари и возжигаем благовония божествам на удачу. Нам готовит лунные пряники с пастой из семян лотоса внутри, и они напоминают мне те, что пекла моя бабушка с добавлением сиропа и щелочной воды, их корочки были мягкие и блестящие. Мы с родителями собирались вокруг стола и ждали, пока она разрежет лунный пряник на четыре части, раздав каждому по одной. Нам не слишком полагается на традиции и церемонии, вместо этого раскладывает пряники и призывает нас есть быстро. Я кусаю свой, паста из лотоса прилипает к деснам. Вкус сладкий, но напоминает о доме.

У входа в магазин мы раскладываем апельсины, груши, дыни, вино. Это подношение Чанъэ, богине луны. Ее история такова: Чанъэ была женой стрелка Хоу И. Однажды в небе взошло десять солнц, и их общий жар нанес вред земле. Хоу И с большим мастерством сбил девять из этих солнц. Впечатленная его трудами, Царица Небес послала ему эликсир бессмертия, который перенесет выпившего на небо и превратит в бога. Не желая оставлять свою возлюбленную Чанъэ, Хоу И отдал ей эликсир на хранение.

Но они не были в безопасности, конечно же, они не были в безопасности. Так всегда происходит в этих историях. Ученик Хоу И по имени Пэнмэн подслушал их план. Однажды днем, когда Хоу И был на охоте, Пэнмэн ворвался к ним и попытался заставить Чанъэ отдать эликсир. Она отказалась, вместо этого проглотила эликсир и улетела на Луну, самое близкое к Земле место в небе. Потому что хотела быть рядом с мужем. В день полнолуния Хоу И приносил любимые фрукты и пирожки Чанъэ, надеясь, что она будет здорова и сыта, надеясь, что даже с Луны сможет увидеть, как сильно он любит и скучает по ней.

Когда я была маленькой, мы тоже раскладывали эти подношения, чтобы полная луна освещала наши фрукты и пироги. Я представляла Чанъэ, одинокую богиню, сидящую на луне, как ее желудок набит всей разложенной едой. В глубине души я знала, что она никогда не сможет по-настоящему насытиться, по крайней мере, без того человека, которого она любила больше всего на свете.

В магазине – доме, который мы для себя построили, запах еды поглощает нас. Лам потушил в чесноке и зеленом луке целую рыбину. Еще был рис, сладкая колбаса, цыпленок на пару́ с имбирем и наваристый лаохотан – суп, который Нам варил несколько часов. Когда взойдет луна, мы будем поклоняться ей и отгонять зло, запуская салюты на улице. Нам и Лам в хорошем настроении, напились сливового вина и раскраснелись.

Нельсон тоже здесь.

Нам откупоривает еще одну бутылку сливового вина и льет его в наши стаканы.

– Без вас двоих, – говорит он, его лицо такое красное, что кажется горячим на ощупь, – не знаю, как бы мы с Ламом это сделали. Мы рады, что вы двое здесь.

– Да, – объявляет Лам, поднимая стакан. Вино сделало его взволнованным и ласковым, совсем не тем суровым человеком, который ходит, пряча лицо в бухгалтерской книге. – Еще на тысячу лет! Процветания и удачи в Айдахо!

Мы с Нельсоном смеемся, тоже поднимая бокалы. Мне кажется, это самое близкое к той семье, что я имела. На мгновение я подумываю разбудить Линь Дайюй, показать ей, как может выглядеть семья. Ей хотелось бы знать. Но прежде чем я успеваю это сделать, Нам отодвигает свой стул от стола и встает.

– Смотрите, – восклицает он, указывая в окно. Вышла луна.

На волне сливового вина мы вырываемся наружу и обрушиваемся на притихшую улицу. Уже почти полночь. Черные витрины «Товаров Фостера» смотрят на нас с неодобрением. Нам поджигает и устанавливает первую хлопушку.

– Пять, четыре, – считает Лам. Мы возвращаемся в магазин, громко шепчась, как дети, надеющиеся, что их поймают.

– Три, – говорит Лам. Нельсон щиплет меня за руку, и я в шутку бью его в ответ.

– Два, – говорит Лам всем своим телом.

Нам вскакивает на ноги, сцепив руки под подбородком.

– Один.

Взрыв, затем хлопок. Салюты щелкают и полыхают, а затем взрываются оглушительными хлопками. Каждый из них – крошечная звезда, которая раскалывается и улетает, чтобы присоединиться к Чанъэ на Луне. Нам ликующе кричит, затем выбегает, чтобы поджечь еще одну хлопушку, затем еще одну, пока вся улица, весь мир не наполняется разноцветными звездами. Я задумываюсь, не перебудили ли мы кого-нибудь. Мне все равно.

Я смотрю на Нельсона. Он улыбается так, как улыбаются люди, когда думают, что никто на них не смотрит, когда улыбка ничем не скована и невесома. Его тяжелые от вина веки удобно прикрыты.

– Ты можешь расслабиться, Джейкоб, – говорит он, когда замечает, что я смотрю на него, и я осознаю, что даже в этот момент невероятного счастья, даже зная, что Джаспер мертв, я все еще напряжена, потому что приучилась к этому с тех пор, как меня отправили в Чжифу на телеге. Но Нельсон ничего этого не знает. Нельсон знает только человека, которого видит сейчас. Он отходит от меня и бежит к хлопушкам, прыгает рядом с ними и кричит, бешено размахивает руками, как будто может поймать ветер и улететь. Лам, так редко поддающийся излишним эмоциям, присоединяется к нему, его лицо обращено к небу. Нам продолжает бросать петарды и поджигать их. Я смотрю на них троих из магазина и улыбаюсь так же, как Нельсон.

– Давай, Джейкоб, – кричит Лам. В свете петард его словно обмакнули в оранжевую краску. Я выхожу наружу, чтобы присоединиться к ним. Нельсон хватает меня за руку и трясет. Я с улыбкой позволяю ему это. Наше письмо скоро попадет в «Шесть компаний», так что сегодня вечером мы можем чувствовать себя непобедимыми. Он запрокидывает голову к небу и воет, и я делаю то же самое, закрывая глаза и отправляя свой голос куда-то далеко, желая выпустить все, что прячется внутри: каждое мгновение, когда я была напугана, унижена или повержена – и может быть, даже освободить Линь Дайюй. Я отпускаю все это, надеясь, что место будет занято чем-то другим.

Когда мы ложимся спать этой ночью – Нам достает подстилку для Нельсона, который слишком много выпил и не может идти домой, – наши животы наполнены больше, чем за последние несколько месяцев. Нам и Лам, спотыкаясь, идут в свою комнату, не удосужившись сначала помыть ноги. Нельсон ложится рядом с сушеной хурмой, а я наблюдаю за ним из коридора. Даже в темноте он чувствует, что я смотрю на него.

– Я рад, что ты приехал сюда, Джейкоб, – говорит он. – И рад, что ты все еще здесь.

Я так много хочу ему сказать, но не могу. Вместо этого я жду, пока он уляжется под одеяло, прежде чем возвращаюсь на свою кровать. Петарды не прекращают свой танец, даже когда я закрываю глаза.