Да, нет, возможно

Глава десятая. Майя

Мама снимает трубку после первого гудка.

– Я иду на совещание. Все в порядке?

– Нет, – отвечаю я. – Все совершенно не в порядке.

– Что случилось? Я скажу Крису, что должна уйти. Буду дома через двадцать минут.

– Нет! Я про акт! Ты слышала про закон, который пытаются провести в Конгрессе?

– Ах это… – Она вздыхает. – Да, я об этом слышала.

– И? Ты не расстроена?

– Конечно расстроена. Я в ярости.

– Что нам теперь делать?

– Но ты уже делаешь. Ты же ходишь с агитацией.

– Это? Нельзя же ждать до выборов! Нужно что-то сделать прямо сейчас.

– Совет собирается сегодня вечером. Мы обсудим дальнейшие шаги.

– Я тебе скажу, какой должен быть первый шаг. Нужно послать сенатора Ньютона на…

– Майя, следи за языком!

– …на Луну! – морщусь я. – Он м-м… мерзкий расист!

– Обещаю, я буду держать тебя в курсе, – говорит мама. – Но, поверь, мы еще заставим его жалеть об этом. Такое ему с рук не сойдет.

Я улыбаюсь, услышав в ее голосе задор. Ей-то никто не посмеет диктовать, как одеваться.

– Как у тебя дела? – спрашивает мама. – Обживаетесь в квартире?

Моя улыбка гаснет.

– Да нормально.

– Какие планы на ифтар?

– Папа возьмет фо навынос.

– Неплохо. Из «Фо Даи Лой»?

– Ага. – Я сажусь прямее. – Могу позвонить ему и попросить взять еще одну порцию.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Сейчас Рамадан. Зачем ужинать в одиночестве?

– Спасибо за заботу, милая. Но я буду не одна. У нас же встреча совета сегодня. – После паузы она добавляет: – Слушай, мне правда пора на совещание. Давай я позвоню тебе после того, как освобожусь?

– Давай.

– Люблю тебя, Майя-Папайя!

– И я тебя.

Я вешаю трубку и смотрю на заставку телефона. В качестве обоев рабочего экрана у меня наша общая фотография из прошлогодней поездки в Большой каньон. В то лето мы решили, что ободки с заячьими ушками – это невероятно смешно. И все было хорошо. Я бы заметила, если бы что-то было не так.

Вот бы знать, как там у родителей дела с размышлениями и отдыхом друг от друга. Со мной они это не обсуждают. Но вряд ли все так уж хорошо, если мама сразу же отказывается от идеи совместного ужина.

Паршиво.

Телефон жужжит. Сара. В сообщении оказывается селфи: глаза широко раскрыты, в руке ложка чего-то разноцветного. Ниже подпись: Без комментариев: фруктовые хлопья для завтрака.

Майя: Твое лицо уже само по себе комментарий.

Сара: Это незаконно.

Я отправляю ей покатывающийся со смеху смайлик, и тут на экране появляется сообщение от Джейми.

Джейми: Я почти на месте.

Я краснею. Новости об акте так меня расстроили, что я, не подумав, предложила ему заехать, когда получила сообщение. Но сейчас, после разговора с мамой и воспоминаний о прошлогодней поездке, я чувствую внутри какую-то пустоту, от которой не могу избавиться. Надо сказать ему, что момент неподходящий. Я снимаю блокировку с экрана, но тут в дверь стучат.

Поздно.

– Привет, – говорит Джейми, стоит мне открыть дверь. На нем джинсы и футболка. Руки в карманах. На лице – искреннее беспокойство. И я неожиданно понимаю, что рада его приходу.

Распахнув дверь пошире, я жестом предлагаю ему пройти внутрь.

– Я слышал новости, – говорит он. – Сначала решил, что неправильно все понял, но…

– И я. Лила, моя подруга, написала нам всем, требуя срочно включить школьный канал. Мне это показалось странным, но потом я услышала имама Джексона… и теперь это не странно, это страшно.

– Он отлично справился, – замечает Джейми. – Потребовал объяснений.

– Это смешно. Сначала они говорят, что все проблемы от того, что женщины слишком оголяются. Теперь – от того, что они слишком закутаны в одежду. Бред.

– По-моему, каждый волен решать, что ему носить. Если я решу целый год носить тиару, кто может мне это запретить? То есть… – Он смущается. – Не то чтобы я планировал…

– Честно говоря, мне бы это очень понравилось. Я готова даже доплачивать за такое, – смеюсь я.

Джейми улыбается, а потом удивленно раскрывает глаза, глядя куда-то за мое плечо. Обернувшись и проследив его взгляд, я понимаю, что он смотрит через окно на дом напротив.

– Это что, магазин пончиков? – Джейми подходит к окну. Восторг у него на лице такой, как будто перед ним Тадж-Махал.

– Ага.

– Потрясающе.

– Ага. Именно так.

– Нет, я серьезно. Каждый раз, когда у них появляются свежие пончики, ты получаешь уникальную возможность первой узнать об этом.

– Действительно…

Джейми отворачивается от окна и осматривает гостиную.

– Твои родители придерживаются философии минимализма?

– Минимализма?

– Просто тут мало мебели и украшений. Мама в прошлом году прочитала книжку Мари Кондо и невероятно увлеклась идеей. Но потом ей взбрело в голову отдать лежанку Бумера благотворительной организации, и бабушка устроила саботаж.

Я обвожу взглядом пустую комнату. Хорошо, что папа не начал обставлять квартиру и обживаться в ней, но такое количество пространства все равно действует на нервы.

– Это не мой дом. – Я сажусь на футон. – То есть… Отчасти. Это папина квартира. На время. Мои родители решили немного пожить отдельно.

Вот оно. Я впервые сказала об этом кому-то. И это не Сара.

Джейми садится рядом.

– Тебе, наверное, очень сложно, – говорит он.

– Все было как обычно. А потом раз – и поменялось.

– Если они решили пожить отдельно, значит, им нужно время разобраться в себе? И потом вы снова будете жить вместе?

– Возможно. Я знала, что у них были проблемы, но главная новость обрушилась на меня из ниоткуда. У нас была запланирована поездка в Италию, мы сняли коттедж в Тоскане. Я как раз собиралась рассказать папе и маме о том, что недалеко от нас устраивают мастер-класс по приготовлению пасты, и тут они говорят: поездка – и заодно наша семья – отменяется.

– Мне так жаль, Майя.

– И меня так раздражает неизвестность, необходимость сидеть и ждать их решения. Почему у меня нет права голоса, если это влияет и на мою жизнь тоже? Честное слово, прямо сейчас, если бы я узнала, что они разводятся, я бы обрадовалась. Просто хочется понимать. А ожидание? – У меня срывается голос. – Ожидание ужасно. Я ненавижу перемены, Джейми. Просто ненавижу. Но если все должно измениться, давайте просто переживем это и двинемся дальше. Начнем привыкать к новой жизни.

– Ты в порядке? – тихо спрашивает он.

Это просто проявление вежливости. Он должен был спросить, понимаете? Но что-то в том, как он произносит эти слова, как смотрит на меня…

– Нет, – говорю я, и по щекам у меня начинают течь слезы. Я не смогла бы остановить их, даже если бы попыталась. – Я ужасно устала.

Он медлит немного, потом придвигается ближе.

– Я могу тебя обнять?

Я киваю. Он обнимает меня. Я упираюсь головой ему в шею. От Джейми пахнет лимонами и мятой. Впервые за очень долгое время я чувствую, что не одна.

Я рассказываю ему и обо всем остальном. О Важном Разговоре. О грузчиках.

– …И вот мы здесь. В квартире размером с коробку для обуви. Папа пытается шутить на эту тему. Но как я могу притворяться, что все хорошо? Я ничего не могу сделать, остается только плыть по течению.

– Беспомощность – это ужасно.

– Точно. – Я вытираю слезы толстовкой и смотрю на Джейми. – Тебе уже говорили, что ты отлично умеешь слушать?

– Спасибо. Зато у меня говорить не получается.

– У некоторых не получается ни то ни другое, – слабо улыбаюсь я. – Ты, считай, выиграл свою битву наполовину.

Еще несколько минут мы сидим бок о бок в уютной тишине.

– Могу ли я как-то тебя порадовать?

– Да, но уверена, у папы тут нигде нет тиары, – снова улыбаюсь я.

– Я знаю, где их можно отыскать.

– Знаешь, на самом деле нет. Меня порадовало бы кое-что другое. Нужно найти фотографию этого Холдена. Чтобы я могла высказать все ему в лицо, если вдруг случайно его увижу. Это было бы здорово, правда? Стереть с его лица самодовольную ухмылочку.

Джейми открывает рот, чтобы сказать что-то, потом замирает.

– Погоди, а что, если это возможно?

– В каком смысле?

Он достает телефон и начинает яростно печатать.

– Что ты делаешь?

– Не понимаю, почему я раньше об этом не подумал. У Холдена ведь есть директор по юридическим вопросам… – Джейми так и сияет. – Кто бы то ни был, именно этот человек, вероятно, и дал зеленый свет его идее. Если бы у тебя была возможность записаться на прием к нему и высказать все, ты бы пошла?

– Откуда ты знаешь, что это возможно?

– Моя мама работает у Джима Мэтьюса в тридцать третьем округе. Иногда она заменяет директора по юридическим вопросам. И всегда жалуется на чудаков, которые записываются на прием, чтобы пожаловаться на инициативы, принятые или не принятые сенатором.

– Значит, в этом случае чудачкой с жалобами буду я?

– Точно! – Он передает мне телефон. С экрана на меня смотрит женщина с короткими темными волосами и в топазовом колье. – Дженнифер Дикерс. Записать тебя?

Я поверить не могу, что это так просто. Можно просто прийти к этой женщине и рассказать, почему новый акт адресован не тем людям и напрямую вредит им. И все же мне становится не по себе.

– А это в зоне работы приложения для такси? У меня оно есть, но настроено так, чтобы я ездила только к папе и домой.

– Я могу тебя отвезти. И… – Джейми секунду колеблется. – Я могу пойти с тобой на прием и поговорить с ней, если хочешь.

– Ты правда можешь? – Джейми никогда не производил на меня впечатление человека, готового идти на конфликт. Однако он кивает и улыбается. – Думаешь, они станут слушать старшеклассников?

– Ты хотела сказать: «Станут ли они слушать представителя общины, на которую этот акт влияет напрямую»? – улыбается он. – У тебя есть полное право сообщить им свое мнение.

– Тогда я в деле, – говорю я. – Давай заставим их пожалеть, что они сказали «да» этому дер… деревянному акту!

– Деревянному? Это как жеваный крот? Как в сериале «В лучшем мире»?

– Да-а… На самом деле я просто стараюсь не ругаться в Рамадан. Делай вид, что так и надо.

– Ага, я понял. Мы придем и назовем их планы деревянными так быстро, что они и не поймут, откуда подкрался песец.

Тут я начинаю хихикать.

Потом мы смеемся уже вместе.

И почему-то тяжелая боль в груди становится слабее.