Переводчица

31

Уже давно пора выходить, но я не могу перестать плакать. В дверь дважды стучали, скоро стюардесса просто откроет её, чтобы убедиться, что никто не окочурился… надо выметаться.

Взгляд в пол, открываю дверь и выхожу, чувствуя на себе взгляды. Чувствуя стыд. Пробираюсь через толпу до Кирина, сидящего так же у прохода, и нахально бужу его.

— Прилетели?! — подрывается юрист, видит меня и широко распахивает один глаз. Второй заплыл на столько, что это попросту невозможно. — Диана! Что случилось?!

— Поменяйся со мной местами, — прошу, продолжая глотать слёзы.

— Да, без проблем… — бормочет Денис и тут же встаёт, — но в чем дело? И где твоё место?

— Иди по проходу, не пропустишь, — отвечаю вяло и тут же сажусь, не в силах стоять на ногах. — И никому об этом не говори, хорошо?

— Хорошо… — отвечает ошалело. — Я… я могу как-то помочь?

— Ты уже.

Закрываю глаза, поднимаю кресло и наклоняю голову, прячась от настырных взглядов за волосами.

Как же тошно! Как противно! От самой себя… от того, что, не смотря на острое отвращение, на обиду, на злость, я всё равно испытала оргазм. Как насмешка, как плевок в душу, мол, ты можешь сопротивляться сколько угодно, но против природы не попрёшь. Он рядом, его руки на твоём теле, смирись. Не хочу мириться! Не хочу смотреть в туалет, занимаясь сексом! Не хочу ходить с синяками на бёдрах! Не хочу быть его игрушкой…

Ещё эта пересадка… выхожу из самолёта самой последней и быстрым шагом иду в туалет, где сижу, пока не объявляют посадку. Жду до последнего, практически бегу к нужному выходу и вижу, как он расхаживает у стойки, поджидая меня.

— Подожди! — говорит нервно и хватает за запястье, а я с силой вырываю руку и протягиваю паспорт сотруднице аэропорта, с любопытством наблюдающей за сценкой.

Наконец-то место у окна, в относительной безопасности. Час без мыслей, с одной лишь свербящей необходимостью как можно быстрее добраться до аптеки.

На этот раз я вскакиваю одной из первых и довольно быстро выхожу из самолёта.

— Да подожди ты! — орёт мне в спину, а я лишь ускоряю шаг. — Диана!

Аптека на первом этаже, прямо возле выхода, всегда там была. Покупаю бутылку воды и таблетки, выхожу и на его глазах, трясущимися руками выдавливаю их себе прямо в рот, швыряя в него пустой коробочкой, запиваю водой и бутылка летит вслед, оставляя на его белоснежной рубашке мокрые следы моего позора.

Хмурится, вытирая сухим рукавом лицо, и поднимает с пола пачку, а я быстро иду к выходу.

— Такси! Такси! — встречают приезжих водилы, а я спрашиваю громко:

— У кого машина ближе?

— У меня! У меня! — радуется обрушившемуся на него счастью дедок и прытко выбегает вперёд, расталкивая более молодых, но менее удачливых.

Через минуту я уже на заднем сиденье такси, держу дверь рукой, на случай, если Соболеву придёт охота позабавиться ещё раз. То и дело оборачиваюсь, глядя на вход, но мы отъезжаем, а он так и не появляется. Расслабляю руку и кладу её на колено, вновь начиная плакать. С чего бы ему кидаться вслед? Своё он уже получил, таблетки я выпила, опасность миновала.

На подъезде к городу разрываюсь между желанием поехать к маме и к себе. Поддержка, которую она окажет, бесценна, но каких усилий ей будет это стоить? Каких нервов? Нет, я не могу с ней так поступить… Таня? Тоже поддержит, но у меня язык не повернётся рассказать. И Кирина зря с места подняла, не облезла бы на своём досидеть. Только бы слухи не поползли… Как вообще на работу выходить завтра? Чёрт, ещё живот начал болеть…

Называю свой адрес и через пятнадцать минут падаю на кровать, тут же скрючившись и обняв себя за колени. В голове только одна мысль — по сути, я напросилась сама. Я не остановила такси, когда он подсел после корпоратива, я провела с ним ночь, я отдалась ему в офисе, после всей грубости, с чего ему было останавливаться на этот раз? Да, получил по морде на вилле Ибрагима, но это его только раззадорило, отсрочило неизбежное. И, похоже, моя строптивость его лишь подначивает, просыпается дух завоевателя, покорителя, становится интереснее. И что мне делать? Молча раздвигать ноги по первому требованию? Проще уволиться.

— А вот это уже больше похоже на план, — говорю самой себе и немного успокаиваю противную дрожь в руках.

Есть сбережения, полгода могу смело искать новую работу на полный день, плюс подработка на переводах, возьму сразу несколько книг, посижу дома, заодно и отдохну. Маме скажу, что сократили… тяжёлые времена и всё такое, сейчас повально всех увольняют. Контракт не подписали и впала в немилость. Зря только рассказала, что переспала с ним, придётся быть очень убедительной.

И убедила, для начала, себя. В правильности своего решения.

Уже утром, полна решимости, первым делом написала заявление на увольнение. Правда, подписывать его было не у кого: восемь утра. Засела за работу, вставив в уши наушники, и не заметила, как постепенно в комнате начали появляться коллеги, пока возле стола не нарисовалась Таня, положив на него обе ладони и нависнув надо мной.

Я вытащила наушники и подняла голову, а она скривилась:

— Ты вообще там не спала?

— Работала не покладая рук, — ухмыльнулась в ответ, а Нинель рядом слабо хохотнула.

— И как, успех? — Таня давилась смехом, а я старательно улыбалась в ответ:

— По всем фронтам! Как говорится, и вашим, и нашим. Наш пострел и всё такое.

— Дурында! — хохотнула подруга, качая головой. — Обедать во сколько пойдём?

— Да как обычно… — пожала плечами, а в коридоре раздался крик:

— Чего встали? Марш работать!

— Оу, — скривилась Таня, — начальство пожаловало.

И скоренько ретировалась, спрятавшись за своей перегородкой.

— Гордеева! — рявкнула Жанна Валерьевна, заглянув в кабинет. — Зайди!

Я вздохнула поглубже, взяла заготовленную папку с заявлением и через минуту стучала в дверь её кабинета.

— Да заходи уже, Господи! — ответила недовольно. — Садись, — я села на стул напротив её стола, а она прищурилась: — Что в руках?

— Решение ранее озвученной дилеммы, — ответила серьёзно и достала бумагу, положив перед ней на стол.

— Что он сделал? — простонала в крайнем раздражении начальница, прикрыв глаза и потерев высокий лоб.

— Ничего, — не стала строить из себя идиотку и ответила ложью. — Поняла, что в сложившейся в коллективе атмосфере работать не смогу.

— Да ну кому ты рассказываешь? — она посмотрела на меня с укором и скрестила руки под грудью, непрозрачно намекая, что повод для увольнения придуман несущественный. — Я что, собственного сына не знаю?

— В сложившейся атмосфере, — повторила чуть ли не по слогам, — я работать не смогу.

— Вот теперь больше похоже не правду, — поморщилась в ответ, — но лично я тебя отпускать не собираюсь и заявление не подпишу, — мои глаза округлились от возмущения, а она ухмыльнулась: — А ты чего ожидала? Работаешь хорошо, по туркам больше никого нет, от части благодаря тебе, а нужен не один человек, а минимум трое. Я планировала расширять штат, тебя сделать руководителем группы, а ты мне предлагаешь остаться ни с чем. Нет уж, дорогая, так не пойдёт.

— Но Вы не имеете права… — пробормотала, не зная, как реагировать.

— А ты — желания уволиться, — парировала в ответ и тут же подвела итог грозящим затянуться переговорам: — Давай так. Подпишет директор — подпишу и я.

А директор у нас — многоуважаемый кем-то, кто не я, Тимур Александрович.

— Идёт, — пожимаю плечами и поднимаюсь. Подписывать у него всё равно бы пришлось и проблем не предвиделось: он будет счастлив от меня избавиться.

— Кстати, он уже у себя, — бросает мне в спину со смешком.

И что тебя так забавляет, старая грымза?