А потом он убил меня

ГЛАВА 7

Чаша терпения переполнилась.

Утром я, как обычно, заспалась, а когда встала в районе десяти, увидела пропущенный звонок от Фрэнки. Но он и сообщение оставил: «Давай увидимся за обедом, скажи, что ты свободна, хочу кое с кем тебя познакомить. В час в „Л’Амбруази“ нормально будет? Пожалуйста, приходи. Целую».

Расступись сейчас тучи и загляни в мое окно солнышко, теплое и яркое, я бы сочла, что это все ради меня. Такое ощущение, что меня несет волной прилива, которого я так давно ждала.

Я люблю «Л’Амбруази». Мы с Беатрис постоянно туда ходили в те дни, когда она была мила со мной. Не помню, когда в последний раз заглядывала в этот ресторан, но раз Фрэнки его выбрал, значит, намечается нечто особенное — и я знаю, что именно, ведь мой издатель в своей уклончивой манере уже намекнул на суть дела. Поэтому я провожу утро, всячески себя балуя. Я надеваю любимое платье от Живанши; оно очень модное и очень мне идет, а цвет прекрасно сочетается с оттенком моей кожи. Когда я сажусь в такси, в животе у меня порхают бабочки от предвкушения встречи с продюсером, который будет экранизировать «Бегом по высокой траве».

Я приезжаю чуть раньше срока, но Фрэнки уже на месте. Зайдя в ресторан, я вижу своего издателя в глубине зала: он увлечен разговором с мужчиной, сидящим ко мне спиной. Вид у Фрэнки радостно-взволнованный и оживленный. «Подождите, — хочется крикнуть мне, — без меня не начинайте!» Я быстро лавирую между столиков, однако Фрэнки по-прежнему меня не видит; он замечает мое появление, лишь когда я останавливаюсь рядом с ним. Тогда он поднимает ко мне взгляд и одаривает сияющей улыбкой.

— Вот и ты, — говорит он и встает, после чего мы тепло обнимаемся.

— Вот и я. Пришла, — хихикаю я, Фрэнки кладет ладонь мне на спину и протягивает другую руку к своему собеседнику, который тоже встает и улыбается. — Эмма Ферн. — Я жму протянутую мне руку, а мужчина кланяется:

— Какая честь!

Я улыбаюсь в ответ. Он моложе, чем я ожидала, но что мне известно о продюсерах? Если он достаточно взрослый, чтобы подписать контракт, остальное неважно. Но в памяти мелькает неясный образ, поскольку внешность парня кажется мне смутно знакомой.

— Эмма, это Николас Хакетт, — с некоторой торжественностью заявляет Фрэнки.

Вид у Бадосы ужасно счастливый, поэтому я улыбаюсь так широко, что начинают болеть щеки. Молодой человек, которого представил Фрэнки, предлагает:

— Пожалуйста, зовите меня Ник. — И все мы усаживаемся.

Фрэнки начинает:

— Ник…

Но тот заговаривает одновременно с ним, поэтому Фрэнки резко замолкает, а продюсер продолжает:

— Слов нет, как я рад с вами познакомиться. Я поклонник вашего таланта, Эмма! Ничего, если я буду так вас называть? Можно?

У него такое открытое, такое искреннее лицо. Он кажется почти испуганным с этими своими бровками домиком, словно всерьез беспокоится, не совершил ли только что непростительную оплошность. От этого у меня возникает желание похлопать его по руке, приговаривая: «Ну-ну, не волнуйтесь».

Я ободряюще улыбаюсь и внезапно понимаю, где видела его раньше, откуда мне знакомы эти очки в черной оправе и моложавая внешность. На самом деле мы никогда не встречались, просто продюсер — вылитый тележурналист Луи Теру.

— Конечно, Ник. Пожалуйста, зовите меня Эммой. — Меня даже слегка пугает его слишком бурная реакция на мои слова.

— Давайте сперва сделаем заказ? — Фрэнки берет меню, мы с Ником следуем его примеру.

«Хорошая мысль, — думаю я, — разобраться для начала хотя бы с этим» — и выбираю первое, что попадается на глаза. Потом начинается возня с наполнением бокалов и официантами, которые принимают заказ, но вот мы опять втроем, и Ник говорит:

— Я горжусь, что у нас общий издатель, Эмма. Потому-то я и выбрал Фрэнки, ну, знаете, из-за вас. — Он улыбается своей широкой открытой улыбкой и, кажется, ждет от меня чего-то.

— Из-издатель? — заикаюсь я.

— Да! — радостно восклицает Фрэнки и кладет ладонь мне на руку: — Ты же помнишь ту статью в «Нью-Йорк таймс»? Про Ника.

Я поворачиваюсь к Фрэнки, все еще улыбаясь, но уже с некоторым усилием:

— Статью?

Ник шутливо вскидывает обе руки, будто пытаясь разогнать обращенное к нему внимание: кыш, мол.

— Пожалуйста, не будем обо мне, это так скучно. Я хочу узнать побольше о вас, Эмма.

Фрэнки усмехается. Да что с ним такое, ради всего святого?

— Доберемся и до этого, но сперва позволь мне все объяснить. Ты же видела статью, правда, Эмма? Про торги за роман Ника. — Фрэнки наконец-то поворачивается ко мне.

— Безумие, просто безумие! — перебивает Ник, хлопнув в ладоши.

Он тоже явно не в себе. Пьян, что ли? Очень уж странные у него манеры. Впрочем, как и у того же Луи Теру.

— За права на роман разгорелась настоящая битва. Вот подожди, Эмма, пока его прочитаешь: это нечто, поверь. С ним как с тобой, понимаешь? Такое у меня предчувствие. Не могу дождаться, когда ты прочтешь рукопись.

— Фрэнки, прекрати, — застенчиво говорит Ник, а тот смеется и продолжает:

— Короче, я тоже предложил свои услуги, но особо не надеялся. Несмотря на твою доброту ко мне, Эмма, соперничать с тяжеловесами мне не по силам, я ведь совсем-совсем в другой лиге. Но знаешь, что он сделал? — Фрэнки дергает головой в сторону Ника, и это выходит так фамильярно, что кажется почти грубым.

Но Ник, видимо, не против. Он сгоняет хлебные крошки в одну кучку возле своей вилки, беспрестанно улыбаясь белой скатерти.

— Нет, не знаю, — произношу я наконец, потому что Бадоса, похоже, ждет от меня ответа, а я без малейшего понятия, что за хрень происходит и кто такой этот Ник, но лучше бы дело обернулось к добру, потому что у меня замечательный день, я на гребне приливной волны и Божья длань направляет меня. И тут мне действительно вспоминается статья и бесхитростное лицо Ника, которое смотрело с журнальной страницы. Странно, что тогда я не заметила, до чего он похож на Луи Теру. Но, помню, было там что-то про многообещающего молодого писателя, который написал роман и выставил его на аукцион, а потом отказался от услуг победителя, что неслыханно, а на мой вкус — даже почти неэтично. Однако мне по-прежнему непонятно, почему мы разговариваем о чужом романе и когда речь пойдет о правах на экранизацию моего.

— Он выбрал нас, Эмма. Мы будем издавать Николаса Хакетта, который известен как самый перспективный писатель своего поколения. Представляешь?!

Что творится с Фрэнки? Он обращается ко мне, называет по имени, но сам не сводит влюбленных щенячьих глаз с Ника, а тот знай себе играет хлебными крошками. И я вроде как должна подать реплику? Причем фраза «что за хрень» явно не годится.

Я быстро оглядываюсь по сторонам, поскольку мне вдруг приходит в голову, что, может, это розыгрыш. Наверное, меня откуда-то снимают на камеру, а потом выскочит оператор, все расхохочутся, и меня годами будут подкалывать: «А помнишь, как Ник пришел подписывать контракт на экранизацию, но мы изобразили, будто это встреча с молодым писателем, который подает большие надежды?» И все мы станем покатываться со смеху. Но почему-то на самом деле я в это не верю. Такие фокусы не в стиле Фрэнки.

— Пожалуйста, перестань, ты меня смущаешь, — все твердит Ник с неподдельной скромностью — небось, практиковался перед зеркалом. Наконец мужчины вспоминают, что я тоже здесь, и с выжидающими улыбками оборачиваются ко мне.

— Ух ты! — выдаю я лучшее, на что способна.

Фрэнки заказывает шампанское, и мы поднимаем тост за самого многообещающего писателя поколения, ни больше ни меньше, а я ломаю голову, как умудрилась так ошибиться. Говорил ли Фрэнки, что нам предстоит встреча с продюсером? Нет, конечно, но намекнул… или мне просто показалось? «Надеюсь очень скоро преподнести тебе сюрприз» — так он сказал? А потом: «Давай увидимся за обедом. Пожалуйста, приходи». Я уверена, это его слова.

И чего, по мнению Фрэнки, я могла ждать? Он прекрасно знает чего. В первую очередь чтобы он делал свою работу. Бадоса является одновременно моим агентом и издателем, и вот уже почти два года как не может продать права на экранизацию моей книги. С чего он вдруг взял, что я приду в восторг от встречи с этим… придурком? И теперь глаз с него не сводит, будто влюблен по уши, будто Ник ходит по водам аки посуху. Этот взгляд мне знаком. Именно так Фрэнки раньше смотрел на меня.

— Но, Эмма, расскажите же о себе. Честно, хватит уже про это. Я обожаю «Бегом по высокой траве». Вы вдохновляете и меня, и многих других начинающих писателей.

Фрэнки снова сияет улыбкой.

— Я так счастлив, что вы познакомились, — говорит он.

— О чем ваш роман? — спрашиваю я, хоть и знаю о чем, раз уж читала статью в «Нью-Йорк таймс» и воспоминания о ней теперь вспыхивают в голове огромными неоновыми вывесками.

— Давайте больше не будем говорить о моем скромном труде. Лучше расскажите, над чем вы сами работаете. После того, как вы завоевали премию Пултона, на вас столько надежд!

— Ну… — Тут я краем глаза замечаю, как лицо Фрэнки делается каменным: ему, как и мне, не по вкусу этот вопрос.

— Эмма с тех пор уже написала кое-что: мемуары об их дружбе с писательницей Беатрис Джонсон-Грин, — вступает он. — Ты их читал?

— Нет! Даже не слышал о них. Такая жалость!

Конечно, ничего удивительного: книга-то провалилась.

— Переключиться на нон-фикшн не так-то легко. Я по большей части просто вспоминала там свою лучшую подругу, — поясняю я, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Значит, сейчас вы ничего не пишете? Я-то думал, что у вас вот-вот выйдет новая работа. Но откуда мне знать? Я же просто новичок, — говорит Ник. Я пялюсь на его вилку, представляя, как хватаю ее и втыкаю ему в шею. Или лучше начать с Фрэнки?

— Простите? — переспрашиваю я, обнаружив, что Ник продолжает говорить.

— Я говорю, наверняка писать после Пултоновской премии непросто. Два раза в яблочко такой мишени, конечно, не попасть. — Ник складывает губы в извиняющейся улыбке, а мне приходит в голову, что он не так прост, как кажется.* * *

Сегодня не самый удачный для меня день.

После ресторана я решаю пройтись пешком, потому что слишком взбудоражена и расстроена, чтобы прямиком отправиться домой. А еще я так злюсь на Фрэнки, что меня почти трясет. Как он мог предпочесть мне этого мелкого расфуфыренного прощелыгу? Как мог так со мной поступить? Да ведь именно я, на минуточку, лауреат премии Пултона! Именно я вернула Фрэнки с его жалким маленьким издательством в игру. И чем он мне отплатил? Без меня не было бы ни Фрэнки, ни этого его нового любимчика. Тоже мне, Ник-Гнойник! Я создала Фрэнки, и теперь он вознамерился создать Ника. А кто при таком раскладе я — «сбитый летчик»? Вот так он меня воспринимает? Да я могу зайти в любой книжный магазин этого города с уверенностью, что мой роман — мой удостоенный премии Пултона роман — будет стоять там на самом видном месте!

Я так разволновалась, что все иду и иду, и наконец оказываюсь в центре, где решаю заскочить в свой любимый книжный магазинчик в Нижнем Ист-Сайде. Вот зайду и проверю, хотя готова поспорить на что угодно: там до сих пор торгуют моими книгами. От этого мне наверняка полегчает. Быть может, я даже куплю один экземпляр. А то и скуплю их все до последнего. Пусть закажут новую партию. Но, добравшись до места, я вижу, что витрины заколочены деревянными щитами. На самом деле они заколочены уже несколько месяцев, я просто забыла. Говорят, тут случилось нечто ужасное, но мне не верится: по-моему, это просто беспочвенные сплетни. Думаю, хозяин магазинчика сменил род занятий, ведь в наши дни книготорговля — не самый захватывающий вид деятельности. Но все равно жалко. Мы с ним пару раз болтали, он мне нравился. Как же его звали? Джо. Интересно, куда он делся. Мне кажется, он был… ну не знаю… приятный человек.