А потом он убил меня

ГЛАВА 15

Когда я прихожу в себя, то не знаю, где нахожусь, который час и что со мной случилось. Конечности сводит судорогой, от стука в голове перед глазами все плывет. Сперва я думаю, что, должно быть, стала жертвой несчастного случая, но нет, я ведь в своей квартире, по-прежнему на диване. Не знаю, сколько я тут пролежала, но по тому, как льется в окно свет, можно подумать, что сейчас утро. Осторожно, очень медленно, я напрягаю мышцы одну за другой. Мне удается приподняться, и вот я уже сижу. Одежда на мне влажная, наверное от пота.

Очень хочется пить. Я ухитряюсь встать, добраться до ванной и сделать несколько глотков из крана над раковиной. А потом не нахожу сил отвернуться, когда начинается рвота. «Я ненавижу тебя, хотел избавиться от тебя, расскажу про все, что ты сделала». Я залезаю под душ, включаю воду и стою под холодными струями, наверное, целую вечность. Сил хватает лишь на то, чтобы плакать.

После душа и горсти болеутоляющих я бреду в постель и проваливаюсь в сон. Я то ныряю в причудливые сновидения, то выныриваю из них, а когда не сплю, то лью слезы.

Не могу сказать, что каждый божий день после свадьбы гадала, почему Джим меня выбрал, но все-таки этот вопрос довольно часто приходил мне в голову. У нас в спальне есть свадебная фотография в рамочке, там я улыбаюсь в камеру, а Джим смотрит на меня. На губах у него тоже улыбка, но не из тех, которые говорят: «Я в таком восторге, что вот-вот взорвусь». Скорее, это обращенный ко мне немой вопрос: «Ну что, довольна?»

Во время помолвки и после мы иногда виделись с его родителями, пока те не переехали во Флориду. Помню один из первых совместных семейных ужинов, когда я помогала накрывать на стол. Я вошла в кухню, потому что не хватало то ли тарелки, то ли вилки, и услышала, как отец Джима спрашивает, уверен ли тот, что я ему подхожу. Не с недовольством спрашивает, скорее просто по-отцовски хочет убедиться, счастлив ли его ребенок. Но это все равно сильно меня ранило, я остановилась, боясь и в то же время отчаянно желая услышать ответ Джима.

— Да, — проговорил наконец мой будущий муж, и сердце у меня запело, но тут он добавил: — Потому что она будет делать все, что я скажу, — или нечто в том же духе, дословно не помню, возможно, это было «Потому что она всегда со мной согласна», но суть заключалась в том, что я никогда не встану на пути у его желаний. Захочет он за границу — я поеду с ним. Захочет десяток детей — я их рожу.

Так что ответ меня задел, но при этом показался совершеннейшей правдой. Я согласилась бы на все, что заблагорассудится Джиму. Никогда не бросила бы вызов, не потребовала, чтобы мои нужды удовлетворялись прежде мужниных. Если ему что-то нужно, так тому и быть.

А я сама? Что я в нем нашла? Он позволил мне почувствовать собственную ценность, считать, что, может быть, я не такая заурядная, как прежде о себе думала. Что во мне есть нечто особенное. Наверняка должно быть. Но в результате я всегда ходила на цыпочках, ведь если муж меня бросит, если в один далеко не прекрасный день решит, что я все-таки ему не подхожу, то я утрачу свою ценность в тот же миг, как под документом о разводе будет поставлена последняя подпись. И почти всю свою взрослую жизнь я провела, убеждая Джима в том, что он не ошибся в выборе.

Я снова засыпаю. И просыпаюсь. В ванной меня приводит в ужас собственное отражение, но одновременно в душу закрадывается некоторая легкость. Странное чувство: будто я ухватилась за краешек какого-то откровения и теперь стараюсь его не упустить.

Я свободна.

Хотя нет, не так. Кого я пытаюсь обмануть? Мой психованный муженек ушел с моим старым телефоном и всеми оставшимися на нем сообщениями. Это действительно меня беспокоит. А как насчет сделанного глубокой ночью признания? Но ведь всякому, кто захочет поинтересоваться, я скажу, что Джим все выдумал и никогда такого не было. Да и дело в любом случае закрыто.

Беатрис убила Ханна, ее агент. Это всем известно.

О-хо-хо, если бы. Единственный способ заставить Джима молчать — это ни в коем случае не возвращать ему документы. * * *

— Эмма, здравствуйте! Разве у нас назначена встреча?

Я захожу в офис Сэма и со всей силы толкаю его хозяина. Он отлетает назад, опрокинув в процессе цветок в горшке.

— Эй!

— Как ты посмел! — ору я ему в лицо. Сэм растянулся на полу и поднял руки, чтобы защититься, если я начну его бить. — Да кем ты себя возомнил? Нравится людей подставлять, да? Ты просто больной на всю голову, Сэм Хантингтон!

Я замираю и стараюсь отдышаться. Сэм поднимается на колени, не сводя с меня глаз — подозреваю, хочет убедиться, что я на него не наброшусь, — и медленно встает во весь рост.

— Не понимаю, о чем это вы, — говорит он брюзгливо.

Я даже не утруждаю себя спором с его ложью.

— Зачем? Просто объясните мне. Что я вам сделала?

Губы у него вздрагивают, он проводит ладонью по лицу, шлепается в ближайшее кресло и покорным тоном произносит:

— Ладно, садитесь.

— Не сяду.

— Послушайте, Эмма, я думал, что делаю доброе дело, ясно?

Подумать только, а ведь он мне нравился.

— Я на вас заявлю. Вы больной.

— Он сказал, что у вас крайне тяжелые времена.

— Знаете, Сэм, когда я шла сюда, то даже не была уверена, что все это правда. Думала, наверняка найдется какое-то другое объяснение. Но вы вот сейчас подтвердили мои худшие опасения.

Меня трясет. Я сажусь.

— Пожалуйста, не сердитесь.

— Ой, да ради бога, Сэм! Немного поздновато извиняться, вам не кажется? Просто расскажите, как было дело. С чего все началось?

— Он… он позвонил, чтобы договориться о встрече.

— Когда?

— Несколько месяцев назад. Пять или шесть.

— Значит, с полгода?

— Да. Я, Эмма, человек занятой. У меня не было времени немедленно взяться за его проект. Нужно было разгрести другие дела.

— Не уверена, что вы и дальше останетесь таким занятым, Сэм. Как он на вас вышел?

— Не знаю, он не сказал. Но ему требовался самый лучший призрак с проверенным послужным списком, так он сформулировал.

— Но почему? Почему вы вдруг согласились так кошмарно меня подставить? Я не сделала вам ничего плохого, даже о существовании вашем до того дня не знала. Зачем вы так со мной обошлись?

— Все было совершенно иначе. Ваш муж сказал, что вы в очень тяжелой ситуации, поскольку сильно настрадались в последнее время, а он хочет вам помочь. Я ответил, что вы сами должны обратиться ко мне напрямую, а он заявил, что вы никогда на такое не пойдете. Вы ведь профессионал, и вам даже в голову не придет просить о помощи кого-то вроде меня.

— Призрака.

— Писателя-призрака.

— Он вам заплатил?

— Конечно, заплатил — за то, чтобы я с вами познакомился. И предложил сценарий, в котором мы могли бы выпить кофе и побеседовать. Он сказал, больше от меня ничего не потребуется. Вы действительно нравитесь мне, Эмма. Я в восторге от вашей книги и понимаю, как тяжела может быть жизнь в вашем положении.

— В моем положении? — отшатываюсь я.

— Вы ведь лауреат престижной премии. Им часто приходится туго, я же вам говорил. Мне было лестно, когда ваш муж попросил меня о содействии. Простите, но вы ведь Эмма Ферн. Кто не ухватился бы за такой шанс?

— Так он велел вам зазвать меня на кофе, и что дальше?

— А дальше я должен был представиться и дать вам свою визитку. А дальнейшее зависело только от вас. Вот и все. Он сказал, если вы со мной не свяжетесь, значит, делу конец.

— Ну да, конечно, — презрительно усмехаюсь я.

— Это правда, Эмма.

Подавшись вперед, я тычу пальцем ему в лицо; еще чуть-чуть — и глаз бы выколола:

— Не заводите тут разговоры о правде, Сэм. Даже слова такого не произносите.

— Извините.

— А дальше что?

— А дальше ничего, на этом все. Вы мне позвонили, мы стали вместе работать, и это замечательно, Эмма. На самом деле замечательно. Все ведь в порядке, правда?

— Вы, наверное, шутите.

— Но я…

— Заткнитесь. Вопросы задаю я. Я заглотила наживку…

— Все было совсем не так.

— Тогда чего еще хотел мой муж?

— Чтобы я переслал ему наш контракт.

— Зачем?

— По его словам, он хотел ознакомиться с ним, убедиться, что условия вам подойдут. Мол, он спровоцировал нашу сделку и чувствует свою ответственность.

Я смеюсь. А потом вспоминаю, как Джим распинался, что якобы гордится мною, вспоминаю всю остальную ложь, сказанную в тот вечер. Он еще твердил, что я не должна сдаваться, должна писать и так далее и тому подобное.

Я встаю.

— Эмма, останьтесь, пожалуйста. Давайте поговорим.

— Больше никогда в жизни не хочу с вами разговаривать. — Я протягиваю руку: — Давайте сюда контракт.

— Нет, Эмма, послушайте…

— Я сказала, давайте сюда мой контракт. Все экземпляры, какие у вас есть. — Подбородок у меня дрожит. Если придется, я врежу этому человеку.

Сэм стоит с опустошенным видом. Потом идет к картотечному шкафу, достает из него папку. Вручает мне. Я быстро просматриваю содержимое. Там заметки Сэма и подписанный мною экземпляр контракта. Я достаю его из папки, а все остальное швыряю на пол. Потом начинаю рвать контракт, страницу за страницей.

Сэм просто смотрит на меня умоляющими глазами — уж не знаю, о чем эта мольба. Интересно, не расплачется ли он. Вот бы и правда разревелся!

— Наше соглашение недействительно. Вы никогда и никому не скажете, что вообще со мной встречались. Ясно вам?

— Я искренне верил, что поступаю правильно, Эмма.

— Вы должны были сказать мне правду.

— Да, тут не поспоришь. Я сожалею, что так поступил. На самом деле сожалею.

А когда я уже собираюсь захлопнуть за собой дверь, он добавляет:

— Знаете, нам стоило бы попробовать. У нас так хорошо получалось. Думаю, мы бы сработались. Серьезно…

Я оборачиваюсь.

— Иди на хер, Сэм. * * *

Не следует этого делать, сама знаю. Не нужно бы. Но мне плевать. Я так зла, что отправляюсь прямиком в «Форум», собираясь сказать Джиму, что ему это даром не пройдет. Мне все равно, что он там обо мне раззвонит, — я никогда в жизни, ни за что не верну ему бумаги. Я намерена уничтожить Джима, даже если в процессе погибну сама. Он еще проклянет тот день, когда меня встретил. Нет, он проклянет тот день, когда меня предал. Эти его издевательства закончатся здесь и сейчас.

Прокручивая в голове предстоящий разговор, я с такой отчаянной силой толкаю стеклянную дверь «Форума», что она чуть не слетает с петель.

Я взлетаю по лестнице, которая ведет к кабинету Джима, и вижу за столом приемной женщину. Это не Дженни; не знаю уж, куда она делась. Джим, наверное, уволил ее, потому что она недостаточно пригожа, недостаточно молода или недостаточно перед ним подхалимничала.

— Прошу прощения, я могу чем-то вам помочь? — несколько встревоженно спрашивает женщина.

Я не отвечаю и направляюсь прямиком к двери кабинета. Хочешь выдать мои тайны, Джим? Полный вперед, на здоровье, никаких возражений. Я не первая, кто имел дело с писателем-призраком, и уж точно не последняя. Никто не поверит твоим басням про Беатрис, когда я опубликую материалы, которые у меня на тебя есть. Джим думает, что выиграл, загнал меня в угол. Так вот: он ошибается и совсем скоро об этом узнает.