Антология сатиры и юмора России XX века. Том 15. Лев Новоженов

Снимается кино

Началось с того, что в старый переулок въехала киногруппа, развернула свое хозяйство и приступила к съемкам.

Житель переулка Фролов вернулся домой из магазина, сообщил жене о киношниках и тут же исчез, как будто затем только и появлялся, чтобы объявить жене эту новость.

Впрочем, отсутствовал он недолго.

— Маша, а компотик у нас сегодня есть? — прокричал с порога Фролов.

— Целая кастрюля, — откликнулась жена.

— Я всю кастрюлю заберу, можно? — крикнул Фролов. — Очень жарко, понимаешь. Там они на самом солнцепеке снимают, а газировка далеко.

— Кто — они? — не поняла жена.

— Киношники, — это Фролов уже чуть ли не с лестничной площадки прокричал, унося кастрюлю.

Через некоторое время он возник снова и радостно сообщил:

— Режиссеру очень понравилось. И другим тоже. Спасибо тебе велели передать. Маша, а где у нас клей для пластмассы?

— На антресолях. Ты что это там клеить собрался?

— Да, понимаешь, у одной актрисы каблук полетел, — объяснил Фролов и убежал.

В очередной раз он появился уже не один, а в сопровождении кого-то неизвестного в темных очках.

— Коноплянский! — представился неизвестный. — Директор картины. Можно мне от вас позвонить?

И, получив разрешение, принялся накручивать диск.

У Коноплянского оказался очень громкий голос, которым он кричал в трубку: «Одесса! Вас очень плохо слышно! Але, Одесса!»

Потом Коноплянский и Фролов ушли, но Фролов еще много раз прибегал: то забирал все зонты, какие имелись в доме, потому что пошел дождь, то вдруг возникала нужда в марле и вате: кто-то там обрезал палец.

Затем вроде бы наступило затишье, которым жена поспешила воспользоваться, чтобы провести уборку, как опять щелкнул дверной замок и по коридору протопал Фролов.

«Что это он опять замыслил?!» — подумала жена и пошла посмотреть, и, надо же, — вовремя! Фролов был задержан в тот момент, когда уже выносил из квартиры восьмимесячного Костика.

— Куда с ребенком? — грозно вопросила жена.

— Маша, понимаешь, там Иван Павловичу пришел в голову интереснейший эпизод. Мать с младенцем на руках, причем младенец крупным планом.

— Это что еще за Иван Павлович? — жена Фролова уперла руки в бока, что не предвещало ничего хорошего.

— Иван Павлович — режиссер-постановщик фильма.

— Ребенка не дам! Положи на место!

— Маша, но ведь для искусства нужно.

— Ни для искусства, ни для чего другого. Сейчас же положи на место!

— Но ты подумай, что ты делаешь! От этого, может, судьба зависит…

— Какая еще судьба!

— Такая! Он, может, у нас талант. Он вырастет — и, может, как Андрей Миронов станет. Или как Боярский. «Пора-пора-порадуемся на своем веку!..» Его, может, в «Кинопанораме» показывать будут. А ты его в самом начале творческого пути останавливаешь. Об этом ты подумала?

— Ну уж и в «Кинопанораме»!

— А что, запросто! Ты посмотри, какой наш Костик фотогеничный!

— Но чтобы через сорок минут были обратно! Его кормить надо. И чтобы с ребенка глаз не спускал. Только с этим условием.

— Что ты. Маша, конечно! — поклялся Фролов и юркнул за дверь.

Жена Фролова вздохнула и принялась за уборку. За этим занятием она вспомнила, что обещала заглянуть к соседке, а когда вернулась, то ее артисты были уже дома. Она услышала, как из комнаты доносятся воркование сына и голос мужа:

— Костик, ну скажи «дубль»! Скажи «ди-а-фраг-ма». «Ре-пе-ти-ци-я». Эх, ничего ты еще не понимаешь!