Антология сатиры и юмора России XX века. Том 15. Лев Новоженов

Эстрадные монологи

Тетя Соня на том свете

… Вы спрашиваете, почему тетю Соню так давно слышно не было? Что?.. Соскучились по тете Соне?.. Хорошо, я вам отвечу. Тетя Соня тут немножечко умерла… Совсем немножечко… Дуба дала тетя Соня… В медицине это называется клиническая смерть. Вы знаете, что такое клиническая смерть?.. Это когда человек уже одной ногой на том свете, а другой — еще на этом, и за эту последнюю ногу его еще можно выдернуть… Честно, мне уже не хотелось обратно… Ах, умерла так умерла… Тетя Соня же не трамвай, который ходит туда-сюда… То на тот свет, то на этот…

Вы, наверное, интересуетесь, как выглядит тот свет… Ну, как выглядит… Нормально выглядит… Обыкновенный такой тот свет… Вы бывали в Америке? Я, кстати, тоже нет… Так вот он приблизительно как Америка выглядит… Многие наши уже там, а остальные уже собираются… Тот еще тот свет…

Ой! И кого я там только не видела!.. Софочку!.. Дядю Киву!.. Дедушку Соломона!.. Барсика, своего кота, царствие ему небесное, которого мотоцикл переехал, когда Барсик со свидания возвращался, как сейчас помню, в марте 68-го года, холера его забери этот мотоцикл!.. Нет, вру, склероз, в марте 68-го — это мой третий муж Яша, царствие ему небесное, а Барсик в марте 67-го, оба они, между нами, те еще коты были!.. И даже мою любимую вазу я там видела которую купила в комиссионке еще до войны и которую Раечкин Левка смахнул со стола!.. Оказывается, наши любимые вещи никуда не деваются, они ждут нас на том свете, так что вы не расстраивайтесь, бейте себе на здоровье!..

И кого вы думаете, я еще повстречала на том свете? Ну, конечно, его, Яшу, моего третьего мужа…

— Сонечка, — говорит он, — а я тебя так рано не ждал… Я тебя ждал лет через десять — пятнадцать… Ты же была всегда здоровая как слон…

Нет, вы слышали, он меня не ждал!.. Он меня, и когда был живой, никогда не ждал, это я его все время ждала с его гулянок.

— Ты в своем репертуаре, Яша, — говорю я ему. — Чует мое сердце, что я, наверное, попала в ад, раз ты уже здесь… Я же тебя предупреждала, Яша, помнишь, я тебя предупреждала?..

— Сонечка, — говорит он, — отдыхай и ни о чем не бойся! Здесь такой обычай, что все советские люди попадают прямо в рай. Они при жизни так мучаются, что надо же им отдохнуть хотя бы на том свете…

— Ну, слава богу, Яшечка! — говорю я. — Я же советская женщина. Я всегда знала, что когда-нибудь это может пригодиться, дай бог здоровья нашему Горбачеву!..

— Это какой Горбачев? — спрашивает Яша. — Не тот ли это портной с Малой Арнаутской, который шил женские лифчики, которые совершенно не уступали французским?..

— Бери выше, Яша!.. Тот Горбачев — это тот Горбачев, а этот этот… Этот ничего не шьет, наоборот — ему постоянно что-нибудь шьют… Этот Горбачев теперь у нас самый главный, век за него буду богу молиться!..

— А что, этот Горбачев — хороший? — спрашивает Яша.

— Очень хороший, Яша, очень!.. Только ему, бедняжке, сейчас так трудно приходится с нами, что просто ужас!.. То Гдлян, то Собчак, то Литва, то привилегии, то 6-я статья!.. Совсем замучила его эта перестройка!..

— Ничего не понимаю, Сонечка! — говорит Яша. — Какой Собчак, какая 6-я статья? Ты, видно, на старости лет совсем сбрендила!

— Ох, Яша! — говорю. — Ты же ничего этого не застал, ты еще при бровастом умер, а у нас сейчас совсем, совсем другая жизнь… Собчак — это депутат, который все время достает нашего Мишу… И достает, и достает, хуже горячки… А 6-я статья — даже не знаю, как объяснить… Ну, это что-то вроде 5-го пункта… Только 5-й пункт не нравится только евреям, а 6-я статья почти что всем…

— Что-то, Сонечка, ты совсем в политику ударилась, — говорит Яша. — Лучше расскажи мне что-нибудь за Одессу. Как там наша Одесса?

— Ой! Ты бы сейчас ни за что не узнал бы нашу Одессу! Просто вылитый Житомир!.. Сейчас что Харьков, что Одесса, что Житомир — все на одно лицо. Это называется современная архитектура.

— А что, Сонечка, — говорит Яша, — выдали нам деньги за облигации на военный заем?

— Выдали, Яшечка, выдали. И за военный, и за послевоенный, и пенсию прибавили на целых 15 рублей, жаль, что ты не дожил до этого светлого дня!.. И даже гречку в заказах дают участникам ВОВ…

— Что? Что? — говорит Яша. — Каких ВОВ?

— Ой, Яша, я же все время позабываю, что ты давно умер. Участники ВОВ — это сейчас так называют участников Великой Отечественной войны. Теперь такие времена быстрые настали, что ни у кого нет времени слова полностью выговаривать… Вместо «спасибо» «спс» говорят, вместо «здравствуйте» — «здр»…

И тут я вижу, что мой Яша начал расстраиваться и как бы таять, таять и совсем растаял… И на его месте вдруг оказался симпатичный такой молодой человек в белом-пребелом халате, вроде как ангел…

Я ангелов никогда в лицо не видела, и я испугалась.

— Ангел божий! — говорю. — А что мне будет за грехи мои, я за телефон в прошлом месяце не уплатила, и на местных выборах против нашего первого секретаря обкома голосовала, и анекдоты про власти предержащие слушала и смеялась. Неужели меня из рая погонят?..

— Какой я вам ангел! — говорит он. — Я — реаниматор.

— А вы что, тоже умерли? — я, дура старая, спрашиваю.

— Ну что вы, тетя Соня!.. Не умирал я… И вас мы тоже с того света вытащили… еле-еле… Живите еще тыщу лет, тетя Соня!

Ну, тыщу не тыщу, а еще немного поживу… Интересно же, чем перестройка закончится.

Если она закончится когда-нибудь.

Навеселе

(Выходит, беспричинно смеясь.)…Ой! Не могу! Ой! Чтой-то со мной сегодня! Смеюсь, смеюсь, смеюсь, как дура какая!.. И все говорю, говорю, говорю!.. И вроде бы выпили мы с девчонками всего ничего… Одного шампусика… Там, в подсобке… Ой! Не могу, ну чтой-то со мной сегодня?!

(Замечает кого-то в зале.) Васьк, ты, что ль?.. Ты че, на концерт, что ли, пришел? Ой, извините, обозналась я!.. Простите, гражданин, великодушно… А все потому, что мы шампусика… С девчонками. Ага… как же?! Два таких события… Нельзя же было не отметить… Значит, Людка себе новую мебельную стенку сделала — раз (загибает палец на левой руке), Марья Васильевна — только тсс! между нами! — пер вый аборт — это два… Ой!.. Вру! Вру! Вру! Это Людка себе — новый аборт, а Марья Васильевна — первую стенку… Как это я могла оговориться!.. Марья Васильевна и первый… этот… Да наша Марья Васильевна им уже и счет потеряла… Я ей говорю, если б тебе, Марья Васильевна, за каждый… этот… звездочку на фюзеляже ставили, так ты бы у нас, как коньяк была бы двадцатилетней выдержки… Правильно говорю, Марья Васильевна?.. Так давайте же, говорю, махнем за Марью Васильевну шампусика, потому что людей в нашей стране мы еще худо-бедно можем производить на свет, а вот со стенками — полная лажа!.. За тебя, Марья Васильевна!..

Ну, махнули мы, а теперь, говорю, давайте за Людку, за ее первое, как говорится, боевое крещение… За ее женскую сознательность! За то, что она в этот трудный для нашего государства момент не стала увеличивать народонаселение, которого у нас уже столько, что никаких стенок не напасешься! И других товаров народного злоупотребления! Правильно я говорю, Марья Васильевна?.. И сиди, говорю, Марья Васильевна, не дергайся! Чего ты все время дергаешься! Сент в твою Экзюпери. А она говорит, так машина же с кефиром пришла, надо бы пойти разгрузить… А я ей говорю, а Володька-грузчик на что? А она мне говорит, так Володька-грузчик еще со Дня советской артиллерии не просыхает, он же бывший наводчик… Ох, говорю. Марья Васильевна, смотри, не будешь себя беречь, так тебя возле твоей стенки так и похоронят. Придется нам всем коллективом ходить к ней цветы возлагать… Кефир не прокиснет, если мы еще немного шампусика махнем… Ну, махнули мы, а тут и обеденный перерыв закончился… И девчонки по своим отделам разошлись… Одни мы с Людкой остались… А что, говорю, Людка, подружка моя ненаглядная, может, надо было ребеночка-то оставить?.. Может, из него кто-нибудь такой получился бы… Гений какой-нибудь… Ломоносов… А она на меня так это посмотрела, как дурак на презерватив… и говорит, ты что, с ума съехала, что ли? Какой еще Ломоносов?! Он что, Ломоносов, по-твоему, негром был?.. Как говорю, негром?.. А она — так, негром, дурочка, что ли?! Вот тебе и раз!.. Только тсс!.. Я вам ничего не говорила, вы ничего не слышали… Я ей и говорю, ну подумаешь, негр. Людк… Негром же у нас даже лучше быть, чем нашим, Людк… Во-первых, вечером, когда идешь, тебя не видно… Во-вторых, если ты негр и, например, такси голосуешь, так они сразу останавливаются… И, в-третьих, если ты негр, всегда можно политического бомбоубежища попросить… А Людка опять на меня так это странно посмотрела и говорит, ради бога, не надо мне сейчас про негров, а! И вообще про мужиков не надо. Я про них сейчас вообще даже думать не могу. Все! Баста! Теперь, говорит, у меня все будет, как по Марксу… Это ведь, говорит, кажется, Маркс сказал, что история развивается по спирали?.. Или Энгельс? В общем, один фиг. Кто бы ни сказал, все равно правильно. Теперь, говорит, и моя история будет по спирали развиваться… Только по импортной, а то с нашей спиралью опять залетишь… А теперь, говорит, давай шампусика хряпнем… И мы хряпнули… Так что вы меня извините… Я сегодня немножечко не в себе… Все-таки два таких события… стенку себе Марья Васильевна и вот Людка…

Перестройка

Одно из проявлений гласности — то, что воровать стали значительно больше.

Газеты и журналы.

Из почтового ящика.

Прут «Литературку», «Огонек», «Аргументы и факты», «Известия»! Известен случай, когда у одного гражданина увели журнал «Лен и конопля» со статьей о махинациях со льном и коноплей.

О взятках, злоупотреблениях, воровстве пишут сейчас настолько интересно, что вставать приходится раньше, чтобы не успели украсть газету.

Зато и рано вставать удается теперь значительно легче, чем раньше.

Помню, еще несколько лет назад все вокруг нагоняло сон: газеты, журналы, радио, телевидение.

Даже граница охранялась для того, чтобы мы могли спать спокойно. «И снился нам не рокот космодрома…»

Сны снились такие, как будто их снимали на киностудии Довженко: снились сплошные парторги и директора заводов.

И еще снилось нам, что мы догнали Америку по мясу и молоку. Понятно, трудно Америке бежать с мясом и молоком. А мы-то налегке.

Иногда мужчины и женщины собирались, чтобы вздремнуть вместе, и это называлось собранием, совещанием, конференцией или слетом передовиков.

Промышленность заснула так крепко, что непонятно, как ее теперь разбудить.

И вот ученые за различными «круглыми столами» спорят, как это сделать: резко или постепенно.

Лично меня, когда резко будят, я как чумовой делаюсь. Я спросонья такое могу натворить, что лучше б я век не просыпался.

Поэтому, может, и к ней надо подойти на цыпочках и тихонько-тихонько сказать: «Промышленность, вставай!»

…Да, времена были! Бывало, выпьешь кружку кофе — и на боковую. Кофе, что ли, был такой, что прямо валил с ног. Кофе стоил 4 рубля килограмм, все пили кофе и дрыхли как ночные сторожа.

Теперь кофе 20 рублей — а сна ни в одном глазу. Посмотришь «Прожектор перестройки» — три дня заснуть не можешь. Что обходится значительно дешевле, чем чашка зарубежного и в сущности чуждого нам напитка.