Попала замуж! За дракона?! Развод!

Глава 23

Малток

Выше всех одержанных побед, свершений, завоеваний, богатств и титулов стоит ценить сам вкус жизни. Хмельной терпкий напиток, что так сильно горячит кровь. Лишено вкуса привычное течение жизни. Раз за разом ступая по проторенной дороге, невозможно заметить красот, раскинувшихся по сторонам от нее. Ко всему, черт побери, привыкаешь. Начинаешь считать должным то, над чем готов был чахнуть ещё так недавно.

Горячая чашка утреннего напитка, поданная слугой прямо в постель на серебряном подносе, свежая сдоба, которую выпекали для меня одного каждое утро... Разве обладали они вкусом? Давали хоть толику наслаждения? Нет.

Об этих мелочах и вспоминать зазорно теперь. А сундуки серебра? Бочонки лучших вин в подвалах? За всю жизнь не истратить и уж, тем более, не осушить. Они просто... были. Были рядом со мной, готовые служить прихотям родовитого мужчины. Не больше. Их я совсем не ценил.

Битвы – другое дело. Там действительно полыхала огнем моя кровь. Завоевания, почести. Но и они мне приелись. Боевой конь стал изумлять добрым нравом, все его подлости и попытки сбросить меня из седла просчитаны наперед на долгие годы. Пресно.

То ли дело общество ведьм. Оно действительно заставляет кипеть мою кровь. Все, что окружает меня, новое, яркое, терпкое как южное солнце, встающее весной над горизонтом пылающей разнотравьем степи. Ее вкус ощущается особенно остро после дождя.

Вот и теперь. Я не погиб в той битве, я обрёл новую жизнь. Непривычную, неудобную, дивную. Мельтешение двух женских юбок подле меня отвлекает от мелочей, толкает к новым целям. Жаль за гривами прелестных черных кудрей я до конца не могу определить исхода нашей бешеной скачки.

Подле меня сладким сном спит младенец, уложенный в колыбель. Сотни книг радуют одним только богатством своих переплётов. Даже взвесить на руке такую — мечта, а уж заглянуть — безрассудство. Что может скрывать в себе библиотека ведовки? Ума не приложу, но скоро узнаю. Только отойду от окна и сразу же займусь протиранием книги. Прочту хоть десяток страниц. Только бы не увлечься.

По ту сторону окна дивная жизнь, похоже, что и вправду там — Иномирье. Мог ли я мечтать вчера днём хоть одним глазком заглянуть в другой мир? Нет, конечно. Сумасбродство, несбыточная мечта, глупая детская сказка. Сказка, в которую я впечатался носом, оставляя разводы на мутном стекле. Протереть бы, пока воспитанница моя спит. Потом может не хватить времени ни для чтения книг, ни для другой нужной работы.

Коза перебрала копытами, и я оглянулся по сторонам. Уже настал поздний вечер. В этом мире время течет сильно иначе. Разница с моим часов шесть, может, и больше. Сквозь жерло камина виден ещё лучик родного мне солнца, оно не смеет садиться, ласково перебирает лесную траву. Выйти бы туда, да вдохнуть запах леса.

Не смею ослушаться обещания, что дал юной ведьме. Черт, как же бесовка все-таки хороша, как черны ее косы, как тонок девичий стан, гибкая, что лоза, и вся она сквозит благородством, особой статью, что дарует герб старого рода. Баронесса. Порочная, жадная до вкуса жизни не меньше, чем я сам. И точно такая же, как и я, отверженная. Дочь самой Морриган, было бы интересно узнать, как скоро известие о сути твоего дара дойдет до нашего короля? Как быстро на тебя объявят охоту?

Чувствую, мы втроём, нет, вчетвером, считая малышку, станем удирать от псов короля по лесам. Мне, с моей долей эльфийской крови тоже не стоит ждать милости от людей. Звучит опасно и странно. Радуюсь тому повороту, что заложила судьба, ни капли не жалея о брошенном прошлом.

Возвращен к жизни, не стал рабом, баронесса совсем не умертвие. Даже, наоборот, она полна жизни. Та просто плещется в ней через край и, должен признаться, дурманит. Ещё раз улыбнулся, взглянув на поздний лесной закат, подмигнул ночи за другим окном и принялся за работу.

Корешки книг оставлю себе на потом. Их протереть будет несложно, опасно только нырнуть слишком надолго в потаенные знания. Уф!

Бутылочка с маслом нашлась на полу рядом с камином. Тут же обнаружил и ветошь, чтоб натереть ремешки на чужих сундуках. Что сказала мне Буся? Не открывай, в них запрятана нечисть. Вот бы взглянуть на нее. С почти мальчишеским озорством принялся крутить в руках крышку первого сундука. Через щели почти ничего не видно. Подсветить бы, да магией пользоваться боюсь. Кто знает, какую защиту поставила на свой дом старшая ведьма?

Приник глазом к углу и расслышал скрипучий голос.

— Изыди.

— Ты кто?

— Кто есть, тот и надо.

— Не хочешь говорить?

— Не могу. У тебя кровушки, случаем, свежей нет?

— Ни капли.

— Тоже нечистый? А то мог бы наковырять свою. Мне много не надо, всего три капли.

Я было потянулся к ножу, но вовремя задержал руку у пояса. Кто знает, что там внутри сидит? И что станется после того, как я это напою своей собственной кровью.

— Эй, мужик, не серчай на меня. Какой сейчас хоть год?

— Смотря как считать.

— По-новому. От начала эры, рождения младенца креста.

— Младенцы живут не так-то долго. Тот ребенок, о котором ты говоришь, ещё жив?

Сундук глухо расхохотался и на столе завозился ребенок. Да мне и самому стало как-то не по себе.

— Банник я. Но за всю жизнь таких дураков не встречал. Ты откель хоть будешь?

— Простите великодушно, я, кажется, буду занят.

— Ну, бывай. Лешего только, смотри, не отпирай прежде меня. Он по ту сторону двери дерево кувырнуть со зла может. Вырос дубок-то, поди. Домик в момент, если чё. Лёгкие они такие...

Я встал на ноги и отошёл чуть подальше от заклятого сундука. Остальные и вовсе протирать расхотелось. Или, может, ничего? Пока солнце не село? Потом-то наверняка ещё хуже будет. Сознаться же ведьмам в том, что боюсь нечисти, последнее дело.

Ополовинил банку масла, вылив его на сундуки, и как мог быстро, протер. Вот и славно. С одним делом справился.

Теперь осталось пол подмести. Благо в углу обнаружилась неплохая метёлка. Вот только стоило взять ее в руки, все пошло кувырком. Ясный молодой голос, идущий без сомнения из сундука, принялся меня осуждать нараспев. Не знал бы, не сметал бы своей рукой старой пыли, решил бы, что в сундуке заперта молодка. Сельская девчушка с платочком на голове.

— Из углов мети, неумеха! Да не размазывая, вверх пыль подымай! Это ж тебе не сенные грабли, чтоб все в одну кучу стаскивать. К двери мети! Шибче! Руки бы оборвать. На младенчика не насыпь. Сильнее. Кто вас только таких учит. Не руки, а палки. В спине хоть согнись. Кланяйся очагу, да дому. Моя бы воля, поздоровался бы твой зад с хорошими розгами. Тимофей, да ты глянь, как неумеха полы выметает. От, криворучка!

— Я герцог.

— Ты убогий, даром, что родился с руками и ногами. Если вместо головы чугунок со щами, то тут уж никто не поможет. Хотя может попытаться заговорить. Ты бы выпустил меня на свободу, я бы помогла малехо. Стал бы ты дивным молодцем! Девки бы за тобой как шальные ходили.

— Не верь кикиморе. Во смородиновый куст у реки обратит, раз в год только девок и увидишь, как обирать тебя придут. Все девки такие. Соком сладким упьются и по домам, с остатков варенье варить. А ты стой всю жизнь у ручья ободранный, пока ведьмы не смилостивятся и не расколдуют.

— Спасибо, банный дух. Спас.

— Крови-то дай испить. Чую, коза рядом. У ней кровь сладкая, но твоя тоже пойдет.

Ещё страшней стало мне на душе. На всякий случай проверил застёжки на сундуках. Вроде бы ещё крепкие, нечисть не вылезет.

Пол я как-то подмел. Если уж пыль по углам не клубится, значит, наверное, хорошо вышло. Теперь люстра. До нее достать будет не так-то просто. На что бы взобраться. Может, на стол?

Грохнул, когда забрасывал ногу. Чертов доспех. Дочка ведьмы услышала звон, проснулась и заголосила.

— Тише, — приказал я. Как же, послушает она слугу своей матери. Орет ещё громче. Как же ее унять?

Какие напутствия оставила мне Еванделина? Если здоровый ребенок заголосил, значит, или с испугу, или мокрый, или грязный, или голодный. Девица ещё поджимала губу, силясь показать оттенки младенческого крика. Признаться, я тогда совершенно ничего не понял. Как не понимаю и сейчас. Подкрался на цыпочках к столу, силясь больше ничем не грохнуть и ничего не задеть.

Детское личико багровое, рот распахнут, сбился на сторону чепец.

Мокрая или голодная? Покачать? Спеть?

— Чего изволите, — ляпнул я глупость, и сам же смутился. Ответит она мне, как же. Нет, ну через полгода, может быть, и скажет что путное. А пока надеяться на это не приходится.

Взял в руки свёрток, прижал к стали доспеха. Орет только громче. Уже чуть ли не хрипит. Помрёт от крика, так ведь мне и самому долго не прожить. Опять же, вроде как жалко крохотную ведьмочку.

Положил обратно на стол, кое-как распеленал. Розовенькая, сухая. Значит, голодная? Черт. И коза из угла смотрит совершено не добрым взглядом. Молоко же ещё нужно как-то добыть. И главное, чтобы оно было теплым. Не успело остыть.

Может быть, можно напрямую подсоединить распахнутый детский рот к вымени? Было бы удобно, да только Еванделина сказала, что нельзя. Одна укусит сосок беззубым ртом, — как, мне вот интересно? — вторая копытом зашибить может.

Запеленал ребенка обратно. Свёрток теперь очень напоминает парадную портянку пехотинца с ленточкой посередине. И с головой младенца на том месте, где должна торчать голень. Зато ведьмочка одетая. Вот только орет, кажется, ещё громче. Может, я ее где пережал? Да вроде нет, пеленка свободно сидит. Ай! Оглохнуть бы на часок, только б не слышать крика.

Достал из оставленной беспечной матерью сумки небольшой рожок. Натурально упал на колени перед козой. Доспех посередине моего тела жёсткий, совершенно не гнется. Уж как получилось. Жаль, коза удрала. Я бы на ее месте тоже сбежал куда подальше, если б только мог это сделать.

Поднялся на ноги, сбросил с себя чёртово железо. Никто же не видит здесь моей рваной рубашки. Ребенок не в счёт. Она наверняка не запомнит, слишком увлечена криком.

Кое-как, после небольшого забега на короткую дистанцию зажал рогатую тварь в угол. Вымя-то, интересно, у нее где? Оно там есть вообще? Нашел посреди густой шерсти две небольшие выпуклости. Это что и есть соски? Как я их, доить буду? О, великие боги! Пока получил первую струйку теплого молока, взмок до середины спины. К тому моменту, как бутылочка заполнилась, меня можно было самого отжимать от пота. Тяжёлая это работа, оказывается. Или я попросту не привык?

Накрутил на бутылку странную крышку по форме козьего соска. Уф.

Осталось самое страшное — взять ребенка на руки и не уронить.

Нет, тут как-то совсем все неправильно устроено. Если в одной руке у меня бутыль молока, то девочку, выходит, я должен держать только одной рукой?

Кое-как сгреб ее в охапку, устроился в кресло, поднес к маленькому ротику сосуд с бесценной жидкостью. Малышка счастливо присосалась. Сижу, боюсь пошевелиться, сделать лишний вдох, закаменел весь. Спина болит от неудобной позы как после страшного боя. Я чувствую себя как на башне захваченной крепости. Это потребовало бы поистине не больших усилий.

Внезапно по моим ногам потекло что-то теплое. Не мог я! Ну никак не мог. Я же не ребенок. Правильно, ребенок у меня на руках. С нее и течет. Черт. Это что получается, в одну дырку вливаю жидкость, с другого конца выливается? Как все ненадёжно устроено. И как теперь ее переодевать? Стол далеко. Мы оба мокрые. И мои штаны, и ведьмочка, и, кажется, кресло. Идти, пока не дотекло?