Змеиного царевича невеста

19-2

— Леля… — хрипло пробормотал этот балбес, глядя на мои губы почерневшими глазами, и до меня дошло. Да он же… на меня как на женщину смотрит! Как на желанную женщину!

Вопреки рассудку, мне это ужасно понравилось. Даже Пашка так никогда на меня не смотрел. Вообще, если честно, никто и ни разу не смотрел.

А Зубослав дышал тяжело, и жар его тела ощущался под ладонями даже сквозь ткань рубашки, и хвост обвил мои ноги… ровно в четыре кольца. А еще вдруг разом вспомнилось, как он меня на свадьбе поцеловал — до головокружения и подломившихся колен.

Наверное, это наша истинная парность так действует, но я вдруг очень захотела, чтобы он снова меня поцеловал так же сладко и медленно.

Ошиблась.

Этот поцелуй был совсем другим: жадным, нетерпеливым, таким… собственническим. Он не дал мне даже вздохнуть, обрушившись на мои губы настоящим торнадо. Его язык взял крепость без боя — я сама позволила. Более того, восторженно приветствовала его вторжение. Вцепилась пальцами в плечи, прижалась всем телом, прогнулась, прижимаясь бедрами к крепкому… хвосту, мать его! К чешуйчатому твердому хвосту!

Блин, так нечестно!

А руки Зубослава уже неведомым мне образом расстегнули верхние пуговки на блузке. Меня охватила паника. Что делать? Бить прямо по морде или по-хорошему сначала попробовать?

— А я тебе говорила, Василиса, что у них любовь, а ты мне не верила, — раздалось скрежетание из дверей. — Вона как лобызаются, покрова ночи не дождавшись. Эх, молодость!

Очень неохотно Зубослав выпустил меня из своих объятий и ослабил кольца хвоста.

— Мы стучались! — быстро сказала младшая бабуська, пятясь. — Долго!

— Три раза, — уточнила Пелагия.

Вид у Зубослава был страшно недовольный. А я родственницам даже обрадовалась.

— Чаю хотите? У нас еще тарталетки остались и канапе. Все равно пропадут скоро…

— Почему пропадут? — удивилась любопытная Василиса. — У вас сохранного шкафа, что ли, нету?

— Есть, но старый, — процедил сквозь зубы Славик. — Давно руну не обновляли.

— Так обнови, ты что, неграмотный, али силушкой обделен? Вроде бы среди Полозов никогда не было пустышек.

— Грамотный и не обделен, — прошипел супруг. — Руки пока не дошли.

— Ставь, внучка, самовар, да варенье с медом доставай. А то страх как горько нам тебя тут оставлять.

— А вот этого не надо, — с угрозой предупредил Зубовлав. — Свадьба кончилась, не вздумайте даже!

— Да поняла я, поняла. Тебе повод не нужон. Что, внученька, замучил тебя змей проклятый? Им только дозволь, так вовсе из спальни не выпустят…

— Наши с Зубославом личные дела я обсуждать ни с кем не намерена, — твердо оборвала ее я. — Слав, сделаешь нам чаю? А мы, пожалуй, в саду посидим. Погода отличная, чего зря под крышей торчать?

Угадала. Бабульки разом заулыбались и с явным удовольствием вышли во двор. Сели на лавочку, что не так давно тут поставили, и на меня уставились. А я стояла как дура и их разглядывала.

Одеты берегини были гораздо практичнее змеев. Простые светлые платья, кружевные воротнички, добротные ботинки на шнуровке. Цветные волосы заплетены в косы, прикрыты тонкими платками. А глаза у них молодые совсем, внимательные.

— Ну, рассказывай про Варвару, — приказала Пелагия. — Как там внучка моя бедовая в Яви жила?

— Нормально жила, — пожала я плечами. — Трех мужей схоронила. Четырех сыновей и дочь родила. Но я, кроме мамы, ее детей не знала. Они вроде как разъехались по всему свету.

— А жила-то хорошо? Славно жила?

— Когда я родилась, бабушка уже на пенсии была. А до этого на заводе работала, начальницей какой-то. Не любила она об этом рассказывать. Как все жила, не бедно и не богато. Меня любила очень, называла своей наследницей. Вот, — я вытащила из-за ворота свой кулон. — Подарила мне на десятилетие.

К удивлению, берегинь жемчужина не заинтересовала.

— Солнышко, а почему у тебя в ухе три сережки? — вот какой вопрос больше тревожил Пелагию.

— Для красоты и самовыражения, — честно сказала я.

— Молодежь, — вздохнула Василиса. — Понаделают дырок во всем теле, а потом удивляются, что силы утекают в никуда. Дар у тебя какой, Аленушка?

— Никакого.

— Быть такого не может. Ты же берегиня, по волосам понятно с первого взгляда. Розовый — цвет весны и жизни.

— Крашеные волосы у меня, — покаялась я.

— Уже нет. Теперь навсегда такое будет. Цвет ты верно выбрала, почуяла в себе силу.

Я промолчала, совершенно им не веря.

— А путь ты какой себе избрала? Чему обучалась? Грамотна ли?

— Грамотна, конечно. В Яви неграмотных нет. Училась на учителя рисования.

Бабки переглянулись радостно. Мой ответ им понравился.

— Славно, славно, и детишек любишь, и сама рисовать умеешь? А ну-тка, нарисуй вот такую штуку мне, — и Пелагия достала платочек с каким-то иероглифом.

— Рисовать-то где? — растерялась я. — Ни бумаги, ни ручки нет.

— А на земле палочкой хотя бы.

Я пожала плечами. Делов-то — кракозябру срисовать! Нашла сухую веточку, ногой почистила истоптанную землю и лихо, сама собой восхищаясь, в три размаха нарисовала тот самый иероглиф.

— Годится?

Пелагия судорожно вздохнула.

— Ай, Варвара… Как могла-то? Да и мы хороши, не нашли в срок, упустили. Поздно теперь, наша кровиночка теперь — полозова детка. Как жаль-то…

— Чего это? — не поняла я.

— Сила в тебе, милая, есть, хоть ты и не знаешь о том. Рунница ты. На сад-то погляди! И забрали бы мы тебя с собой, да все, теперь ты мужняя жена.

Я оглянулась и не поверила глазам: вытоптанная начисто трава пробивалась сквозь землю буквально на глазах. Обломанные змеиными хвостами кусты бодро распрямляли веточки и распускали свежие листочки.

— Это как? Это магия?

— Это руна природы, милая. И далеко не каждый сможет ее нарисовать. А уж силой наделить и вовсе единицы смогут.