Последний солдат СССР. Сборник. Книги 1-5

16-17 января. 1979 года. Новоникольск — Терехово — Москва

Когда Аня ушла, я попросил Сергея Ивановича встретиться с наставником и окончательно решить вопрос с двумя ПТУшницами, предполагая, что они не успокоятся. Девки могут выпить, и по пьяному делу опять прийти разбираться. Что делать и как с ними поступить, мысли имелись. Я подробно изложил их капитану, который дополнил сказанное своими соображениями и пообещал заняться этим вопросом в ближайшее время. Сергей Иванович настоял на нашем немедленном отъезде, а сам остался в городе, чтобы пообщаться с Игорем Семеновичем. А тот, в свою очередь, должен подключить наших «клубных» милиционеров, благо нужными связями и знакомствами мы уже обросли. Были даже мысли задействовать Веронику и её ухажера. Капитан клятвенно пообещал, что всё сделает как надо, и проблема будет решена.

В Терехово мы приехали часов в шесть. Березин встретил нас во дворе. Когда увидел меня, выбирающегося из машины, на его лице расцвела искренняя широкая улыбка. Соскучился старик. И я по нему тоже. Побритый Иван Дмитриевич как будто помолодел. Морщины чуть разгладились, в глазах появились задорные огоньки. Даже двигаться стал пошустрее. Старик предложил гостям чаю, но Василий и Алла отказались, сославшись на неотложные дела, и сразу же уехали. Березин впустил меня в дом и закрыл дверь. Жар, идущий от растопленной печки, ударил меня теплой волной, заставив чуть сомлеть.

Березин это заметил, и, дождавшись, пока я скину куртку и ботинки, сразу же потащил в большую комнату. А там уже стоял исходящий паром самовар. Рядом примостилась пиалка с малиновым вареньем. Старик усадил меня за стол, и быстро убежал к холодильнику, доставать кастрюлю с гречкой и сковородку для яичницы.

Через тридцать минут я, отдуваясь, отвалился от тарелки. Иван Дмитриевич так обрадовался моему приезду, что устроил настоящий пир.

К гречке с яичницей присоединилась сочащаяся жиром селедочка с нарезанным кольцами хрустящим лучком. На большую тарелку Березин выложил по-быстрому нарезанные бутерброды из ноздреватого черного, ещё свежего хлеба с толстыми розовыми ломтями «Любительской», украшенной белыми кругляшами сала.

И только тогда я почувствовал, как соскучился по родной советской еде. Лопал так, что за ушами трещало. Старик с хитрым прищуром наблюдал, как я энергично уничтожаю гречку, заедая её бутербродами и селедкой.

И только когда я закончил с трапезой, лукаво улыбнулся и спросил:

— Что, Леша, родное всегда вкуснее?

— Ага, — признался я. — За рубежом тоже вкусно готовят. Но непривычно. Вроде бы всё классно. Но когда вы стол накрыли, я сразу понял, чего мне не хватало.

— То, то и оно, — назидательно поднял палец старик. — Дома и уксус сладкий.

— Вообще-то, в пословице о доме ничего не говорится, — усмехнулся я. — Там сказано «на халяву», а так мысль верная, полностью поддерживаю.

— То не суть, — отмахнулся Березин. — Главное, ты понял.

Он помолчал и спросил:

— Как съездили?

— Нормально, — дипломатично ответил я. — Всё, что было намечено, сделали.

— Молодцы, — вздохнул Иван Дмитриевич. — Понимаю, особо распространяться нельзя. Хорошо, что у вас всё получилось. Знаешь, когда я тебе окончательно поверил?

— Когда?

— Когда собственными глазами увидел, что за мразь Чикатило. Эта очкастая сволочь к себе маленькую девчушку заманила. Лет восьми-девяти. И не поспей я вовремя, — старик скривился, — Даже говорить не хочу, тьфу, мразота. Уничтожал эту гниду с большим удовольствием. Как говорил мой начальник, полковник Иосиф Яковлевич Лоркиш, «раздавил гадину с чувством глубокого морального удовлетворения». Отправил паскуду в ад. Там ему самое место.

— Грохнули, таки Чикатило? — оживился я. — Отлично. Большое дело сделали. Считайте, Иван Дмитриевич, доброй полусотне детей и подростков жизнь спасли. Они теперь не погибнут в муках, истерзанные молотком и ножом маньяка, а будут жить, учиться, работать, детей растить.

— Грохнул, — подтвердил помрачневший Березин. — Повесил сволочь. Он ещё и обоссался, когда я его вырубал и от девчонки оттаскивал. Был животным и сдох как животное.

— Правильно сделали, — подтвердил я. — А с девчонкой, что?

— Отпустил её домой, — пробурчал старик. — Она маленькая ещё совсем. Нельзя девочкам такое смотреть.

— Тоже верно. Вас там никто срисовать не мог?

— Никто. Я шарф на подбородок намотал, на лоб ушанку надвинул, да и улица пустынная совсем была, когда уходил. А о следах своего пребывания, сам понимаешь, в первую очередь позаботился. Во дворе хаты сумку с одеждой бросил. Потом, когда к станции подошел, переоделся. Думаю, найти меня очень проблематично. Своих документов не засветил. Даже хату снял в Ростове у одинокого алкоголика. А потом ранним утром в Шахты ездил, один раз на электричке, второй — попутку ловил. И целый день там проводил. На всякий случай даже левые документы взял. Они у меня давно имелись для подобных ситуаций. Как чувствовал.

Старик подвинул ко мне раскрытую коробку с белоснежными квадратиками сахара-рафинада, выложенными ровными рядами, подставил под краник самовара чашку, повернул рычажок. Забулькал, клубясь паром, кипяток, заполняя фарфоровую емкость. Березин дождался, пока чашка почти наполнилась, повернул запор-ветку обратно, подхватил мозолистой рукой пузатенький чайничек и добавил заварки.

— Пей чай, — чашка с блюдцем оказалась передо мной. — И сахарок возьми. Мы на фронте вприкуску любили.

— Хорошо, — я поочередно подхватил пальцами два белых квадратика рафинада, положил их на блюдце, осторожно пригубил чай и поморщился. — Очень горячий.

— Так мы никуда и не торопимся, — усмехнулся Иван Дмитриевич. — Дай ему остынуть чуток.

— Так и сделаю, — пообещал я, дуя на чай.

— Леша, хочу тебя попросить кое о чём.

Я невольно напрягся:

— Внимательно вас слушаю, Иван Дмитриевич.

— Не желаю сидеть на печи, пока вы действуете, — заявил Березин. — Конечно, я уже не молод. Но сила в руках ещё есть, могу быть полезен. Может, это мой последний шанс, принести пользу стране. Вас же немного, и каждый человек на счёту. А я не желаю штаны просиживать, пока судьба Родины решается. Я за неё кровь в Великую Отечественную проливал, а сейчас вы мне предлагаете в стороне остаться? Не получится! Поговори со своими, чтобы меня подключили.

— Иван Дмитриевич, — вздохнул я. — Вы же понимаете, решения принимаю не я.

— А кто? Сергей Иванович? — цепко глянул Березин.

— Он тоже решает далеко не всё. Командует Петр Иванович Ивашутин. Но если вы так хотите не оставаться в стороне, пообщайтесь сперва сами с капитаном.

— Так и сделаю, — кивнул старик. — Поговорю обязательно. Сразу, как только его увижу.

— Правильно. А я вас поддержу, если что.

Приятная сытость и тепло, идущее от печки, разлились по телу блаженной истомой. Я откусил кусочек рафинада, запил чаем и прикрыл глаза. Чувствовал: ещё немного и вырублюсь прямо здесь за столом.

— Разморило с дороги? — где-то далеко, пробиваясь в затуманенное сознание, послышался участливый голос Березина. — Иди спать. Завтра договорим.

На автомате дошёл до печи, избавился от одежды, в майке и трусах нырнул под толстое одеяло и сразу же вырубился, как только голова коснулась большой пуховой подушки.

* * *

Проснулся мгновенно, когда день полностью вступил в свои права. Просто выплыл из серого марева сна и открыл глаза. В комнате было светло, лучи холодного зимнего солнца рисовали на полу силуэт окна, поверхность печки приятно грела спину, под толстым пуховым одеялом было тепло и уютно. Вставать не хотелось. Я сладко зевнул, потянулся, хрустнув суставами и замер от пришедшей мысли.

«Сегодня же мой день рождения — 17 лет».

«Ну и что?», — мысленно одернул себя. — «Если победим, отмечу его позднее с Аней, Игорем Семеновичем и ребятами. Проиграем — это уже будет не важно».

Решив не заморачиваться мыслями о «дне варенья», бодро спрыгнул с печки, на деревянный пол. Надел на ноги тапочки и побежал в тамбур умываться. Деда в доме не было, но снаружи раздавался частый стук топора. Иван Дмитриевич рубил дрова.

Поплескал себе водички на лицо, надраил зубной щеткой зубы. Вернулся в комнату и начал зарядку. Сначала делал вращения и махи ногами и руками, разогревая связки и суставы. Потом сорок раз отжался в быстром темпе. Порастягивался, попрыгал и поприседал. После этого провел три раунда боя с тенью, пока не услышал шум подъезжающей машины.

Сразу же рванулся к сумке, вытаскивая из неё верный «дерринджер» и «ТТ». Входная дверь открылась, дохнув на меня белым облаком холода. Иван Дмитриевич увидел стволы в моих руках, усмехнулся:

— Отбой, это наши приехали.

— Понял, — кивнул я. ТТ опустил обратно. Дерринджер оставил. В комнате натянул брюки, и сунул маленький пистолет в карман. Своих я не боялся, но пистолет лучше иметь под рукой. Так, на всякий случай. Мало ли что может произойти.

Через пару минут в дом ввалились Алла, Василий и хмурый капитан с сумками.

Сергей Иванович с порога протянул мне руку:

— С днём рождения, — капитан обменялся со мной рукопожатием. — Это тебе от всех нас.

Капитан достал из сумки маленькую стальную фигурку рыцаря с мечом и щитом и вложил мне в ладонь.

— Спасибо, — улыбнулся я, рассматривая подарок. Фигурка была миниатюрной и очень качественно сделанной, с отличной прорисовкой деталей. Рыцарь гордо выпрямился, положив меч себе на плечо. На щите сияла надпись «Верить и защищать».

— Один из сослуживцев фигурки изготавливает, — чуть смущенно признался капитан. — У него всегда целая коллекция имеется в наличии. Вот мы одну из них и взяли тебе на день рождения. Подумали, тебе такая подходит.

Сергей Иванович отошёл, уступая место Алле. Женщина притянула меня к себе и звонко чмокнула в щечку:

— Поздравляю, — оперативница улыбнулась. На заалевших от мороза щеках выглянули кокетливые ямочки.

Потом подошел и пожал руку Василий.

Капитан за спиной Аллы о чём-то задумался. Улыбка с его лица исчезла, как будто стертая ластиком, лицо нахмурилось. Он поставил сумку в коридор и вышел.

— Что это с ним? — кивнул я в сторону двери.

— Выволочку от Петра Ивановича получил, — объяснил Василий. — Наверно, вспомнил об этом. Когда генерал узнал о нашей поездке в Новоникольск, вызвал к себе Сергея Ивановича как старшего группы. Два часа его воспитывал. Капитан говорит, что голоса не повышал, но лучше бы орал. Вроде ему за нашу поездку внеочередное звание дать должны были. Теперь майора не получит. Но это ладно. Ивашутин конкретно его сношал, капитан бледный и злой всю дорогу был. Даже с нами сквозь зубы разговаривал. К тебе хорошо относится, но выволочки от генерала простить не может.

— Понятно, — вздохнул я. — Попрошу у него прощения. А лично Петру Ивановичу скажу, что я во всем виноват. Поездка — целиком моя идея. Просто бывают ситуации, когда не можешь поступить иначе.

— Да правильно ты поступил, — вмешалась в разговор Алла. — Пэтэушницы могли зарезать девочку. Но и Петра Ивановича можно понять. Этой поездкой мы чуть под удар все наше дело не поставили. Хорошо, что всё обошлось.