Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были

Дикая жизнь

Жизнь в ущелье была романтичной и по первозданности природы, и по малочисленности и составу обитателей, а также по их вольным нравам. Поня, Воль и Влад играли вечерами на гитаре, Бабушка Удава сводила Влада с ума, я рисовал пейзажи на картонках и камешках и даже продавал их иногда в городе туристам (опять-таки совершенно невиданное и не разрешенное в СССР занятие), а потом писал портрет маслом безрукого профессора аж за 25 рублей, которые он мне любезно предложил. Мне это сильно пригодилось, так как я из-за ограбления в дороге до этого жил на иждивении общества. Там же на пригорке в зарослях рододендрона проводила лето старушка-балерина, у которой была железная кровать под шатром. А в начале следующего ущелья – сказочно красивая пара: хиппи из Москвы, причем парень, которого звали Володей, был этаким улыбчивым гуру и экстрасенсом и когда-то лечил нашу Фри от наркомании. Но в Москве эти полубоги мне потом не попались. Далее, уже ближе к белоснежному кораблю-санаторию ЦК партии в четвертом ущелье, жили две пары системных литовцев, и мы ночью несколько раз ходили к ним в гости, освещая себе тропинку над обрывом, держа в руках светлячков. В одном месте слева от нас отвесная скала метров в десять переливалась светом этих жуков, и это сияние было просто волшебно. Надо сказать, что прибалтийские хиппи хоть и состояли в дружеских отношениях с нами, русскими хиппи, но все же держались несколько особняком, не особо стремясь к нам ездить и осматривать красоты остального Союза. И тут, на море, тоже чаще ходили к ним в гости мы, а они просто задерживались на полчасика у нас по дороге в Пицунду или из нее. Их герлы были очень стройны и грациозны, но по-прибалтийски деловиты. Кажется, все четверо там подтарчивали на героине, так что не удивлюсь, если никого из них уж и в живых-то нет. После того лета и не встречал их больше.

В нашем лагере было три палатки на человек десять, но в одной жили постоянно Машка с Ромашкой, вторая часто пустовала из-за жары, а в третьей держали провизию и посуду. Спали же все вместе в гроте на расстеленных одно к другому одеялах и матрасах так близко к морю, что иногда к ногам докатывались волны.

Через наши ноги с утра переступали все, кто шел берегом из ущелья в ущелье. Надо сказать, что вставали мы поздно, потому что по утренней прохладе все как-то подмерзали, хотя и жались друг к дружке, и старались доспать в начинавшемся тепле, но все же еще до жары. К тому же до грота солнечные лучи доходили не сразу с восходом, а только к полудню, и тогда пекло поднимало уже и последних сонливцев. Впрочем, думаю, похожая ситуация у всех туристов-палаточников и прочих дикарей.

А те, кто шел не низом, а продвигался верхней дорогой, лезли, как я говорил, через космически черную длиннющую двухуровневую пещеру и рисковали при выходе из нее наткнуться на наши «даблы» в окружающих кустах. Причем в паре мест этого тоннеля надо было вставать на коленки, чтобы протиснуться в следующее расширение довольно опасного подземелья, а в двух других пещерный ход раздваивался, в одном вверх и вниз, в другом в сторону, и надо было угадать, в какой лезть, чтобы в кромешной тьме не угодить вглубь и не попасться в лапы к царю горы… Как мы не боялись там лазить, не имея фонарей, сейчас с трудом понимаю. Кажется, брали какие-то зажженные палки-факелы поначалу, а потом привыкли лазить полчаса там на ощупь без какого-либо источника света…

Еще кажется странным, что в туалет надо было забираться наверх и делать свои дела с видом на расположившихся внизу людей. Снизу, конечно, было не видно, но вот я представил, что мог бы случиться ураганный ветер или ливень…

Посередине ущелья тек чистый ручей, из которого все брали воду для питья и готовки, и однажды вечером я решил прогуляться по нему немного вверх и поискать на склонах грибы. Литовцы вечером перед этим показывали нам много найденных белых грибов, которые ели сырыми, просто посыпав сольцой. Обманчивая параллельность склонов завела меня в абсолютную глушь далеко от берега. Где-то вдали уже был слышен шум автомобильной дороги, которая, по слухам, шла параллельно берегу, но далеко от него. Хребты шли ни перпендикулярно, ни параллельно линии пляжа, а незаметно закручивались и переходили один в другой. Пытаясь приблизиться к берегу, я вдруг оказался перед обрывом, поросшим лианами, будучи в одних вьетнамках (я в них добрался из Москвы, и другой обуви у меня по легкомыслию просто не было). Не рискуя отступать, чтобы не заблудиться еще больше, я сиганул сверху, как Тарзан, метров с десяти, держась за лиану, и приземлился, слегка вывихнув ногу и потеряв одну шлепку. Кое-как доковылял в лагерь в одной непорванной вьетнамке. Сейчас думаю, случись со мной что-либо серьезное, кто бы и когда бы меня нашел? Да, а грибов я ни одного так и не нашел…

Другой случай был более забавным. Раз утром мы услышали шум рядом с нашими палатками, стоявшими в стороне. Проснувшись и выглянув из грота, увидели кабанов, которые, испугавшись, стали от нас удирать. Я погнался за ними довольно далеко по крутым склонам, бросая в них булыжники, и дальше попал практически в джунгли, на бегу чуть было не наступив на свернувшуюся на земле гадюку. Перескочив чудом через нее в рекордном для меня, как у Нуреева, прыжке, я остановился. Пыл преследования и охоты тут же остыл, и я не столько уже горевал о сожранном кабанами недельном запасе хлеба и круп, сколько радовался, что вместо кабанов к нам на ночлег не пожаловали змеи…

Так мы прожарились и просолились в море недели две-три. На июль осталось человек пять. После нас приезжал еще кто-то, и колония хиппарей и подхиппков постоянно в то лето сохранялась. Знаю, что Воль оставался там до морозов, отрастил громадную бороду и длиннющие волосы, но с тех пор я его видел один только раз и знаю, что в конце концов он получил просветление, доведшее его до дурдома. Ну а мы тогда двумя парами – я с Володей Поней и Машка с Ромашкой – двинулись сначала по железной дороге, а потом автостопом в Крым. На Лоо вышли, искупались, отлежались, но когда мы погрузились в электричку, меня прихватило, и я побежал в жутко грязный туалет на станции. Чуть не остался. Ромашка так размахивал руками на перроне и таким на меня орал матом, что поезд даже попридержали… Подъезжая к паромной переправе в Крым, ночевали в стогах сена в вишневых садах практически на Таманском перешейке. Лепота! Объелись и изляпались так, что потом годами вишню видеть не могли.

Притом что отъезжали от какого-то места на разных машинах, договаривались, в каком следующем городе (обычно в дневном броске, километрах в 300 или меньше, в зависимости от трассы) встретимся, причем обычно на почтамтах, обязательном атрибуте всех городов, единственных общественных местах, не закрывавшихся допоздна. Доехав до Феодосии, прошли ее пешком и залезли на какие-то странные необитаемые лысые горы, все в проволоке, чтобы поставить палатку. Через полчаса прикатил уазик с погранцами. Скоренько так нас погрузили и почти без слов отвезли назад в центр города. Поздний вечер, почти ночь, не спать же на асфальте! Сели мы, бедолаги, на автобус и поехали, куда у этого автобуса глаза глядели. Прибыли на пустынный берег, где просто легли на песок под одеяла и заснули. Утром проснулись от того, что полуголые люди ходили почти по нам, а нам хочется в туалет. Кто в море, кто за дорогу сходил, но, в общем, не понравились нам такие порядки. Остальная троица решила ехать дальше по Крыму, а я отвалил в Москву с мыслью поступать в Строгановку. Но по приезде это намерение не стал реализовывать. Уж даже не помню почему, но явно не потому, что считал себя крутым художником.

По дороге был забавный случай. То ли в районе Харькова, то ли Курска, на каком-то перекрестке располагался пост ГАИ, на котором машину, в которой я ехал, тормознули и меня высадили. Хотели вызывать наряд, чтобы меня за бродяжничество куда-то упечь, но когда я заявил, что я художник, потребовали нарисовать портрет их начальника, который полчаса, не шелохнувшись, позировал. Для меня это было плевое дело, потому что уже в 8-м классе перед первым уроком в нашей математической школе я довольно похоже мелом нарисовал по памяти во всю доску профиль нашего нового классного руководителя. Ему даже жалко было его стирать. Тот портрет офицера ГАИ не только подарил мне свободу. Благодаря ему меня и накормили, и напоили те же менты, которые еще и остановили машину и строго наказали довезти меня как можно дальше по трассе к Москве.