Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были

«Ударник». Мысль о выставке на Арбате

Когда мы возвратились в Москву, то узнали, что основная (опять сильно посвежевшая за счет «нового призыва») тусовка переместилась в найденную мной и Поней незадолго до отъезда сосисочную (так как «Чайник» превратили в стояк) напротив плавучего ресторана «Бургас», в котором снимали сцену с Манькой Облигацией для «Места встречи»[53]. Сам ресторан практически бездействовал, места вокруг были безлюдные и поэтому довольно безопасные. Называлось место «Ударником» по соседству через рукав Москвы-реки со страшным советским кинотеатром. Позади кинотеатра была просто ужасающая кондитерская фабрика «Красный Октябрь» с торчащими заводскими трубами.

В начале лета у меня возникла плодотворная идея. Не помню, как она появилась, возможно, кто-то сказал: «Надо бы еще что-нибудь замутить, Принц!», или сказалось спокойное, без особого винтилова, прохождение последних наших выставок и ощущение общего идеологического поворота (хотя еще было далеко до вала разоблачительных публикаций и нападок Лигачева на перестройку), на который мы тогда только надеялись и которому по-своему решили помочь. Скорее всего, это была просто спонтанная идея для поднятия общей креативности. Только в какой-то момент я собрал толпу в полусотню человек перед самим «Ударником» в Репинском сквере в начале Болотной площади на полукруглых каменных лавках и предложил провести большую выставку с концертом на Арбате. Никодим скептически покачивал головой с хайром, вечно спрятанным за воротник. Много кричали, спорили, но все вдохновились. На следующий же день я узнал от Любочки, что кто-то настучал в КГБ об этих планах…

Я давно уже присмотрел в начале Арбата с левой стороны, наискосок от ресторана «Прага», длинный желтый забор какого-то долгостроя. Там что-то за забором тогда снесли, еще во время реставрации улицы, и поставили это «симпатичное» ограждение с полукруглыми арками сверху метров 50 в длину. То есть места хватило бы всем и было бы удобно вбивать в забор гвозди и вешать на них картины. Плюс если тут же играть на непременных хипповых флейтах и гитарах и что-нибудь петь, то выйдет еще лучше. А если использовать оставшиеся бесконечные десятки метров этого забора, прикрепив на них листы чистой бумаги и раздав краски с кистями всем желающим, то будет вообще шикарный хеппенинг (слово, которому меня научил Леша Фашист). Ничего специально антисоветского не планировалось. И опять-таки я базировал свою фантазию на громадной публикации в одной из газет о видении будущего после реставрации Арбата, где повсюду на улице предполагалось художественное и музыкальное творчество. Мне представлялось, что любая газетная публикация есть официальная точка зрения. Так как никаких мастерских и помещений под хоры и концерты на открывшемся Арбате не оказалось, надо было этому помочь. Подогревало еще воспоминание о Дне смеха, очень обрадовавшем москвичей после десятилетий ледяного официоза и смертной скуки на серых безликих улицах с серыми же, скучными людьми. Кстати, если кто забыл, напомню, что в советское время очень много трудоспособных мужчин носили форму, а еще немало числились в КГБ и прочих секретных ведомствах и внешним видом старались не выделяться из толпы. Так что на улицах и в транспорте постоянно мелькали фуражки с серыми или грязно-зелеными шинелями и плащами, портфелями и нажратыми или спившимися мордами.

По поводу приноса картин на заборную экспозицию я договорился со многими художниками, а с красками и бумагой мне взялся помочь мой тогдашний учитель, преподаватель Строгановки Сергей Лебедев.

Главными участниками сразу согласились быть Андрей Аксенов, Сергей Чапа, Нина Коваленко, Володя Поня с Конфетой (она, кстати, была совсем не за и в результате сыграла там немалую, причем не совсем положительную роль), неизменные Шуруп с Федором и Пессимистом, Крис, Миша Сталкер, Макс Казанский, Макс Левин с Олесей Троянской. Феноменальная джазовая певица, но невероятно чумовой человек: раз я приехал к ней с какими-то иностранцами, так Олеся, распевшись и упившись, разделась догола и стала в таком виде громко петь и в окно высовываться.

В то время видимых репрессий на улицах в Москве не было. Время от времени наверняка кто-то залетал в дурку за наркоту или на 15 суток за какое-нибудь хулиганство. Москва большая, и люди разные. Но если бы были какие-то специальные гонения, я бы еще десять раз подумал, делать эту выставку или нет.

Я играл в футбол в Узком на поле с «архитектурной» тусовкой – Пессимистом, Машей Ремизовой, Пуделем (Олегом Романенко), Андреем Дубровским (уже постриженным, он тоже на «Беляеве» жил), Стасом Миловидовым и Синоптиком, которого я меньше всего знал. Он, кстати, позже всех «врубился» в христианство и уже после того, как мы в нем искупались, стал приезжать к нам и проповедовать. Это уже году в 1989-м.

Изредка мы выбирались с Принцессой на тусовки, и одну я запомнил очень хорошо. Позвонила моя старая знакомая Ира, которая приехала из своего Ставрополя в Москву. Мы встретились втроем в «Туристе», и она дипломатично ничего не стала рассказывать Принцессе о нас, и моя жена так ни о чем, кажется, и не подумала. Впрочем, Лена ревнивой и не была.

В это время была постоянная тусовка в так называемом бункере у Никодима, на самом деле маленькой дворницкой, которую ему удалось получить после лет двух трудов по очистке московских улиц. Про аскетичного на вид Никодима рассказывали, видимо из-за его сходства с монашком, что он учился какое-то время в семинарии в Лавре. Бункер этот находился где-то в районе метро «Кировская» во дворах напротив дома дореволюционного страхового общества «Россия», в полуподвальчике, вход в который был изнутри подъезда, и у него часто сидели Руль с Храмовым, Женя Беляевская, Сергей Боров из «Коррозии металла» и всякие герлы время от времени. И там, не имея музыкального слуха и чувства ритма, в отдельной комнатенке Никодим барабанил на ударной установке и, не имея еще и голоса, что-то выл. Я там никогда не был, хотя слышал Никодима где-то «поющего», и рассказываю со слов Жени Беляевской, которая сейчас живет в Германии с пятью сыновьями. Артымон тоже имеет пять детей. И Саша Иванов тоже. Эк некоторые из нас расплодились! С этого маленького бизнеса и небольшой зарплаты одинокий Никодим и шиковал (по нашим меркам) в «Джалтаранге» и мог себе позволить ездить на такси. Я, например, не помню, чтобы мои родители хоть раз в жизни в Москве брали такси. Со станции до дачи и обратно, со своими вечными сумками, да, там были скромные тарифы, а в городе… только аристократы и спекулянты.

Умка, Сид, Толик Пикассо, Крыс; стоит Федор Щелковский

Гарик Рижский. Моя акварель

Иштван Ужгородский. Портрет моей работы

Из активных хиппей вспоминаются Антон Европейский с Русланом, Ярик Киллер, Хихус, Женя Кемеровский, Люба Скиппи, Галя Берн, Ира Жужа, Ленин (за огромный лысый лоб, общую схожесть в профиль с Ильичом и свою картавость), Толик Пикассо одно время, Сократ из Минска, Вадим Сироп, Патрик, Леший, Илья Борода, очень активный блондин, Света Таблетка, Сергей Махно с Украины, Гарик Рижский (акварельный портрет которого я нарисовал и который впоследствии стал известным толстовцем), изредка Сеня Скорпион, друг Боба Шамбалы, Алекс Сюсю, Энд с Мадонной, граф Ключевский (последние шестеро олда), Володя Князек, Иштван ужгородский и визуально вспоминается еще пара-тройка десятков безымянной для меня молодежи.

Сильно поддававший в свое время Антон Европейский смог бросить это дело, а когда потом ему предлагали, отказывался со словами: «Я раз изгнал этого злого духа из себя, зачем мне его опять приглашать?» Он расстался с Натали, и где она сейчас, никто не знает.

Тоже был лихой человек, картавый, в очках, тем не менее с нами вполне вменяемый, даже интеллигентный, веселый и без фокусов, в отличие от Руслана, которого частенько приходилось просить утихомириться.