Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении[3-е издание]

— Вот это все, — негромко сказал Попов, оборачиваясь к самому прибору на столе.

Сидящим в зале не надо было долго объяснять. Каждая из нарисованных деталей давно известна любому физику. Но в том-то и дело, в какую схему они составлены. Из очень обычных, известных вещей можно сотворить иногда такую схему, что она даст вдруг совсем неожиданное. Каждый исследователь знает, что это такое — удачная схема. И то, что рисовал Попов мелом на доске, что было заключено в его приборе, таило в себе действительно немало любопытного.

Началась демонстрация. Приборы в действии.

Попов и его ассистент Рыбкин стали наготове, каждый возле своего прибора, на столе и у стены, разделенные друг от друга почтительным расстоянием и связанные сейчас только озабоченными взглядами, которыми они обменялись друг с другом перед началом опыта.

— Прошу внимания! — объявил Попов, хотя в этом призыве к вниманию уже не было никакой нужды.

В притихшем зале раздался вдруг характерный легкий сухой треск. В приборе, где стоял Рыбкин, между двумя металлическими шариками забила голубоватая искра. Это Рыбкин включил индукционную спираль, которая зарядила мгновенно шары высоким напряжением, и оно пробило промежуток между ними маленькой молнией. Искровой разряд. А по новой теории, о которой говорил Попов, каждый такой разряд рождает электрические колебания, и они волнами расходятся в пространстве во все стороны. Невидимые, неуловимые никакими органами чувств. Тысячи колебаний в тот миг, пока существует искра.

Но… Внимание зала обратилось к главному прибору на демонстрационном столе. К прибору, который таинственно молчал все время под металлическим чехлом, высунув только наружу, как некое щупальце, длинный медный стержень. Попов поднял предостерегающе палец. Там внутри, под чехлом, что-то звякнуло. Один, другой раз… Звоночек. Всякий раз, как Рыбкин, включая спираль, давал разряд, прибор Попова моментально отзывался звоночком. Он ничем не был связан с тем, другим, с источником волн, никакими проводами, только свободное пространство лежало между ними, но прибор неизменно отмечал каждый разряд вдали. Приемник Попова. Робкий, негромкий, но слышный всем в зале звоночек.

Рыбкин давал то одиночный разряд, то целую их серию, и приемник тотчас же различал, в чем разница. Отрывистое, короткое звяканье или сплошной перезвон сообщали об этом аудитории.

Попов демонстрировал особенности поведения приемника. Убирал стержень, торчащий из футляра, — и прием тотчас же пропадал. Ставил стержень обратно — и прием возобновлялся. Попов подчеркивал значение этой детали, состоящей всего-то из какого-то отрезка толстой проволоки. Простейший, ничем не примечательный стерженек, а роль его велика.

Наконец он снял с прибора чехол и обнажил его внутренности. И все увидели те самые простые детали, какие были нарисованы на доске. Электрический звонок с чашечкой и молоточком, обыкновенное реле… И еще стеклянная трубочка с темно-серой массой металлического порошка. О, этот порошок! Кто бы знал, сколько он доставил ему хлопот и терзаний.

Попов показывал действие прибора и в открытом виде. Заставлял его по-всякому проявлять свои свойства. И даже раз, когда тот что-то заупрямился, не отвечая на отдельные разряды, он буквально пригрозил ему пальцем, легонько пристукнув по трубочке с порошком. Прибор моментально пришел в себя и снова затрезвонил.

Попов ничего не скрывал от посторонних глаз. Смотрите, оценивайте! Выносите ваше суждение. Для того он и приехал сюда из Кронштадта, чтобы показать все как есть и услышать ученое мнение.

Аудитория наградила его аплодисментами, отдавая должное его изобретательности, его искусству экспериментатора. Председателю Ивану Ивановичу Боргману не нужно было подогревать общий интерес к докладу: Но многие ли из присутствующих тогда, седьмого мая, поняли истинный смысл того, что показывал им Попов? Расслышали ли они как следует последние, заключительные слова, которые проговорил он без всякого нажима, с обычной своей сдержанностью:

— Могу выразить надежду, что мой прибор при дальнейшем усовершенствовании его может быть применен к передаче сигналов на расстояния при помощи быстрых электрических колебаний…

И тут же добавил с известной осторожностью, как полагается по неписаным правилам строгой науки:

— …как только будет найден источник таких колебаний, обладающий достаточной энергией.

Не всякий даже самый серьезный ученый может сразу угадать значение того, что делает иногда его сосед по науке. Слишком новым, необычным было то, что предложил вниманию аудитории Попов негромким своим голосом. Его благодарили вежливо за доклад, как полагается в хорошем ученом обществе. Знакомые подошли пожать руку. И все разошлись, довольные тем, что вечер был потрачен все-таки не зря и теперь можно снова подышать свежим весенним воздухом.

А между тем Попов сказал: «Передача сигналов на расстояния». И эта как будто вскользь брошенная фраза означала многое. Она выводила его опыты и его прибор далеко за рамки кабинетного исследования. В ту область, где стоит извечная задача преодоления пространства, где люди обмениваются знаками издалека, где стучат телеграфные аппараты и по проволоке бегут токи, означающие буквы, слова, фразы… И где ищут, с упорной решимостью ищут какое-нибудь новое средство связи. Как «синюю птицу».

А это целая история.